Мститель (СИ) - Рейн Карина (лучшие книги txt) 📗
Разве это не характеризует меня как ветреную и эгоистичную особу?
Додумать на эту тему мне не дают настойчивые руки Егора, который разворачивает меня к себе лицом, чтобы впиться в мои губы своими — так, будто он хотел соединить нас в одно целое, а не просто поцеловать.
Очень трудно рассуждать о тяготах взрослой жизни, когда с тобой вытворяют такие вещи; проще просто выключить голову и сгореть в этом пламени, которое начисто лишает тебя рассудка. Особенно, если при этом ты и сама не против того, чтобы поддаться искушению, потому что это единственная вещь, которой тебе искренне хотелось. Мне нравится перебирать пальцами его густые непослушные пряди, пока Егор слегка покусывает мои и так опухшие губы; впиваться ногтями в его кожу, когда его язык осторожно касается моего; улавливать его едва заметную дрожь от моих тихих полустонов, которые против воли срываются с губ; чувствовать, как в ответ на мои объятия он ещё сильнее прижимает меня к себе; делить с ним на двоих один кислород, которого в итоге не хватает ни мне, ни тем более ему.
Мы настолько увлеклись друг другом и собственными ощущениями, что даже не услышали звук дверного звонка, хотя все наши соседи регулярно жалуются на то, что он чересчур громкий. Выныриваем из своего уютного мирка только тогда, когда неподалёку раздаётся не то смущённое, не то удивлённое покашливание.
Непонимающе отрываюсь от Егора и поворачиваю голову вправо, чтобы встретиться глазами с… Демьяном.
Который, кстати сказать, не слишком-то дружелюбно смотрит на Корсакова.
— Привет, — приветствие выходит удивлённым, потому что я никак не ожидала его увидеть. — Что ты здесь делаешь?
— Хотел убедиться, что у тебя всё в порядке — ты отключила телефон, — напряжённо отзывается Стрельцов, даже не глядя в мою сторону.
Всё это время он настойчиво сканировал взглядом Егора, будто оценивал… соперника; который, к слову, вдруг как-то резко напрягся — не знаю, что он там увидел — и отодвинул меня чуть в сторону, спрятав за свою спину; полагаю, моё «фамильярное» отношение тоже не укрылось от него — чтобы называть человека вдвое старше тебя на «ты», надо быть либо последним хамом, либо состоять с ним в близких отношениях.
Но на поведение Егора мне только осталось закатить глаза — детский сад, не иначе.
— Со мной всё в порядке, Дим, — мягко улыбаюсь ему, а Егор, кажется, напрягается ещё больше.
— Я просто ехал мимо и решил зайти, — по-прежнему испепеляя глазами Корсакова, отвечает Демьян, а меня это начинает бесить.
Отпихиваю Егора в сторону и становлюсь в аккурат между ними, потому что они — уже не маленькие мальчики в детском саду, а я — не единственная игрушка на всю ясельную группу.
— Может, хватит? — спрашиваю раздражённо. — Егор — это Демьян, мой начальник и старый армейский друг отца; Демьян — это Егор, мой…
— …будущий муж, — не без предупреждения и угрозы в голосе перебивает меня Корсаков, и мне чудом удаётся не уронить собственную челюсть на пол.
Демьян понимающе хмыкает — мол, сам был молодым, понимаю, куда ты клонишь
— и его взгляд перестаёт быть таким колючим.
— Где твои родители? — уже мягче спрашивает он, посмотрев — о Боже, неужели! — на меня. — Хотел обсудить с твоим отцом нашу встречу с боевыми товарищами.
События, развернувшиеся в квартире несколькими минутами ранее, вновь резво вспыхивают в памяти, заставляя тяжело вздохнуть, и вот я снова чувствую на себе руки Егора вместе с его молчаливой поддержкой. Сжимаю зубы, потому что надоело распускать нюни — даже Яна вела себя сдержаннее, а ведь мы всегда одинаково на всё реагировали!
Ну или мне так было проще принимать собственную слабость…
— У нас тут сегодня развернулась драма, достойная пера Тургенева, — вздыхаю.
Но углубляться в подробности не собираюсь: неважно, насколько хорошо я успела узнать Демьяна, и что он — друг отца; такие вещи касаются только членов моей семьи и парня, стоящего позади и не сводящего подозрительного взгляда со Стрельцова.
Однако голос неожиданного гостя, видимо, услышал и отец, потому как уже через минуту он пожимал руку друга, но без особого энтузиазма — практически на автомате, натренированным за долгие годы дружбы движением. Они оба скрываются на кухне, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь, и о чём-то в полголоса беседуют. Я прислоняюсь спиной к груди Егора, который прячет меня в надёжном кольце своих рук, и утыкаюсь носом в его щёку.
— Будущий муж, значит… — фыркаю. — Не знала, что ты такой ревнивый.
— Ты даже не представляешь, насколько, — подтверждает он, целуя меня в лоб. — Но вообще-то я не шутил.
Замираю настолько резко, что, кажется, даже мыслительный процесс в голове немного подтормаживает. Разворачиваюсь в его руках, и, должно быть, на моём вытянувшемся лице отражается гораздо больше эмоций, чем человек в принципе может испытывать, потому что Егор громко и заразительно хохочет.
— У тебя такое лицо, будто я попросил тебя сплясать на раскалённых углях, — он ерошит пальцами мои и так спутанные волосы. — Мне казалось, что все девчонки только и мечтают, как бы окольцевать какого-нибудь бедолагу.
Теперь смеюсь уже я.
— Ты самый тот бедолага, ага, — выразительно осматриваю его целеустремлённый вид, приправленный шикарным телом, сногсшибательным обаянием и невообразимым шармом. Складываю руки на груди. — Между прочим, это ты ляпнул про мужа, я тебя за язык не тянула.
— Всё верно, ты тянешь меня за кое-что другое.
Он вдруг становится таким серьёзным, когда берёт мою правую руку и прижимает её к своей груди — там, где бьётся сердце; под моей ладонью оно стучит совсем не ровно и спокойно, а так, будто он только что пробежал стометровку на время. Не замечаю, как учащается моё дыхание, а пульс подстраивается под сердце Корсакова, но когда он прикладывает свою ладонь к моей груди, наши сердца уже бьются в унисон, напоминая работу шестерёнок в давно отлаженном механизме. Мне так тепло, спокойно и надёжно рядом с ним, но я отчего-то все равно не могу воспринимать его слова про «будущего мужа» всерьёз, хотя в серьёзности и глубине его чувств не сомневаюсь ни капли.
Мы так и стоим, пока наши сердца не прекращают свою сумасшедшую гонку, опьянённые близостью друг друга, и вот Егор нежно целует меня в висок.
— Ну как, успокоилась? — слышу его тихий шёпот и понимаю, что он совсем не сердце имеет в виду.
Снова вздыхаю, понимая, что оттягивать сложный разговор нет смысла, и прислушиваюсь к собственным ощущениям; не могу сказать, что я прям вот так просто взяла и приняла всё как есть — перед этим нужно как следует во всём разобраться. Но более-менее рационально и трезво мыслить могу; достаточно рационально, чтобы понять, что в этой ситуации нет иных виноватых, кроме недопонимания и неумения слушать и слышать друг друга. В конце концов, никто из нас ведь не знает, что тогда случилось с Василисой (назвать её мамой пока язык не поворачивается), куда делись они с Олесей, и за что именно она так со мной поступила. И до тех пор, пока я это не выясню, судить о ситуации дальше попросту глупо.
Поэтому на вопрос Егора я твёрдо киваю и вопросительно смотрю на него; теперь вздыхает уже он, но тянется в карман за ключами от машины и лукаво ухмыляется.
— Я буду там с тобой, даже если ты захочешь поговорить с ней один на один, потому что кто-то должен будет нажать за тебя на педаль тормоза, если тебя вдруг занесёт.
Снова киваю и плетусь в комнату Яны — близняшку это касается не меньше, поэтому будет лучше, если мы не станем повторять ошибки прошлого и всё сделаем вместе.
Сестра сидит на постели и испепеляет стену невидящим взглядом — при этом даже не моргая; на моё появление не реагирует совершенно, и я понимаю, что она в очередной раз ушла куда-то в себя; молча, без всяких скандалов, после любого стресса она просто «пропадает» — закрывается где-то внутри, и иногда до неё не достучаться. И мне кажется, что это много хуже, чем если бы она билась в слезах и истерике.
