Двое на краю света - Алюшина Татьяна Александровна (книга бесплатный формат TXT) 📗
Где-то здесь я бросила свою дамскую сумочку в страстях бурной встречи, а в ней находится важная флешка. Вчера я сделала несколько снимков Архипки и, в частности, его родимого пятнышка, специально чтобы показать Краснину, но на этой флешке еще несколько папок с фотографиями Архипа в разном возрасте. Есть несколько со мной, Глория специально снимала меня с сыном, а есть и с ней.
Я вернулась в гостиную и застала его говорящим по смартфону. Черт, снова задержка, а я уже совсем решительно настроилась, под лозунгом: «Ни шагу назад!»
– Извини, – нажав отбой, обратился он ко мне. – Это по датской конференции.
– Какой? – не поняла я, вся уже в эмоциях предстоящего разговора.
– В четверг в Копенгагене начинается международная конференция по вопросам Арктики. Я там делаю доклад, – пояснил он.
– То есть ты уезжаешь?
– Да, в среду. Но это неважно. Так о чем ты хотела поговорить?
– Где компьютер? – строго спросила я.
Мы прошли в его кабинет, если честно, я так вся собралась и сосредоточилась, что не обратила внимание и на обстановку в кабинете, да ни на что! Компьютер был включен, я вставила флешку, загрузила данные, но открывать папки с фотографиями пока не стала.
– Сядь, – попросила я Краснина скорее приказным тоном.
Он подвинул второе кресло, сел рядом со мной, посмотрел внимательно и немного иронично на меня в ожидании заявленного мной разговора, видимо, я как-то уж слишком решительно выглядела.
– Я не очень представляю, как тебе все объяснять и с чего начинать, – призналась я.
– Всегда проще с самого начала, – посоветовал он.
– Ну, если с начала… – призадумалась я, где оно, то начало, и решила: – Тогда с твоей жены. Я не знаю, почему и зачем она это сделала, может, хотела тебе так отомстить, может, ты ее обидел чем-то, не знаю. А может, ей так было легче уйти, красиво и трагично обставив свой уход и найдя подходящую причину…
– Павла, ты о чем? – перебил он меня похолодевшим тоном.
– Я о том, что ты не бесплоден, как уверяла тебя твоя жена. И меня поражает, как ты, ученый такого уровня, привыкший проверять и перепроверять любые данные и исследования, даже не подумал проверить ее слова! Ну хотя бы из этой самой привычки проверять любые анализы! И как ты, талантливый руководитель, не упускающий ни одной мелочи, так доверчиво поверил на слово ее утверждениям, тем более в таком жизненно важном вопросе?
– Так, Павла… – холодно и жестко попытался остановить он меня, даже подниматься с кресла начал.
– Ты помнишь Глорию Дидье? – спокойно спросила я.
– Послушай, я не знаю, зачем тебе…
– Она моя сестра. Родная, – перебила я его гневливую отповедь.
Он снова опустился в кресло, смотрел на меня и что-то думал такое совсем не ласковое, судя по выражению его лица. Вот так сидел, смотрел прямо в глаза, став отчужденным и закрытым, и желваки ходили у него на скулах.
– Так ты ее помнишь? – снова спросила я.
– Ее трудно забыть, – невесело усмехнулся он, и в его взгляде добавилось человеческого сочувствия. – Я знаю, что она погибла чуть больше года назад.
– Да, от шальной пули, – жестким, без эмоций, голосом подтвердила я.
– Мне очень жаль. Очень, – еще немного смягчил суровый тон Краснин. – Но к чему ты затронула мою жену и спрашиваешь про Глорию?
– Глория родила от тебя сына. Мы назвали его Архип, по святцам. Теперь он мой родной сын. Ему два годика в июне исполнилось, – отчеканила я строго, как военную присягу на плацу произносила.
Он молчал, откинулся на спинку кресла, продолжал смотреть на меня так же внимательно, что-то думал, и выражение его лица становилось все мрачнее.
– Я понимаю, что это сложно принять вот так с ходу, а поверить в это еще сложнее, – сказала я. – Я тебе покажу, смотри.
И открыла одну из папок, где первой же фотографией появилась сияющая, довольная рожица моего сыночка. Я быстро глянула на Краснина, он смотрел на экран. Тогда я, торопливо пролистав несколько снимков, дошла до того, где сняла родимое пятно на плечике у Архипки.
– Глория рассказала мне вашу семейную историю этого родимого пятна, – тихо оповестила я и предложила: – Хочешь посмотреть все снимки?
Он кивнул, продолжая хранить молчание. Я понимаю. Мне самой трудно состыковать в разуме и в чувствах все эти странные факты и обстоятельства.
И давая нам обоим возможность немного помолчать и хоть как-то справиться с эмоциями и мыслями, я листала снимки, стараясь делать это не слишком быстро.
Я показала все фотографии в этой папке, и, как обычно, снова появился первый снимок, где на весь экран улыбался веселый Архипка.
– Почему она его родила? – спросил Краснин, разглядывая фотографию на экране. – Она же… – запнулся он.
– Да, – поняла я, о чем он хотел сказать. – Светская львица, из другого мира и совсем из другой жизни.
– Да. Именно. Почему она решила родить ребенка от малознакомого мужика?
И я рассказала ему. Всё.
Начиная с того, как она пришла ко мне в студию, как приняла решение родить ребенка для меня, как мы вынашивали его и рожали, и заканчивая первым днем рождения Архипа, который мы отмечали вместе за три дня до ее смерти.
– Вы были настолько близки? – тихо спросил Краснин.
– Она была единственным самым близким мне человеком. – Почему-то я вдруг стала объяснять ему то, о чем ни с кем никогда не разговаривала. – Старшей сестрой и в чем-то мамой, другом, мудрым наставником и товарищем во всех наших безумных проделках. Она была единственной в моей жизни, а я в ее, мы ни разу не поссорились, даже не спорили никогда, и у нас обеих не было ни друзей, ни подруг близких. Зачем? Конечно, мы любили родителей и обожали деда Платона, но ближе друг друга у нас с ней никого не было.
– Мне очень жаль, – посочувствовал мне искренне Краснин и осторожно, немного неуверенно спросил: – Она… не мучилась?
А я задумалась, стоит ли рассказывать о моих настолько личных и интимных переживаниях и воспоминаниях, о том нашем прощании с Глорией? И… и не смогла, пока не смогла – я любила его, доверяла ему, хотела прожить с ним всю жизнь, но пока не смогла…
– Прости, – внимательно всматриваясь в выражение моего лица, по-своему истолковал мои сомнения он. – Я не хотел сделать тебе больно, напоминать, не подумал…
– Ничего, – перебила его я. – Она не мучилась. Я пока не могу тебе рассказывать об этом. Год прошел, а я о Глории ни с кем не говорила, даже с родителями. Не могу. Еще не могу, хотя она и просила не тосковать по ней. Вот, пока не исполнила ее волю.
И я внутренним окриком загнала назад рванувшиеся на свободу слезы. А Краснин вдруг резким движением встал, рванул меня из кресла, прижал к себе, утешая.
– Ничего, – тихо шептал он мне на ухо и покачивал. – Когда-нибудь сможешь, и тебе полегче станет. – Чуть отстранился, заглянул мне в лицо, поцеловал нежно, исцеляюще, в губы. – Прости, что спросил.
И вдруг в одно мгновение нас обоих словно накрыло каким-то страстным, лишающим ума шквалом! Как кипятком окатило! Оттого ли, что мы оба сдерживали и скрывали свои чувства и эмоции, не решаясь на откровения и полную открытость, или от желания найти опору, поддержку и хоть такое спасение друг в друге – бог ведает. Только вмиг исчезли все мысли, сомнения и терзания, и мы неистово, до боли целовались и срывали одежду друг с друга и, забыв о ласках и нежности, соединились тут же, на полу кабинета, и спасались, тонули друг в друге…
А отдышавшись, после долго лежали, не произнося ни слова и не делая ни одного движения, и только смотрели в лица друг другу. Потом Краснин встал и так же, ничего не говоря и не объясняя, взял меня на руки и перенес в спальню. И, словно возмещая упущенную нежность и жесткую торопливость прошлого раза, долго ласкал, доводя до полуобморочного состояния, пока я не принялась молить и требовать продолжения, которое он дал нам обоим, приведя к сумасшедшей вершине…
Я проснулась с ощущением теплой радости и правильности жизни, потянулась, открыла глаза и обнаружила, что в спальне нахожусь одна.
