Лесная колдунья - Гордиенко Галина Анатольевна (полные книги txt) 📗
Василиса боролась за жизнь Рокотова, как умела. Вспоминала «науку» старой знахарки и «держала» Кирилла в этом мире, не отпуская его в другой, может быть, лучший.
Терпеливо сидела рядом, отдавая жизненную энергию, перекачивая ее тоненьким живительным ручейком из ладони в ладонь. Завороженно смотрела на непонятные приборы, мысленно умоляя их работать лучше, доверяя им и в то же самое время не доверяя — простое железо, да что оно может?!
Из больничной палаты Василиса буквально выползала, делано улыбаясь озабоченной медсестре и спеша на солнышко, только оно могло вернуть ее к жизни, оно и верная Кара.
Сова все-таки отыскала Василису в этом огромном чужом городе! С возбужденным клекотом упала на плечи девушки на следующий же вечер после страшного дня, когда выжатая Василиса возвращалась домой из больницы, с трудом переставляя ноги. Взъерошенная, уставшая, но счастливая встречей, почти невесомый сгусток беззаветной любви и преданности.
Первое время Василиса чувствовала себя вампиром, припадая к этому живительному роднику, восстанавливающему ее силы, а значит — и силы Кирилла.
Василиса безжалостно «насыщалась», благодарно прижимая к груди Кару и проклиная себя. Слишком хорошо понимала: ее жизнь — это лишний день жизни для умирающего Кирилла.
Девушке казалось, она досуха «выпивала» Кару. Сейчас несчастная сова замрет в ее руках, иссохшая и пустая.
Василиса не сразу поняла, что припала к неиссякаемому источнику. Любовь, оказывается, не жизненная энергия, это нечто совершенно иное, чем невозможно поделиться, что невозможно осушить или полностью выбрать. Любовь или есть, или ее нет, она всегда в твоем распоряжении, не важно, исходит она от человека или лесной птицы.
Как ни странно, понимание этого факта привело к резкой перемене в состоянии Кирилла.
Василиса больше не жалела Рокотова, она пыталась любить его.
Как друга, не больше!
Как спасителя.
Как потрясающе сильного и честного человека, для которого слово «ответственность» не пустой звук. Как человека, способного отдать собственную жизнь, защищая малознакомую девушку, просто оставаясь мужчиной.
Василиса сидела у постели и жадно рассматривала лицо Кирилла, стараясь запомнить его и насмехаясь над собой — будто способна забыть!
Она понимала, что не сегодня завтра все изменится. Кирилл в любую секунду мог открыть глаза, сейчас он просто спал, она чувствовала.
И Лидия Николаевна это как-то поняла. Долго, недоверчиво смотрела на приборы, а потом прошептала, оборачиваясь к Василисе:
— Малышка, ты настоящая волшебница!
— Не волшебница, просто лесная ведьма, — угрюмо усмехнулась Василиса.
— Почему — лесная? — рассеянно удивилась медсестра, проверяя пульс пациента и расцветая на глазах.
— Выросла в лесничестве, — пожала плечами Василиса. — И папа у меня лесник.
— Не хочешь стать врачом? — Лидия Николаевна поправила капельницу. — Поверь, из тебя вышел бы чудесный доктор.
— Нет. Я буду лечить зверей.
— Станешь ветеринаром?
— Да.
Лидия Николаевна улыбнулась Василисе и шепнула ей на ухо:
— Этот юноша обязан тебе жизнью, я в таких вещах разбираюсь.
— Это я обязана ему, — хмуро пробормотала Василиса и с горечью подумала: «А он — всего лишь Каре».
— Ах да! Он заступился за тебя, я уж и забыла, почему он сюда попал…
— Зато я — нет.
Сказав эти слова, Василиса побледнела и застыла на стуле, не веря собственным глазам: на нее в упор смотрел Кирилл. Смотрел и насмешливо улыбался, будто видел ее насквозь, и отлично знал, что она…
Но Василиса не любила его! Просто… была ему благодарна, вот.
С того самого дня Василиса уже не сидела у постели больного дни напролет. Навещала его, приезжая в клинику исключительно в приемные часы. Привозила Кириллу различные лакомства, приготовленные иногда тетей Катей, а иногда и собственноручно. Болтала всякие глупости и смущенно краснела, поймав на себе в очередной раз странно пристальный и будто изучающий взгляд Кирилла.
Временами с ней приезжала Лера, и Василиса мучительно завидовала двоюродной сестре: Лера разговаривала с Кириллом запросто, будто знала его всю жизнь. Весело смеялась любой его шутке, рассказывала о семье и даже немного об Оскаре — естественно, замечательном, изумительном, талантливом и самом лучшем.
Сама Василиса лишь язвила, ничего не в силах с собой поделать. Кирилл неуловимо раздражал ее, в любой его реплике Василиса усматривала попытку посмеяться над ней, как-то задеть, в его насмешливом взгляде девушка читала одно: рыжая!
Никогда Василиса не уделяла столько внимания собственной внешности, как в эти дни. Она подолгу простаивала перед зеркалом, угрюмо рассматривая себя. Ненавистная девчонка в зазеркалье словно смеялась над ней — волосы пылали на голове, осенние краски Санкт-Петербурга тускнели на фоне мерзких кудряшек.
Василиса не отрезала косу и не перекрасила волосы по единственной причине: Кирилл мог подумать — из-за него.
Никогда!
Никогда Василиса не даст ему повода подумать так. Рокотов и мысли не должен допускать, что интересует ее. Пусть Кирилл знает — в больницу к нему Василису приводит благодарность.
И только!
Кара теперь жила в ее комнате. К удивлению Василисы, ни тетя Катя, ни дядя Женя не возражали.
Тетя Катя, наоборот, порадовалась:
— Вот и хорошо. Будешь меньше скучать по дому.
Лера бессовестно хвасталась совой — самой настоящей, лесной! — перед своими подругами. Перетаскала в дом всех бывших одноклассниц и постоянно перекармливала Кару сырым мясом.
Василиса честно пыталась отправить Кару в лесничество. Несколько раз вывозила сову в лес, но Кара неизменно возвращалась домой почти одновременно с ней, иногда даже опережая хозяйку.
Василиса смирилась. Теперь она брала Кару на свои пробежки в парк и радовалась, что сова разминает крылья хоть там.
Все остальное время сова дремала, сидя на подоконнике. Ночью Василиса оставляла открытым окно, и Кара иногда улетала, неизменно возвращаясь под утро.
Странно, но городские соседи вовсе не считали ее исчадием ада, они почти не замечали сову, даже когда видели у Василисы на плече.
Лишь однажды старая дама проворчала, что мир сошел с ума, скоро в лесах птиц не останется, а все — Гарри Поттер виноват…
Кирилл плохо помнил реанимацию и свое беспамятство. Он периодически выныривал из него и изумленно понимал, что пока жив, и даже радовался боли, как свидетельству того, что еще находится на этом свете.
Кирилл рассматривал сквозь ресницы странные конструкции, от них к его телу тянулись какие-то полупрозрачные трубки, провода. Кирилл лежал, запутавшись в них, словно муха в тенетах. И трубка в носу раздражала несказанно, но сил выдернуть ее или хотя бы попросить, чтобы удалили, у Кирилла не хватало.
Даже открыть глаз он не мог, ресницы весили тонну, не меньше. Постоянная, нудная боль мешала думать, и мысли ворочались в голове будто киты, которых затолкали в слишком тесный бассейн. Кирилл обреченно морщился, не узнавая себя, — никогда раньше он не страдал излишней сентиментальностью.
Сейчас, когда жизнь еле теплилась, Кириллу казалось, что он и не жил вовсе. Так, существовал. Ел, пил, развлекался, работал, чего-то ждал от себя и других, но что именно…
Впервые Кирилл люто завидовал матери: в отличие от него она знала, что такое любовь. Пусть страдала, но и любила, а он… смеялся над ней и жалел, и презирал, и порой ненавидел за слабость!
Мать как-то сказала, что ни о чем в своей жизни не жалеет и не желает менять. Она полюбила самого лучшего в мире человека, самого достойного, у нее сын от него, что еще нужно для счастья?
Кирилл, стиснув зубы, смолчал, но мысленно обозвал мать рабыней. Смотрел на ее светлое лицо, прозрачные, всегда печальные глаза, волосы с проседью, ранние морщины и не понимал.