Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - Купер Джилли (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
– Я должна возвращаться. Газетам все известно.
– Ну и что? Какое это имеет значение? Это касается только нас.
– Ты же дружок Наташи.
– Чушь, я ее терпеть не могу. Я никогда не обращал на нее ни малейшего внимания. Это Раннальдини ее разжигал.
– А я его жена.
– Но ты не можешь оставаться с ним.
В испуге Лизандер бросился через комнату, но, уже обнимая ее, понял, что она удаляется.
– Он стар и зол.
– Я нужна ему.
Китти взяла мандарин из фруктовой вазы и, очистив его, выбросила мякоть в мусорную корзину и принялась есть кожуру.
– Угу, как лишнее одеяло из шкафа.
Забрав у нее кожуру, он сунул в ее трясущиеся руки стакан с водкой.
– Раннальдини достает тебя оттуда, только когда ему холодно. А я всегда буду с тобой, Китти. Мы уйдем далеко, далеко за холмы. Я же знаю, ты любишь меня.
Когда он силой поднял ее голову, ее лицо было таким же бледным и полным ожиданий, как у луны прошлой ночью.
– Это было наваждение.
– Ну что ты. Почему же ты тогда в отдельном чемодане привезла сюда Лесси?
Торжествуя, Лизандер вытащил из-под кровати чемодан и извлек из него колли, которую купил ей в игрушечном отделе магазина «Херродз».
Китти порозовела:
– Я думала, что детишкам понравится с ней играть.
– Так почему же ты не дала им ее?
– Завтра же я должна уехать домой, – прошептала Китти.
– Хорошо, я еду с тобой.
Если б Руперт не улетел в Англию, тогда бы он с его помощью убедил Китти не возвращаться.
Возвращение домой было убийственно, хуже, чем возвращение в школу, хуже, чем смерть матери. Окруженные детьми, разгневанными возвращением на четыре дня раньше, и понимая, что кругом пресса, Китти и Лизандер не касались друг друга и не обмолвились ни словом. Оба серые под загаром, невыспавшиеся.
В беспошлинном магазине Лизандер купил большой флакон «Диориссимо». Несмотря на то что он покупал это множество раз, он продолжал произносить «Диоримиссо», и девушка за прилавком улыбалась, потому что он был такой красивый.
– Это был любимый запах мамы, – сказал он, протягивая флакон Китти. – Я хочу, чтобы ты душилась этим, потому что, – голос его дрогнул, – потому что теперь я люблю тебя больше, чем любил ее.
После пьянящего воздуха и слепящих белых и голубых гор Хитроу выглядел серым и обжигающе холодным. Когда Китти выходила из самолета, злобный ветер задрал ей платье на голову, она так дрожала, что Лизандер подал ей свое пальто.
Но самое худшее наступило потом, когда таможенник, кинув взгляд на клюшки Лизандера для поло и кучу болтающих по-итальянски детей, наконец открыл Лесси.
– О, пожалуйста, нет, – прошептала Китти.
—Ничего себе вещичка, чтобы прятать ее в чемодане, – грубо буркнул таможенник.
– Это я подарил ее миссис Раннальдини, – проворчал Лизандер.
– Еще одна шутка.
– Мать твою, да оставь ты ее.
– Не хамил бы ты мне, солнышко.
Таможенник достал перочинный нож и с наслаждением погрузил его в беззащитное белое пушистое горло Лесси, а затем неторопливо разрезал на кусочки ее бело-коричневое тело, в конце отрезав ей даже блестящий кожаный нос и выковыряв глаза.
Дети Раннальдини визжали в истерике. Лизандер думал, что Китти упадет в обморок. Только ее отчаянная мольба остановила его от того, чтобы перепрыгнуть через барьер и избить таможенника, особенно после того, как, даже не извинившсь, он вернул им останки Лесси.
– Я куплю тебе другую взамен, а тебя, ублюдок, я найду, – чуть не рыдал Лизандер. – О Китти, пожалуйста, не возвращайся к Раннальдини. Давай возьмем такси до Фонтейн-стрит.
Выйдя из аэропорта, они попали в кипящий котел журналистов, смакующих эту историю. Но налетел вездесущий Клив, запихал Китти и детей в подходящий случаю похоронно-черный лимузин и скрылся по магистрали М4.
Раннальдини пережил отвратительное потрясение. Он и представить себе не мог, что у Китти когда-нибудь будут поклонники. Но на фотографиях, размещенных во всей «Сегодня» и в более поздних выпусках других газет, он отметил, что она с таким счастьем таращится на этого обольстительного маленького змея, что выглядит почти хорошенькой.
Он чувствовал, что его паблисити становится все хуже и хуже. Он был уверен, что это дерьмо Кемпбелл-Блэк вряд ли удержится от пиратского запуска «Однажды в городе Царя Давида». Он знал, что он – кандидат номер один для работы в Нью-Йорке, но «Симфония» Бориса Левицки выиграла приз лучшей оркестровой работы года и Борис сам дирижировал ею в Моцарт-холле, вызвав экстаз обозревателей и несколько недоуменные, но бурные аплодисменты. И пока Раннальдини катался на лыжах, Борис дважды, если верить Кливу, навещал Рэчел и детей. Теперь Раннальдини уже хотел, чтобы эти двое соединились.
Если он хочет зацапать эту работу в Нью-Йорке, он должен прежде всего навести порядок в собственном браке.
И потому он подавил первоначальное желание избить Китти сразу же по ее возвращении. И когда она вошла в парадные двери, трясясь от страха, сдерживая слезы и ожидая, что сейчас последует грозный набат колокола наказаний, Раннальдини быстренько распихал детей к миссис Бримскомб, жареного цыпленка и чипсы – на кухню, а Китти – в ее комнату.
После унылого, горького дня это казалось верхом гостеприимства. Яблоневые поленья весело потрескивали в камине, бра бросали мягкий свет на огромные темно-голубые вазы белых гиацинтов и на нежные красные розы и пионы обюссонского ковра, покрывавшего весь пол. Вместо обычно гремящих Штокхаузена и Шостаковича на стереопроигрывателе звучала «Моя прекрасная леди». Даже сам Раннальдини выглядел как-то ближе в старых коричневых брюках из мелкогр плиса, цыплячье-желтой рубашке и темно-коричневом кашемировом свитере, который как будто смягчал коричневые искры тяжелых черных глаз, которые, казалось, нежно ей улыбаются.
– Я очень виновата, Раннальдини, – зубы Китти так стучали, что она с трудом выговаривала слова.
– Тише, тише, главное, что ты дома. Иди ко мне, мое милое дитя.
Взяв ее посиневшие от холода руки, он подошел ближе, мягко поглаживая ее по щекам, которые напряглись в ожидании удара тыльной стороной ладони.
– Мне жаль, что пресса такое устроила.
– Да какое нам дело до этой глупой прессы? – вздохнул Раннальдини. – Увидев тебя в объятиях Лизандера, я словно бы пришел в чувство. Я провел худшие двадцать четыре часа в своей жизни.
Ожидая оскорблений, щипков, ударов кулаками, Китти смотрела взволнованно-неверяще.
«Я так привык к ее лицу, что с ним, казалось, начинался день»– пел Рекс Харрисон.
– Я весь – одно чувство, – сказал Раннальдини, целуя ее в лоб, а затем – в трепещущие губы.
– Ты не сердишься?
– Только на себя за то, что забросил тебя. Все мои дети восхищены тобою, даже Наташа. Хотя она звонила мне сегодня в таком подавленном состоянии. «Пап, пусть Китти не возвращается». Ее можно понять, она огорчена. Ведь Лизандер так часто говорил ей, что любит ее, и все время названивал из Швейцарии.
«Помучайся», – думал Раннальдини, заметив с удовлетворением, как передернулась Китти.
– Конечно, он выбрал Наташу, – продолжал он. – Ведь она же будет очень богатой женщиной, если я умру. И ты, Китти, тоже, и это не так уж невозможно. – Он отклонил ее протесты. – Полагая, что ты уже не вернешься, я подумывал, уж не покончить ли со всем этим.
Выдвинув ящик стола, он указал на большой черный пистолет.
– О нет, Раннальдини! – Китти была в ужасе. – Ты не должен делать ничего подобного.
– Нет, если у меня есть ты.
Со стуком задвинув ящик, Раннальдини подошел к столу с напитками и налил Китти большую порцию бренди.
– Ноу меня много проблем. «Кетчитьюн» накрылся. Ларри – нищий.
– Бедный Ларри и бедняжка Мериголд.
– Это я бедный, – раздраженно сказал Раннальдини. – «Кетчитьюн» должна мне миллионы фунтов. Нам надо основать новую компанию, подумать о новых контрактах.
