Дьявол в сердце - Жей Анник (читать книги без регистрации полные txt) 📗
В отличие от любви дружба зависит от прошлого. Ей нужен опыт, долгие годы, переписка, встречи с обильными возлияниями, телефонные звонки, взаимные утешения, откровения, но не полные. Смех и молчание, слова, в которых порой раскаиваешься, два-три забытых обещания. Короче, некая насыщенность. Бертран жаловался, а я не слушала: вся в своей жизни. Если бы мы увиделись, я бы заставила его пойти к врачу. Было ли хоть что-то прочное в нашей хрупкости до того, как пришла вечность в шелесте крыльев и вздохе ангелов?
К концу обряда я окропилась святой водой. Близкие Бертрана занимали первый ряд, некоторые лица поразительно напоминали его лицо. Семьи, которые создаешь, бывают ближе настоящих, но на финише узы крови уничтожают избирательное сродство. Липовая видимость! Манипуляции! Бертран лелеял внешние приличия, но семьи уважают искусство, ненавидя актеров.
В веренице провожающих я последовала за гробом до похоронного автобуса. Теперь Анку, с которым в свое время сражалась Мод, увозил Бертрана. Было жарко: слезы высыхали на моем лице. Зимой земля в диапазоне скорби. Мы плачем, мы страдаем, но и земля промерзла, небо низкое и тяжелое, тучи собираются. Все в сговоре, чтобы узаконить траур.
Тот же траур летом шокирует. Небытие выступает в застывшем воздухе городов скорби. Синева неба, зелень, тяжелая, как груди женщины, заря без дуновения ветерка, длинные вечера: головокружение одолевает. Летом мы плачем, словно ощупывая пустоту. Самый томительный траур в августе. Контраст между испытываемым горем и великолепием утра может довести до самоубийства.
Приближались коммерсанты из Франс-Иммо с выражениями на лицах, приличествующими этой церемонии. Я вернулась и спряталась в часовне. Похороны будут завтра в Лилле.
Я поставила свечку за упокой души Бертрана и села перед алтарем. Наверху, на витраже, Бог бдел с начала времен. Я еще раз ощутила умиротворение в храме. Меня окутало пухом, в нем свернулась моя печаль, но потом вдруг восстала и взметнулась до витражей.
— Почему Бертран?
Бог не хотел открывать мне тайну. Впервые после заключения нашего пакта он молчал. Исчезновение Антуана, смерть Бертрана, Сиамка с глазами умирающей, одной рукой Бог давал, другой забирал? Либо ты умираешь, и он тебя не спасает, либо живешь в рубище несчастного Иова, надо лишь быть терпеливым.
Я знаю, что сказал бы мне Люк. Очи Черные допускали и испытания, и траур. Бог не был волшебной палочкой, которую достаешь из сумки, произнося магические заклинания. Я отсюда слышала его слова: «Иногда нам внемлют, иногда — нет Мы понимаем позднее».
— Раз воля твоя исполняется «как на земле, так и на небе», ты допускаешь и несчастья, Бог? — спросила я с упреком.
Церковь опустела. Кто-то склонился надо мной из прохода.
— Элка?
Я подскочила.
— Я занимаюсь этими похоронами по долгу службы, — прошептал Луиджи.
— Как он?
— Все ждет Алису.
— Он знает, что у меня был рак?
— Он часто говорит о вас.
Я встала. Луиджи последовал за мной из церкви. Метрдотель постарел, думаю, как и я, за все эти годы. У Луиджи не было рака, но возраст — это тот же рак, который понемногу забирает нас всех. Метрдотель казался меньше ростом, чем был в моих воспоминаниях, ему угрожало облысение. На нем был черный пиджак, темно-синяя рубашка и черные очки, которые, мне показалось, я узнала, потому что подарила их семь лет назад Франку. Я уже все простила Франку, но присутствие Луиджи заставляло меня стискивать зубы.
— Он под следствием: рынки Иль-де-Франс. Крысы бегут с корабля. Надо бы вам ему позвонить.
— А еще что?
— Он лишился Алисы, но у него оставались дела. Если он лишится всего, ему будет трудно.
— У него есть галерея.
— Надо будет все продать.
Я вздрогнула.
— Как мадам Жанвье?
— Досрочно вышла на пенсию.
— А Соланж Шеврие?
— Вы знаете китайскую поговорку: «Сядь на берегу реки, и однажды ты увидишь плывущее по ней тело твоего врага».
— Я выкарабкиваюсь, Луиджи.
— Лучше бы ему было любить вас, чем ждать Воскрешения плоти.
Метрдотель окунул пальцы в кропильницу и перекрестился. Элка улыбнулась.
— Вы обратились к вере?
— Нет, но я сомневаюсь.
— Привет Леа.
— Не говорите Франку, что когда-то я вам рассказывал про Алису. Нам, слугам, он все еще нужен.
Близкие Бертрана и катафалк исчезли, как в дурном сне. Солнечный свет отскакивал от брусчатки, я увидела скамейку, витрину галантерейной лавки, ее жалюзи на крючках, площадь. Можно было подумать, что ты в провинции. Проводы Бертрана прошли в атмосфере полной нереальности. Девочка, напевая, прыгала на одной ножке в воображаемые классики, как делают все маленькие девочки хотя бы раз в жизни. Дуано понравилось бы. Я опомнилась: Бертран умер, Луиджи держал меня под руку.
— Мне казалось, что вы его очень любили?
— День на день не приходился.
Луиджи ушел большими шагами. В нем было что-то от морского офицера, списанного на берег. Я проследила за ним взглядом, пока он не свернул за угол на пересечении улицы Бонз-Анфан и бульвара Брюн. Мирей отпустила меня на вторую половину дня. Пока ризничий закрывал двери церкви, я поняла, что Бертран мне больше никогда не позвонит. Никто уже не скажет так, как он говорил: «Это Азар». Мы больше не пойдем в «Регату». Мы никуда уже больше не пойдем. Я снова увидела Бертрана, его проницательный, полный доброты взгляд: сочетание, дающее великие книги и прекрасные лица.
Очки полумесяцами и его вышедшие из моды жилеты растворялись в вечности. Встретит ли он Мод на балу Дорогих Ушедших?
* * *
Элке хотелось поговорить с Вейссом. То, что не имеет никаких последствий в случае, если ты звонишь мужчине, которому предположительно нравишься, становится чрезвычайно сложным со священником. Если он включил автоответчик, она должна тщательно продумать сообщение, чтобы оно сохранило свое воздействие после многочисленных прослушиваний.
Если Люк Вейсс поднимет трубку, как он отреагирует? Он звонил ей без особенной причины; сделав этот первый шаг, он, конечно, рассчитывает, что она не воспользуется создавшимся положением. Ее звонок мог нарушить установившееся между ними хрупкое равновесие. Злоупотребляя возможностью набрать его номер в любое время, она будет похожа на обжору в буфете, который сваливает все в одну тарелку. Как только начинаешь испытывать к кому-то чувства, живешь в страхе ему не понравиться. Слово, лишний жест выдают твою глупость. Никогда не попадавший впросак ум того, кто разрешал себя любить, придавал ему дополнительное очарование. Слава Богу, объект не был постоянным, любовники меняли маски на качелях любви. Было всегда два веса и две меры: весомость одного подчеркивалась легкостью другого, и наоборот.
С одной стороны, ей хотелось услышать голос священника. С другой — она боялась его реакции. Вейсс становился непредсказуемым божеством, которому ее желание обязывало подчиняться. Она размышляла, какой выбрать стиль поведения. Конечно, была смерть Бертрана, но было и то, что происходило между ними.
Целомудренный, как весталка, Вейсс не был похож на других мужчин. Малейшая ошибка в оценках могла продемонстрировать суетность чувств, которые она хотела ему привить. Любовная атмосфера напоминала кривое зеркало на ярмарках: любовник безмерно вырастал, привязанность к нему превращала его в какого-то монстра. Каждый влюбленный — карлик, партнер — гигантская мать, вынужденная без конца принимать жесткие меры.
Если бы Вейсс был ей менее дорог, Элка не колебалась бы. Речь шла о трауре, а каждый священник — лекарь души. Она задавала себе тысячу вопросов, понимая, что каждое из ее решений являлось частью целого, составляющего ее образ. Образ, который он создавал.
Она решила действовать. Сообщение, записанное по телефону церкви, было ясным. В случае необходимости можно рассчитывать на Вейсса, подобно Святому Кадо, он врачевал все раны. Оставив номер мобильного на 24–32, священник разрешал любому раковому больному мира ему позвонить. Почему же она должна быть единственной больной, которой что-то мешает это сделать? Разве смерть Бертрана не оправдывает то, что она его беспокоит, даже если он находится у изголовья умирающего?
