Выше стен (СИ) - Ру Тори (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗
Остервенело тру виски.
Мне нечего ей дать.
Нечего даже предложить. Не с того начал…
— Ни черта не умею готовить! — предупреждает Регина, завидев меня, снимает с тонкого запястья резинку и собирает темные волосы в хвост.
— «Гугл» в помощь… — бурчу под нос и падаю в плетеное кресло у батареи.
В попытках одуматься, намеренно держусь поодаль, но она без всякого стеснения садится на подлокотник и сует мне в руки смартфон.
— Это турецкое блюдо. Простые ингредиенты, но как аппетитно выглядит… Поможешь?
Я всегда настороже, не ныряю на непроверенную глубину: тот еще продуман, даже зануда, но сегодня мозги закоротило. Забив на все, встаю и до локтей задираю рукава.
— Тащи разделочную доску. И нож.
Готовка не требует особых навыков, но во избежание ненужных травм я беру ее на себя. Регина действует на подхвате — приносит продукты, складывает в посудомойку грязные тарелки, смахивает крошки со стола. Мы сверяемся с рецептом и сталкиваемся лбами, задеваем друг друга плечами, невзначай соприкасаемся пальцами и отпрыгиваем как ошпаренные. Смешно. После того что было между нами, реально смешно…
Тренькает таймер, и мы, как настоящие голодные студенты, набрасываемся на еду.
Это натурально пища богов, и Регина, мурлыча над тарелкой, приговаривает, что я гений во всем.
— Ты даже в этом идеальный…
Стискиваю зубы и заливаюсь краской. Я бы все отдал, чтобы она не заметила этого, но она замечает.
— Мне надо готовиться, серьезно. Николаич голову откусит, если завалю проект… — Я вскакиваю, щелкаю кнопкой на чайнике и, вытащив из кармана телефон, кошусь на безучастный темный экран.
«Завтра не учимся, занятия отменяют», — одновременно оживают все групповые чаты. Разъяренный ветер ревет снаружи, в вентиляционном канале осыпаются камешки, в комнатах трещат натяжные потолки. Поморгав, гаснет свет, и мир исчезает во мраке.
— Не уходи! Можно с тобой? Не оставляй меня! — умоляет Регина. Я паникую, но, чувствуя ответственность перед ней, хватаю ее за холодную руку и веду в гостиную.
Когда-то давно на дне пустого комода лежали стеариновые свечи, ароматические палочки и эфирные масла матери, но сейчас он набит барахлом Наташи, а я ни черта не ориентируюсь в нем.
На каминной полке находятся спички, а в его почерневшем нутре — дрова: видимо, папаша собирался вечерком погреться у огня с бокалом вина, да вот не срослось, не подфартило.
Пока я разжигаю их, Регина, освещая путь фонариком, скрывается в столовой, возвращается с двумя чашками чая, протягивает мне одну и с ногами взбирается на диван.
Я сажусь рядом, откидываюсь на гору обвязанных крючком думок и поправляю лоскутный плед — раньше этих забавных мелочей здесь не было, но сейчас они настолько кстати, что даже не раздражают.
Рыжие языки пламени лижут поленья, на обоях мерцают перьями золотые райские птицы. Стоит признать, в доме стало уютнее. Если бы я тут по-настоящему жил, мне бы хотелось сюда возвращаться.
По потолку скользят тени, тяжелые портьеры колышутся от сквозняка. Огромные окна до середины замел синий снег, скоро он наглухо укутает всю землю…
Регина двигается ближе ко мне, просовывает руку под мою и крепко сжимает пальцы.
— Свят, мне чудится, что мы с тобой только вдвоем на всей земле, и больше никого нет. И тревоги так далеко, будто и не со мной случились вовсе. Интересно, я проснусь, если посильнее себя ущипну?
Она улыбается, а я с любопытством наблюдаю за ней и открываю с новой стороны. В ней нет ничего из того, что когда-то отталкивало. Она красивая, как фарфоровая статуэтка, привезенная матушкой из поездки в Вену. Дерьмом была наполнена только моя голова.
Мы глушим чай с имбирем, по-дружески болтаем, но непринужденная беседа дается мне нелегко. Хриплый смех, плавность жестов, застывший, устремленный в собственный ад, взгляд горящих глаз, тепло и цветочный аромат — я завожусь настолько, что заплетается язык. И ночь, в деталях запечатленная на веселом видео, превращается в наваждение.
Намеренно выкапываю из памяти самые тошнотворные картины грязи и гнили, но и они не помогают охладить пыл.
— Не люблю снег. Всей душой. Глубинно… — Регина отставляет пустую чашку на журнальный столик и снова льнет ко мне. Так привычно и правильно, что я, не задумываясь, обнимаю ее.
— Почему?
— Зимой нет бабочек. Нет цветов. Зато есть холод, от которого коченеют руки, тело колет миллионами игл, вечно хочется плакать и спать… — Приятно пахнущая голова родной тяжестью опускается на мое плечо.
— Я сто раз слышал от тебя о загадочных бабочках. Еще не созрела поведать мне свою страшную тайну?
— А нет никакой тайны, Свят. Наши души убивает одиночество, разобщенность, неустроенность, нелюбовь. А обратное способно вернуть из небытия и болезни. Сейчас меня любят. Но слишком долго не любили…
Ее слова больно царапают сердце.
Меня не любили никогда.
— Завтра день рождения Андрея. Ты приготовил ему что-нибудь? — Она с любопытством ребенка смотрит на меня, но я не выдерживаю ее взгляда.
— Приготовил. Но сейчас это неактуально.
— Не держи в душе зла, ладно? Я не знала твоей версии событий. Вам с отцом нужно выйти к свету и простить друг друга. Не в моих силах на вас повлиять, но все же… Просто знай, твой папа неплох. Его уважают и любят в городе, о нем говорят только хорошее. Его семья — его крепость, его сила, источник энергии. Он оберегает личную жизнь, сторонится скандалов. Делает добрые дела, но ты… ты не можешь его простить, да?
Я морщусь от приступа внезапной изжоги.
— Папаша постоянно унижал мою мать — оскорблял, ни во что не ставил, изменял. Когда я ушел, он забыл и обо мне: не поддерживал, не прислал ни рубля, хотя я нуждался. Я счастлив, что для всех он хороший. Но решу все сам, поняла?
Регина молчит, тоненькие пальцы в моей ладони трепещут. Я перегнул палку. Вздохнув, отпускаю ее, допиваю чай, ставлю чашку на пол и меняю тему.
— Все хотел спросить… Что это был за танец? Тогда, в клубе.
— Фолия. Меня научили ему мамины друзья-актеры. Танец прямиком из позднего Средневековья, но он прекрасен, и какая разница, к месту и ко времени он или нет. Наносное не меняет сути, ты тоже это увидел… — Она осторожно дотрагивается до моих волос, гладит затылок, спускается к шее… — Пожалуйста, прости меня, я никогда не хотела причинять тебе боль!..
В камине трещат дрова, ветер стих, снег за окнами кружится крупными хлопьями. Веки тяжелеют. Я ощущаю тепло ее губ на виске, на лбу, на губах. Она садится ко мне на колени и, зафиксировав лицо теплыми ладошками, не дает отвести взгляд.
— Со мной тебе не нужны никакие стены. Просто помни об этом, ладно?
В ушах шумит, сердце колотится под ребрами. Я в раздрае и никогда не был настолько потерянным, зависимым и слабым.
Можно попробовать сыграть в сволочь, оттолкнуть ее, нахамить и, натянув паскудную ухмылочку, слиться, продолжая люто ненавидеть себя и делая вид, что все так и было задумано, но зачем, если эта черная ночь станет самым светлым моментом в моей беспросветной дерьмовой жизни?
Я буду жалеть. Буду жалеть в любом случае, но лучше уж — о содеянном.
Руки сами лезут под ее свитер, стаскивают его, расстегивают застежки на лифчике. Хочется хоть на час избавиться от холода и боли, снова очутиться в ее стонах, слезах и клятвах, в ней самой. Хочется любить ее, и чтобы она любила…
С треском швов выворачиваюсь из худака, целую ее губы, шею, грудь, тонкие бледные шрамы на животе, татуировки на бедрах. Ее тепло обволакивает, я вязну в нем.
Время остановилось, проблемы отлетели на десятый план. Девочка в моих руках стала для меня центром мира, и я хочу, чтобы ей было со мной хорошо. Она откликается на каждое движение, позволяет мне абсолютно все, громко стонет и тихонько всхлипывает:
— Я люблю тебя… ты… такой красивый…
Сознание на миг отключается, через седьмое небо меня забрасывает в чертов космос.
Когда прихожу в себя, она расфокусированно смотрит мне в глаза, и разгоряченное лицо словно светится изнутри. Пульс и дыхание постепенно приходят в норму, и я шепчу:
