Следы на битом стекле (СИ) - Нарская Рина (книга жизни txt, fb2) 📗
**
Выбора у меня не было. Либо оставаться на улице до утра, — с ознобом, температурой и вообще, в предобморочном состоянии, — либо согласиться ночевать у Валентина.
Если честно, мне было уже параллельно. Я настолько ослабла, что боялась, что вообще никуда не дойду — дорога показалась мне бесконечным заколдованным кругом.
Валентин что-то рассказывал, как всегда абсолютно неинтересно и безэмоционально, я молила всех барабашек на свете, лишь бы мне не рухнуть.
Наконец мы пришли.
Я почти не помню, как оказалась в постели. Помню только, что там была женщина. Она дала мне что-то выпить и уложила на кровать, заботливо укрыв одеялом.
*Он*
Середина недели. Конец рабочего дня. Шиномонтажка.
Уже третью смену мы с Севой, как и обещали, пашем у моего отца. Пока не сезон — деньги небольшие, но Севе даже они сейчас позарез нужны. А ещё больше ему нужно место, куда можно пойти после Пыточной. Обычно это гараж. Но у гаража есть существенный минус: там не платят.
— Надо Кота покормить, — вспоминает Сева, попрощавшись с пацанами. — А ещё завтра ж день учителя, — морщится он. — Ты готов?
— Всегда готов, — отвечаю я, яростно отдраивая руки полуметаллической щёткой.
В отличие от Севы, я не могу себе позволить идти через весь город грязным и в рабочей робе. Севе всё равно.
— А я вот совсем не готов. Как представлю, что на меня все смотрят, меня аж мутить начинает… А ещё завтра Наткин дэрэ...
На этом я понимаю, что время душеспасительных бесед настало.
Почти неделю Сева носил панцирь. И я не лез. Я видел, как он тайком переписывается с Зеленовлаской; видел Петровну, что раз пять, с задранным носом, даже не поздоровавшись, прошуршала мимо нас; и в общих чертах понимал, что происходит.
Но теперь сам С е в а дозрел до откровений.
Внимание, вопрос: а дозрел ли до них я?..
— Ты пойдёшь? — осторожно спрашивает он.
— А ты?
— Я не знаю… мы так и не поговорили. Тогда, в столовке… помнишь?.. она что-то надулась. Потом написала, что я холодный, и, типа, устала за мной бегать. Ну, я сказал, типа, устала, и пока. Но завтра же у неё день рождения…
— И чё? — фыркаю я, натягивая водолазку. — Не терпится попить коктейльчиков?
— Каких коктейльчиков? А, да нет, ну просто, мы же вроде как не расставались, и она, наверное, ждёт, что я её поздравлю. И вообще, я подарок приготовил… ещё давно.
— Чё за подарок?
— Цепочку. Ну, на шею, там, она давно хотела… Так ты как думаешь, не ходить?
Я накидываю куртку, кепарь, переобуваюсь, и, только когда мы вываливаемся из подсобки, обмениваемся любезностями с продавщицей, прощаемся с нею же и оказываемся наконец-то на бьющем под дых напитанном влагой свежем воздухе, отвечаю:
— Я думаю, Сев, конечно же, сходи! Обязательно сходи… С Женькой! И засоси её на входе там хорошенько, чтобы Натаха обалдела от такого подарочка!
Сева бьёт по тормозам.
— Ты чего?
— А ничего! — развернувшись, пылю я. — Просто ты задолбал, если честно! Я тебе ещё когда говорил, прежде чем Новенькую окучивать, разберись с Натахой!
— Так я и разобрался…
— В башке своей разберись! — перебиваю я. — Разобрался бы — не задавал бы сейчас тупых вопросов!
— А чё ты-то бесишься?! — уже в затылок мне кидает Сева.
Не дождавшись ответа, нагоняет, и мы идём наравне.
— Тебя почему это так трогает… а, братишка?.. Может, потому что Женька тебе самому нравится?
— Может, и нравится! — крутанувшись к нему, гаркаю я. — А может, я влюбился первый раз в жизни… это что-то меняет?
Рекламная пауза...
Считываю с потерянного взгляда Севы глубинный шок и тут же проклинаю себя за слабость. Чертыхнувшись, топаю дальше.
— Стой, Алекс, стой!.. — Сева опять нагоняет. — Это правда?
— Что правда? — сквозь беззвучный смех проговариваю я. — Ты чё, придурок? Саечка за испуг! Я ж прикалываюсь!
— Правда прикалываешься?
— Есесено, Ватсон!..
Секунда слюнтяйства стоит мне дорого, и почти всю дорогу до дома через гараж Сева пытается вытрясти из меня душу, а я вынужден доказывать, что «нафига козе баян». Однако во двор мы заходим, уже похоронив эту тему.
Расходимся. Поднимаюсь на этаж. И тут он звонит. Походу, соскучился.
— Алекс, зайди на секунду.
— Нафига?
— Ну зайди, покажу кое-чё…
Приходится пересчитать ещё сто тридцать восемь ступенек. И, когда я наконец сталкиваюсь взглядом с встречающим меня на лестничной площадке Севой, он кивает на стенку позади меня.
На ней кричащая кроваво-красная надпись:
«Артём С., я люблю тебя!»
И тут же, ниже: «Севастьянов — чудак», только с другой буквы.
— Как думаешь, Натка написала?
— Какую именно? — дебильничаю я.
— Да не знаю, обе. Они одной же вроде краской… А, вообще, краска это или кровь?..
Он спускается на пролёт и осторожно касается раненой рукой липкой надписи. Я тоже подхожу:
— Думаешь, она тут барана разделывала?
— Да не знаю я, после пилки я уже ничему не удивлюсь…
Нас прерывает гулкий скрип двери, раздавшийся в глухоте сопящего дома, будто треск исполинского дерева.
Глава 33
*Она*
— Доброе утро, соня!
Проснувшись в тихом ужасе от голоса Валентина, я долго не могу понять, как такое вообще возможно. Как я могла оказаться в его квартире? Я что, была пьяна? Но, постепенно восстановив в голове ход вчерашних событий, я немного успокаиваюсь и даже с благодарностью принимаю поднесённую мне кружку чая.
— Кхм, тьфу!!! Что это?! — тут же прыскаю, ощутив во рту очень странный вкус, похожий на вкус ополаскивателя для горла. — Я думала, это чай!
— А это и есть чай, — Валентин забирает у меня кружку, чтобы не расплескала. — Травяной. Тебе полезно, между прочим, — и дождавшись, пока я снова в состоянии пить, передаёт мне её обратно с оттенком ироничной гордости во взгляде: — Мама заваривала.
— Прекрасно! — Приняв варево во второй раз, я поднимаюсь в постели, осматриваюсь, и, заметив наконец, что сверху на мне лишь полупрозрачный домашний топ, едва ли снова всё не переворачиваю: — Блин, Валентин!!! Какого чёрта я не одета, кто раздел меня?! Ты меня раздел? Признавайся!
— Тоже мама, — ухмыльнувшись, он вновь отжимает у меня кружку и ставит её на табуретку. — Да не кипишуй ты, чего я там не видел.
— Я надеюсь, ты ничего там не видел! — продолжаю ошалевать я. — И что ты вообще здесь делаешь, ты должен быть в школе!
За окном ещё светло, а на Валентине его домашняя футболка-палатка, и это как минимум странно.
— Между прочим, с твоей стороны невежливо орать на меня, — заявляет он, неспешно направившись к шкафу. — Всё-таки ты у меня в гостях. В школе сегодня короткий день, я уже отстрелялся. А скоро мне на съёмки…
Говоря это, он вдруг без стеснения начинает переодеваться. И не только футболку, но и спортивные брюки с себя снимает, что повергает меня в очередной шок. Приходится отвернуться, и чтобы куда-то деть глаза, я сначала нахожу единорожку, а, прижав её к себе, обвожу взглядом комнату, снова поражаясь убогости обстановки. Даже не убогости, а неопрятности: кажется, здесь нет ничего чистого, как будто в этой квартире живут какие-то алкаши.
Что с образом педантичного, всегда какого-то напомаженного и благоухающего Валентина как-то не очень сочетается...
Но тут в дверях появляется женщина, по-видимому мама, и всё окончательно встаёт на свои места: её, некогда красивое, лицо одутловато, на тощей сутулой фигуре болтается растянутый халат, а в руках даже с расстояния заметен тремор.
— Здрасти, — сиплым, то ли пропитым, то ли прокуренным голосом приветствует меня она и широко улыбается, сияя ещё хорошими, как ни странно, зубами. — Я мама, тётя Рита.
