Сводные. Дилогия (СИ) - Майер Жасмин (книга бесплатный формат TXT) 📗
Бывшая балерина бесшумно захлопывает дверь, отсекая нас от коридора, который наполняется студентами. У всех остальных урок окончен, но у меня только начинается.
— Зульфия ездила на похороны, — чеканит Ева Бертольдовна. — У тебя кто-то умер, Юлия?
Трясу головой.
— А ты заметила, вернулась ли Зульфия после этого? — продолжает преподавательница. — Если не заметила, то я скажу тебе: она не вернулась, осталась вместе с родными. Потому что у нас в Академии карантин, Юлия. Сейчас не время для поездок по городу. Не время навещать друзей и семью. Тебе выпал невероятный шанс, когда твое имя внесли в список студентов, которым нельзя прерывать обучение, и я удивлена, что сейчас ты забыла, почему ты здесь. Мне напомнить?
— Из-за выпускного спектакля, — тихо отвечаю. — Я помню.
Не могу ничего с собой поделать. Меня редко ругали, но когда начинают… Я готова провалиться сквозь землю.
Опускаю глаза в пол, потому что меня отчитывают, как провинившуюся школьницу. Внутренности разъедает чувство, что я предала балет своей невообразимой выходкой. Захотела, видите ли, чего-то еще, кроме многочасового стояния у станка!
— К такому важному событию, как выпускной спектакль, Юлия, готовятся месяцами. Тебе ни в коем случае нельзя прерывать или пропускать тренировок. И уж тем более, нельзя делать пауз, а что будет, если ты заболеешь? Ты думали об этом?
Снова качаю головой, глядя на тупые носки моих пуант, чувствуя себя такой же тупой и ограниченной.
— Думаешь, это наша прихоть с Директором оградить ведущих учеников от остального мира? Нет. Это забота о вас и наших преподавателях. Мы тоже сидим взаперти здесь, вместе с вами. Как и вы, мы строго ограничили круг общения, и только это позволило нам продолжать тренировки в прежнем режиме. Иначе нас распустили бы, как и все остальные училища города. Только представь, что кто-то из вас, проведя замечательные выходные с родными, возвращается сюда, не зная о том, что является бессимптомным носителем. Что будет тогда? Вы, молодые, не думаете о том, что у нас хватает преподавателей в возрасте. Юля, они могут не пережить этой зимы! И только потому, что у кого-то из вас не хватит терпения высидеть положенный срок карантина.
— Я вас поняла, — хрипло отвечаю, мечтая только об одном, чтобы эта отповедь поскорее кончилась.
— Юля, выпускной спектакль самое важное событие в твоей карьере. Без него — не будет ничего. Все годы обучения — коту под хвост. Разве нельзя стиснуть зубы и потерпеть? Терпение, спокойствие и собранность — вот, что отличает хорошую балерину от плохой.
Мне остается только повторить свой ответ:
— Я вас поняла.
Ева Бертольдовна распахивает дверь и выходит, оставляя меня одну. Подхватываю вещи и рюкзак, но замираю, глядя в окно. Там, за густым молоком тумана, темнеет очертания чердака.
Рывком набрасывая рюкзак на плечо и выхожу. В коридоре шумно, но все равно куда тише, чем обычно. Никогда не чувствовала себя связанной по рукам и ногам, как сейчас. Никогда не тяготилась балетом.
Мы договорились, что Кай сам свяжется с мной вечером, тогда и расскажу ему неутешительные итоги разговора с преподавательницей. К тому времени у него закончится работа, а у меня — лекции. Хорошо, что будет это вечером, сейчас, только услышав его голос, я бы расплакалась. Я и теперь с трудом сдерживаю слезы, пока иду в столовую.
Беру салат, апельсин и воду. Хотя сегодня суббота, завтра меня опять ждет тренировка. Не такая долгая, но больше здесь заниматься нечем.
Достаю телефон и ставлю рядом с подносом. Не представляю, как Кай свяжется со мной, если все ограничительные меры моего отца — правда.
Даже телефон и тот против меня. Все будто сговорились ограждать и останавливать меня!
Хоть Кай и просил довериться, во время еды в голове постоянно проворачиваю всевозможные идеи, как связаться с Каем, но идея только одна — одолжить телефон у Розенберга. А мы с ним не разговаривали после того поцелуя.
Стараюсь не думать о том, что сказала Ева Бертольдовна, но не могу. Очищая апельсин, не могу не думать о том, что не считаю себя неблагодарной или безответственной балериной. Всю жизнь воскресенье — был моим единственным днем, когда я могла сделать послабление. Не пуститься во все тяжкие, как делали это остальные. Достаточно вспомнить клуб. Я всего лишь не тренировалась в этот день напролет. И просто могла съесть десять бабушкиных пельменей с ложкой сметаны. Разве это много?
Разве недостаточно я и так положила на алтарь балета? Почему теперь у меня отнимают даже воскресенье? Я не собираюсь прерывать тренировки, не буду брать паузу в репетициях и уж точно выложусь, как следует, на финальном спектакле. Даже карантин и эпидемия не смогут помешать мне!
Вздрагиваю, когда вспыхивает экран телефона. Это Лея звонит по мессенджеру в фэйсбуке. Разговор с подругой как раз то, что мне сейчас нужно.
Достаю наушники и смахиваю пальцем, не глядя, и выпаливаю:
— Как же я рада, что ты позвонила!
— Я тоже рад, балеринка.
При виде улыбающегося Кая глаза лезут на лоб. Несколько секунд перевожу взгляд с его лица на аватарку Леи и обратно.
— Ты не улетел в Израиль, а значит…
— Да, ты все правильно поняла. Я взломал фэйсбук твоей подруги, — отвечает наглец с широкой улыбкой. — У них это, похоже, семейное не заботиться о своей цифровой безопасности.
— Почему семейное? — мгновенно реагирую я. — Что ты сделал с данными Розенберга?
— А знаешь, какой у твоей Леи был пароль от фэйсбука? Ты очень удивишься, Юль!
— Не смей говорить пароль! Это ее личное дело. И не переводи тему, Кай!
— Ладно, но ты уверена, что не хочешь узнать кое-что интересное о своей подруге?…
— Уверена.
Кай нервно барабанит по столу пальцами, готовясь сказать правду.
Позади него горизонтальные жалюзи, серые и безликие, и сама обстановка мало напоминает домашнюю. Выбиваются из скупой обстановки только плюшевые медведи, сложенные горой на подоконнике. Интересно, откуда они там? И нет ли в кабинете с Каем какой-нибудь девушки, иначе откуда игрушки?
Кай сказал, что лично его босс так и не отправил на удаленку, хотя большая часть сотрудников сейчас работает из дому. Ему же Бестужев велел приезжать в офис каждый день, учиться и работать одновременно. Почему — Кай не объяснил.
— Так что там с Розенбергом? Что ты сделал?
— Помнишь, ту корзину с розами, что я подарил тебе? Я оплатил цветы с его карты.
— Так вот почему ты сказал вчера, что цветы теперь будут «от тебя»! А я еще не поняла эту фразу, а ты не дал мне подумать, что не так.
— Не хотелось портить такой вечер.
— Кай, как ты мог?
— Не кричи так, на тебя уже оборачиваются. Юль, я обещал исправиться и больше не лгать. И я выполню обещание. Видишь, я уже рассказал тебе правду.
— И ты вернешь ему деньги.
— Розенбергу? Да этот мажор не заметил бы даже, если бы я Зимний арендовал с его карты!
— Это воровство, Кай. Неважно, что у него денег так много, что и не заметит. Ты должен вернуть Якову деньги за эти цветы.
Вижу, как он стискивает челюсть. Розы были дорогими, не зря та корзина была такой тяжелой.
Кай кивает. Он сам проговорился, так что пусть расхлебывает по полной.
— А теперь к приятному, — он снова улыбается. — Почему этот Розенберг постоянно портит мне настроение?
Тяжело вздыхаю.
— К сожалению, хороших новостей нет. Мне запрещено покидать Академию до истечения карантина.
— Еще две недели?!
— Увы, да.
Кай снова барабанит пальцами, а потом кивает.
— Что-то такое я и предполагал. Так… А ну повиси минуточку.
Слышу, как он закрепляет телефон и принимается стучать пальцами по клавиатуре. Очень быстро.
— Какой у тебя номер комнаты?
— Двадцать третья. А ты не хочешь рассказать, что ты делаешь?
— Смотрю план здания и пытаюсь понять, как попасть к тебе. Где твои окна я знаю, но сориентироваться в этих бесконечных коридорах, будучи внутри, не так просто.
