Опасная ложь (СИ) - Гетта Юлия (е книги TXT) 📗
А потом вдруг дверь спальни приоткрывается, и лишь каким-то чудом я не ору в голос от страха, а лишь подскакиваю на кровати.
— Алена, ты здесь? — раздаётся негромкий шёпот, в котором я узнаю Милу, и с облегчением выдыхаю.
— Здесь, — отвечаю так же, шёпотом. — Ты меня напугала.
— Прости, — чуть громче отзывается девочка, входя в комнату и прикрывая за собой дверь. — Можно к тебе? Папа куда-то уехал, а я не могу уснуть одна.
— Конечно, Мил. Заходи.
Девочка бодро шлепает через спальню босыми ногами и забирается ко мне на постель, усаживаясь рядом поверх одеяла.
— Прости, что разбудила тебя, — виновато вздыхает она. — Но я теперь совсем не могу спать одна. И не только спать… Папе пришлось уехать сегодня, и он просил Лену посидеть со мной, но мне неуютно в присутствии посторонних. Папа говорит, надо поработать с психологом, но я не хочу. Я же не псих. Просто время нужно, и это пройдет.
— Глупенькая, психологи с психами и не работают. Ты путаешь с психиатрами. А психологи как раз помогают психически здоровым людям справиться со своими страхами и переживаниями.
— А ты работала с психологом?
— Нет. Но ты подсказала мне эту идею. Думаю, мне это необходимо…
Мила вдруг меняется в лице и снова становится такой взрослой, что я в очередной раз испытываю от этой перемены неловкость.
— Ален, я ведь так и не сказала тебе спасибо, за то, что ты приехала тогда за мной, не побоялась, — с сожалением произносит она, отчего моя неловкость только усиливается.
— Ну что ты, малыш. Это я должна просить у тебя прощения за то, что тебе пришлось это все пережить по моей вине.
— Папа сказал, что ты не виновата.
Сердце в груди пропускает удар. Он говорил с дочерью обо мне?
— Правда?
— Да, он сказал, что ты так же, как и я, стала жертвой злоумышленников.
— Так и сказал?
— Да.
Меня буквально бросает в жар, и справиться с этим волнением никак не выходит.
— Значит, он не злится на меня…
— Не думаю, — серьезно отвечает девочка. — Папа никогда не злится без повода.
С моих губ непроизвольно срывается горькая усмешка. Как раз в этом случае повод у него есть. И он более, чем серьёзный.
— А ты? — пытаюсь улыбнуться Миле, но, кажется, это выходит у меня слишком жалко. — Не держишь на меня зла?
— Конечно, нет, — качает она головой, и почему-то опускает взгляд. — Наоборот. Папа сказал, что если бы не ты, ему было бы сложнее меня найти. И, может быть, он вообще не смог бы. А на самом деле, это я во всем виновата, Ален. Я ведь сама обманула охрану, и сбежала от них, чтобы погулять с друзьями в парке без надзора. Мне надоело все время быть под присмотром, как маленькой. Я думала, что папа сильно перегибает с этим…
Я печально улыбаюсь девочке и широко расставляю руки для объятий, в которые она тут же бросается, чтобы доверчиво прижаться ко мне.
— Не вини себя во всем, малыш, — тихо прошу ее, ласково поглаживая по голове. — Все мы порой совершаем ошибки. Самое главное, сделать правильные выводы и больше не наступать на те же грабли.
— Вряд ли после такого я рискну ещё раз сбежать от охраны, — невесело усмехается девочка.
— Вот и правильно, — снова непроизвольно улыбаюсь я, и впервые за эти три дня, чувствую себя невероятно легко. — А зачем ты летала в Китай? — быстро меняю тему, только чтобы не разрыдаться от этого потрясающего чувства. — Я слышала, на какую-то олимпиаду?
— Да, на международную олимпиаду по химии.
— Ого, ничего себе! Значит, любишь химию?
— Не то что бы очень сильно, но я шарю в ней. А вообще мне больше нравится физика…
— Я думала, ты ещё маленькая, чтобы изучать такие предметы.
Мила возмущённо и очень смешно закатывает глаза:
— Вообще-то мне скоро пятнадцать.
— А по тебе и не скажешь.
— Алена, я ведь и обидеться могу.
Мы оживлённо болтаем обо всем на свете, смеёмся, и на какое-то время я напрочь забываю обо всем, что разъедало меня изнутри все эти дни. Чувствую себя так, будто я тоже снова беззаботная школьница, весёлая, открытая, добрая… Умеющая радоваться жизни.
Мила смогла сотворить настоящее чудо, и меньше всего на свете мне хочется ее отпускать от себя куда бы то ни было. Я понимаю, что ее отец скоро должен вернуться домой, и, скорее всего, первым делом он заглянет к ней, а когда не обнаружит, будет искать и волноваться. Хочу напомнить Миле об этом, ведь было бы кощунством после всего, что случилось, снова заставлять его переживать, но не успеваю.
Мы лежим на спинах рядом друг с другом и громко хохочем над очередной шуткой, когда дверь спальни раскрывается, вспыхивает яркий свет люстры, и мы обе как по команде садимся, чтобы увидеть на пороге комнаты её отца.
— Веселитесь? — ледяным тоном интересуется он, просканировав окружающую обстановку взглядом.
— Пап, я не могла уснуть одна, и решила побыть с Алёной, пока ты не вернёшься, — виновато улыбается Мила.
— Я уже понял, — холодно отзывается он. — Иди в свою комнату, я сейчас подойду.
— Спокойной ночи, — девочка поворачивается ко мне и дарит ласковую улыбку, а потом совершенно неожиданно чмокает в щеку.
От неожиданности и тут же накрываю место её поцелуя ладошкой, и не могу сдержать растроганную улыбку.
— Спокойной ночи, Мил.
Она ловко соскакивает с постели, подбегает к отцу и так же легко целует его, а потом скрываться в тёмном коридоре.
Когда ее шаги затихают, я заставляю себя оторвать взгляд от собственных рук и посмотреть на Баженова. Он по-прежнему стоит в дверном проёме неподвижной скалой, и взгляд, тяжёлый, жёсткий, застыл на моем лице, вызывая волну неконтролируемого смятения.
— Тебя насиловали? — внезапно спрашивает он, и это вопрос бьет наотмашь в грудную клетку, заставляя сердце дрогнуть и болезненно сжаться.
Вся лёгкость, все светлые эмоции, что зародились во мне во время общения с Милой, стремительно растворяются в воздухе, не оставляя после себя и следа. В груди снова поселяется невыносимая тяжесть, от которой я уже просто смертельно устала…
— Нет, — тихо отзываюсь я, уводя в сторону взгляд. — То есть, я не знаю. Пока я была в сознании, точно нет.
— Почему не дала врачу себя осмотреть?
Я молчу. Не знаю, что ответить на этот вопрос. Ведь это действительно очень глупо так безответственно относится к своему здоровью. Но как сказать ему, что мне ничего не нужно было, пока не увижу его? Как объяснить, что простой разговор с ним был для меня намного важнее всего остального?
— Завтра утром поедешь в больницу, — безапелляционно заявляет он, так и не дождавшись моего ответа.
Прикрываю глаза и несколько раз согласно киваю.
Он медлит несколько секунд, а потом я понимаю, чувствую, что собирается уйти. Больше не сказав ни слова. Я не жду его прощения, но хотя бы что-то, хоть один взгляд, который позволил бы мне спокойно дышать. Мысленно прошу его об этом, умоляю… Но нет. Ничего подобного давать мне он не собирается. Он действительно хочет уйти. Разворачивается и делает шаг.
— Прости меня, — шепчу ему в спину с глазами полными слез, едва осмелившись вновь поднять их на него.
Он замирает на мгновение. Потом оборачивается и смотрит на меня. Смотрит, но молчит.
— Прости меня за все, — снова шепчу, потому что боюсь, что голос выдаст слезы, которые стоят в глазах, но с такого расстояния он вряд ли может видеть их.
И знаю, что не ответит он ничего. Не простит. Слишком это все. Я слишком виновата. Ведь его дочь действительно могли убить.
И понимаю, что больше не вынесу этого давящего на психику чувства вины. Что не могу больше терпеть его, что с ума сойду, если это будет продолжаться дольше.
Костя медленно проходит в комнату и садится на край моей кровати. Смотрит на меня задумчиво, будто хочет сказать что-то, но мне вдруг становится невыносимо страшно это услышать. Так страшно, что хочется сжаться до размеров молекулы, исчезнуть…
— Могу я попросить тебя? — нервно произношу, подавив судорожный вздох.
