Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
«Надеть шапку или нет? На улице вроде бы солнце! Не буду надевать эту противную шапку! Однако не май месяц. Пожалуй, лучше надеть, да и голову все-таки вымыла... Марток – надевай сто порток! Пар костей не ломит! Надену!» – решила я и положила шапку на видное место.
Время шло и шло, нет, оно летело, как камень, брошенный вниз с высокой отвесной скалы в воду, оно мечтало покончить с этим Международным женским днем и, стремительно приблизившись к вечеру, утонуть в ночи.
«Теперь я понимаю, почему Петрыжкина не расчесала волосы в день выборов Мисс Бесконечности после многолетней завивки – она тоже, наверное, если ее расчесать, похожа на барана – худого, иссушенного солнцем тощего барана, которого я однажды видела на море. Там, на юге, что бараны, что коровы – все какие-то иссушенные. Наверное, от сильной жары у них совершенно нет аппетита. Я сама в жару ем очень мало. Я все думаю о какой-то ерунде. При чем тут бараны? Какие могут быть бараны, когда мне давно следовало бы выйти из дома! Я снова опаздываю!» Я рассердилась, рассердилась на себя, на истощенных баранов с юга, на Мнушкина, вообще, на Восьмое марта и, быстро одевшись, вылетела из дома и увидела одинокую, брошенную люльку, что висела над первым этажом второго подъезда – маляры тоже отмечали Международный женский день.
На улице я пришла в еще большую ярость: повсюду, куда ни глянь, влюбленные парочки – у каждой женщины цветы в руках и улыбка до ушей. У некоторых, конечно, букеты неказистые, уродливые даже, будто их кто-то уже пытался засушить на память, но у меня и такого не было.
Только подойдя к метро, я почувствовала, вернее, ничего не почувствовала у себя на голове – я все-таки забыла надеть шапку – я торопилась, я снова опаздывала и забыла надеть шапку.
В метро все представительницы слабого пола, которые наверняка уже и забыли, что конкретно они сегодня праздновали (а именно освобождение от социального гнета и получение равных прав с мужчинами. «Почему же их спутники без цветов? Где ж равноправие?!» – Не знаю, с чем это связано, может, бессонная ночь в бигуди на меня так подействовала, но с самого утра в голову лезут какие-то глупые мысли!), тоже были с цветами: кто-то нес торжественно, сжимая стебли изо всех сил в кулаке, словно боясь уронить и не дай бог потерять (!), так, что еще не раскрывшиеся и уже распустившиеся бутоны упирались им в самый подбородок; кто-то, напротив, держал букет небрежно, цветками вниз, помахивая им время от времени, показывая всем своим видом, что мне-то де не только на Восьмое марта цветы дарят, у меня уж дома и ваз не хватает, чтобы поставить очередной веник!
Наконец, поднявшись из метро и миновав площадь, я вошла в кафе. Народу было полным-полно, многие с детьми и все с цветами. Вдалеке я увидела Икки с бухгалтером и направилась к их столику.
– Как всегда! Машка! Ты, как всегда, опаздываешь! – смеясь над чем-то, что было сказано до моего прихода, выкрикнула Пулька.
Батюшки! Все! Все, кроме меня, пришли с кем-то! Икки, как уже было сказано выше, с Сергеем Юдиным (который снова был одет в васильковый кримпленовый костюм, из чего я сделала вывод, что наряд этот предназначен исключительно для торжественных случаев. Страшно представить, в чем он ходит каждый день!). Пулька сидела рядом с поразительно красивым молодым человеком в прямом смысле этого слова – ему не дать и двадцати лет; от него веяло свежестью, словно в душную комнату ворвался весенний шаловливый ветерок, перелистал пожелтевшие страницы развернутых на столе старых книг; он был похож на прохладное утро перед знойным полднем, на брызги колодезной воды, непонятно откуда появившейся посреди пустыни, на спокойное, слегка волнуемое дневным бризом море, на которое невозможно устать смотреть. Анжелка с двойней под сердцем. Одна я была одна (прошу прощение за тавтологию!).
– Знакомьтесь, это Алик, мой практикант, а это наша вечно опаздывающая Маша, писатель, – проговорила Пулька, заметив, что я задержала взгляд на ее практиканте.
– Как бы, здрассе, мне, как бы, очень приятно, как бы, – промямлил Алик, и я не поняла – ему действительно приятно со мной познакомиться или только как бы? Лучше б он вообще рот не открывал. Все впечатление испортил.
– Маш, так я не поняла, твоя кузина придет или нет?
– Она сказала, придет, если будет время.
– Держись, Икки! Адочка задумала какую-то сногсшибательную форму! – усмехнулась Пульхерия.
– Машка, закажи себе что-нибудь! – настаивала Икки.
– Мадмуазель, рекомендую пельмени! Очень вкусненькие тут у них пельмешки! Очень, очень! – прихрюкивая, прицвыркивая, причавкивая, посоветовал мне Иккин кавалер, но я заказала себе фруктовый салат и мартини.
– Да! Сержик уже третью тарелку уминает! – восторженно сообщила Икки.
– Сколько ж вы тут сидите, если он третью тарелку уминает? – удивилась я.
– Двадцать минут. Сержик любит поесть!
– Да, мадмуазель, и причем ем я, как работаю, очень быстро, – добавил Сержик и хотел было вылизать тарелку, но, оглядевшись по сторонам, поставил ее на стол. Лицо Алика озарила едва уловимая улыбка.
– Смотрите, Ада с каким-то мужиком идет! – воскликнула Пулька, и мы все как по команде посмотрели на дверь.
Поразительно! Первый раз вижу кузину не в одежде собственного изготовления, а в фирменных джинсах и очень дорогой коротенькой дубленке. За ней степенно вышагивал мужчина лет сорока пяти, с очень солидной, значительной, я бы даже сказала, внешностью.
– Здравствуйте! Я все-таки нашла время и пришла, – важно сказала Адочка, что на нее было совсем не похоже – она никогда не разговаривала так важно, но мгновенно вся та заносчивость, которую она копила и несла в себе по дороге в «Обжорку», слетела в одну секунду, она вцепилась в мою шею своими сильными, длинными, как щупальца паука-кругопряда, пальцами и по обыкновению, в знак несказанной радости, принялась душить меня, приговаривая: – Ах! Сестрица! Сестрица! Моя милая сестрица! Как мы с тобой давно не виделись! Если б ты знала, как я по тебе соскучилась!
– Я тоже очень рада тебя видеть! – задыхаясь, прохрипела я.
– Знакомьтесь – это Мстислав Ярославович Коротковский, недвижимостью торгует, – с нескрываемой гордостью проговорила она, оставив наконец мою шею в покое. – Никому не нужен милый загородный домик с видом на озеро и лес? На лес и озеро? Или квартира в Москве?
– Ты, Адусик, не все сказала, – заметил Мстислав Ярославович и хитро прищурился. Вообще, он был довольно мил, хотя его нельзя было назвать красавцем, но было в нем что-то притягивающее. Глаза! Точно! Они жили, а не были мертвыми очами человека, которому ничего уж больше не интересно в этой жизни, который всем пресытился. Напротив, они искрились, блестели, смеялись – они были настоящим зеркалом его души. «Он, наверное, никогда не врет, – подумала я, – его глаза тут же выдадут!»
– А что она не сказала? – полюбопытствовала Анжела, отправив в рот кусочек мяса.
– Что я ее жених, – спокойно ответил господин Коротковский, вешая на крючок Адочкину дубленку.
– Как это? – отрывисто спросила Огурцова и чуть было не подавилась.
– И ты мне ничего не сказала?! Своей сестре?! – Я поразилась до глубины души.
– А ты не дремлешь! – усмехнулась Пульхерия.
– Я еще ничего не решила! Не решила ничего! Ничего еще! – затараторила сестрица, усаживаясь за стол.
– Адусик, не волнуйся, – мягко сказал Мстислав Ярославович, с нежностью поглаживая ее руку, словно успокаивая таким образом. «Надо же, как хорошо он успел ее изучить, – подумала я. – Ведь когда Адочка начинает повторять одно и то же, как заезженная пластинка, это говорит только об одном – что она сильно нервничает». Официантка подлетела к столу, принесла мне салат с мартини, спросила, что будет заказывать кузина с женихом, улетела и прилетела снова с подносом.
– Давайте выпьем за присутствующих здесь дам! – предложил господин Коротковский – мой будущий родственник. «Ведь если они с Адочкой поженятся, он мне станет родственником. Только вот как называется муж двоюродной сестры по отношению к другой двоюродной сестре?» – думала я, поднимая бокал с мартини. Господи! Да что ж мне сегодня целый день в голову лезут глупые мысли!
