Флиртаника всерьез - Берсенева Анна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
«Совсем сдурел! – Колька вернулся в нормальное состояние так резко, словно ударился лбом о дверь. – Не сегодня-завтра на нары загремишь, а туда же – мысли сложные, слова… Что связан ты с ней, это точно, ее же мужика чуть на тот свет не отправил. Только ничего сложного тут нету».
Вслед за этой мыслью самым естественным образом пришла следующая, та, которую высказала Галка. Конечно, давно надо было поговорить с этим… гадом-потерпевшим. Засунуть свою гордость во всем известное место и поговорить. Сколько можно прятать голову в песок, не страус же.
«Завтра, – уныло подумал Колька. – Завтра пойду и поговорю. Или лучше послезавтра. Денег, может, ему предложить?»
Ясно было, что денег Северский не возьмет. Но все остальное, да не остальное, а главное – его, Колькино, будущее, – было совсем не ясно. И прятаться от своего будущего, надеяться, что оно как-нибудь устроится само собой, больше было невозможно.
Глава 7
– Вы куда это, молодой человек?
Медсестра перехватила Кольку у самого входа в палату. Он предполагал, что посторонних в эту палату не пускают, потому крался по коридору аки тать в ночи и думал уже, что достиг цели. И вот пожалуйста, попалась-таки бдительная девчонка!
– Сослуживца навестить, – не моргнув глазом, ответил Колька. – Северского Игоря Владимировича.
– Да-а? – насмешливо протянула медсестра. – И где ж вы с ним совместно служите, а?
Она смотрела на него без желания устрашить, даже с понятным женским интересом смотрела. А почему бы и нет, что он, в поле обсевок? Но на пути к палате, при всем читающемся в бойких глазах интересе, она стояла твердо.
– А я его заместитель.
– Неужели? И по каким же, интересно, вопросам вы его замещаете?
– Это вы, девушка, странные вопросы задаете! – делано возмутился Колька. – Я вам что, отчитываться обязан?
– Обязаны, – отрезала она. – Северский здесь не начальник, а па-ци-ент. А вы к тому же врете.
– Почему это я вру?
– Ой, ну какой из вас заместитель? – снисходительно усмехнулась она. – Тем более у Северского. – И, прежде чем Колька успел изобразить возмущение, добавила: – А вообще-то я вас все равно к нему не пустила бы. Его сейчас на томограмму повезут. Хуже ему стало, а почему, отчего, никто понять не может. Так что идите, господин заместитель, откуда пришли.
Что оставалось делать? Колька возмущенно хмыкнул для порядка и пошел обратно по коридору. Перед самым выходом на лестницу он все же обернулся – вдруг эта хорошенькая церберша ушла? Но она по-прежнему стояла у палаты и смотрела ему вслед.
Колька собрался уж было уйти совсем, но тут дверь палаты открылась и в коридор вышла еще одна женщина. Толком рассмотреть ее он не успел, но, шагнув за дверь коридора на лестницу, на всякий случай приостановился. Медсестра о чем-то спросила ее, она ответила, и, может, стоило прислушаться к их разговору.
Больничный коридор был пуст, наверное, наступил тихий час, и каждое слово было слышно даже здесь, на площадке перед лифтами.
Впрочем, никаких особенных слов не говорилось. Женщина, вышедшая из палаты Северского, просто плакала. Колька понял, что плачет она, а не медсестра, потому что с чего бы медсестра вдруг разрыдалась?
– Катюша, ну что ты, что? – услышал он голос медсестры. – Тебе разве можно реветь?
– Я… все… уже все, – донесся до Кольки второй женский голос. Он был какой-то… Кольке показалось, что он не слышит, а видит этот голос, как увидел бы ручеек слез на ее лице, если бы мог выглянуть в коридор. – Прости, Наташа. Что же ему плохо-то вдруг стало, господи! И как назло, мне рожать…
– Назло! – воскликнула медсестра Наташа. – Кто ж про роды такое говорит? Дуры вы обе, что супружница его, что ты! – сердито добавила она. – Та ходила – чего ходила? Он ее и на порог не пустил. Ты ходишь… Сидела бы дома, ползунки готовила. Ни тебе сейчас от него толку, ни ему от тебя. Чего попусту переживать? Мамашка его и то не переживает, вон, в санаторий укатила. Врачи сами разберутся, хорошо ему, плохо ли.
– Он то же говорит.
На этот раз Катин голос прозвучал так тихо, что Колька еле разобрал ее слова.
– И правильно говорит. Он вообще мужик толковый. Хороший приз тебе достанется! Если еще достанется…
– Пойду.
Голос стал спокойным. Печаль в нем можно было теперь расслышать, только если очень хорошо прислушаться. Хорошо прислушаться Колька не мог, слишком далеко он стоял. Но печаль все-таки расслышал.
– Гололед сегодня, – сказала Наташа. – Говорю же, о себе надо думать, о себе! Ну как ты с пузом по такой скользоте поползешь?
– Машину остановлю.
– Ага, только сначала дорогу перейдешь. Кто тебе на этой стороне остановится, чтоб в обратную ехать? А дорога тут без светофора, а водила каждый третий чурка, прет без правил, как на ишаке… Чтоб я когда-нибудь влюбилась – да ни за какие коврижки!
– Ничего, дойду. Зимой же всегда скользко.
– Не ходи ты сюда больше. Звони, все тебе и по телефону скажут, не каменный век.
Не ответив, Катя пошла по коридору к лифтам. В ее шагах была одновременно и тяжесть, которой, конечно, не может не быть в шагах беременной, и какая-то особенная легкость, объяснить которую физическими законами было невозможно. Колька поспешно вышел на лестницу и сбежал вниз пешком.
Он оделся раньше, чем Катя подошла к гардеробу, и, стоя за крашеной колонной в углу вестибюля, с удивлением поймал себя на том, что хочет подать ей шубу. Это было в самом деле странно: груб он, правда, не был, но галантностью тоже не отличался. Он вообще не помнил, подавал ли когда-нибудь кому-нибудь пальто. Галинке точно не подавал, она как-то не вызывала такой потребности. Может, матери? Да нет, и мать обходилась без этого… Разве что дочке, и то когда она была такая маленькая, что не умела одеваться сама.
Катя надела цигейковую шубу, завязала пуховый платок и стала похожа на бесформенную гору; наверное, срок беременности был у нее уже очень большой. Только лицо в обрамлении белого козьего пуха совсем с этой горой не совпадало – оно было прозрачным, как вкрапление хрусталя.
Она медленно, переваливаясь, пошла к выходу, с трудом открыла тугую дверь.
«И правда, как же она по улице пойдет? – с самому себе непонятным страхом подумал Колька. – Каток же сплошной!»
Он давно уже поменял летнюю резину на зимнюю, шипованную, поэтому, выезжая утром из дому, даже не подумал о гололеде. А сейчас вот подумал.
Выйдя на улицу, он увидел, что никакую машину Катя не останавливает, а просто идет к метро. Она шла очень медленно, неуверенно выбирая место, на которое можно было бы, не оскользнувшись, поставить ногу, и из-за этой неуверенности каждый ее шаг казался последним. Колька даже оторопел, глядя на нее сзади. Хотя и перед нею, и справа, и слева от нее шло множество людей, и все двигались по льду так же неуверенно.
В ней была какая-то особенная беспомощность – не перед гололедом, а перед жизнью; в этом было все дело. Колька почувствовал это так ясно, как будто кто-то шепнул ему об этом, и не в ухо, а прямо в сердце.
Прежде чем он успел подумать, что в сердце ничего шепнуть нельзя, Катя неловко взмахнула руками, ноги ее поехали вперед, и, тоненько охнув, она упала на спину. Огромный живот устрашающе вздыбился над нею. Какая-то женщина вскрикнула: «Ой, с животом, господи!», кто-то бросился поднимать беременную, кто-то сам упал, поднимая ее… Колька подбежал к Кате и, подхватив сзади подмышки, поставил ее на ноги. Она замерла, боясь пошевелиться. Глаза у нее были закрыты, из-под ресниц текли слезы.
– Пойдемте, – сказал Колька. – Я вас отвезу.
Она вздрогнула и открыла глаза. Кольке показалось, что слезы при этом разлетелись в стороны, как хрустальные капли. Он даже попытался проследить за этим волшебным полетом, но не сумел.
– Как? – спросила Катя. – Куда отвезете?
– Да куда надо, – сердито ответил он. – Таксист я.
– А к Покровским Воротам поедете?
– Куда скажете, туда и поеду.
