Когда сбываются мечты - Делински Барбара (книги .txt, .fb2) 📗
Я хотела позвонить Броди в субботу вечером. После проведенного с детьми дня я чувствовала невыносимую грусть. После игры Джонни я повезла детей на ланч, потом мы отправились в кино, потом на маяк, где я долго сидела с ними на третьем этаже, любуясь на волны. Кикит забралась мне на колени. Но мне хотелось подарить тепло и ласку не только Кикит, но и Джонни. Я потянулась к нему, но он отпрянул.
— Поговори со мной, — попросила я Джонни.
И он говорил, но совсем не о том, что наболело. Если же я касалась развода, он молча мотал головой или пожимал плечами. И когда Кикит попросила меня спеть что-нибудь, Джонни предложил «Никто не одинок», я поняла, как болезненно мой мальчик переживает наш с Дэнисом разрыв.
«Никто не одинок» — это была самая популярная песня нашей группы. Мы пели ее вместе с Дэнисом перед романтичными и наивными пожилыми людьми — она объединяла их, направляла и словно вела за собой.
Я хотела поделиться всем этим с Броди, но не осмеливалась позвонить ему — я больше не доверяла себе.
В воскресенье утром Броди принял у меня все дела. Я проснулась ни свет ни заря с ощущением полной безнадежности происходящего, поехала в мастерскую и начала извлекать оставшиеся поломанные прутья из кресла-качалки, к реставрации которого приступила неделю назад. Меня уже начинали раздражать зияющие дыры, поэтому я работала быстро. Не прошло и часа, как появился Броди с завтраком в руках.
Я бросила ему краткое «привет», поинтересовалась, почему он оставил машину за домом, где ее не видно из окна, и продолжила работать. Я старалась убедить себя, что Броди приехал сюда по своим делам, попыталась даже напустить на себя сердитый или хотя бы равнодушный вид, но не смогла. А когда он вынул теплые бублики, вегетарианский сыр и копченую рыбу и аккуратно разложил все по пластиковым тарелочкам на свободном краю верстака, я растаяла окончательно и призналась себе, что безумно голодна.
Как я могла отказаться от теплых бубликов с кунжутом, моих любимых (ну Броди, ну хитрец), и черного кофе с цикорием, который тоже обожала! А когда мой замечательный друг произнес: «Это была мерзкая неделя, а ты еще не сказала мне ни слова о том, как она прошла, начинай, я слушаю», — я не могла промолчать.
Я выложила ему все свое разочарование и всю боль. Да, моя душа познала и восторг от встреч с детьми, но его приходилось испытывать по расписанию. Я все никак не могла привыкнуть к этому пресловутому праву на посещение детей и нуждалась в помощи.
— У тебя с Джой это проходило так же тяжело?
Мы сидели на стульях за разделявшим нас верстаком. Броди небрежно вытянул ноги, а я закинула одну на другую. Он жевал уже третий бублик, и я, хоть убей, не могла понять, куда делись первые два.
— Тяжело, да, — ответил он, — но несколько иначе. Когда все произошло, моему браку исполнилось всего четыре года, а дочери только два. Это несравнимо с теми годами, которые ты провела с Дэнисом и детьми. Замужество и материнство стали, наверное, такой неотъемлемой частью твоей жизни, что потерю первого или второго ты переживаешь очень болезненно. — Броди замолчал, нахмурившись, а потом продолжал: — Что касается меня, я никогда не испытывал подобного. Мой брак оказался непрочным с самого начала. Мы надеялись, что рождение Джой сблизит нас, — он фыркнул. — Замечательно, правда? Господи, как же мы были глупы!
— Молоды.
— И это тоже. К тому же я постоянно пребывал в разъездах и командировках, потому что мы с Мери Энн гораздо лучше ладили, когда находились на расстоянии друг от друга и не дышали друг другу в затылок. Поэтому, когда наш брак развалился, я бы не сказал, что мне было необходимо видеть дочь каждый день.
Я познакомилась с Мери Энн, когда они с Броди только начинали встречаться. Мери Энн изучала юриспруденцию и делопроизводство. Мы с Дэнисом стали свидетелями на их свадьбе и встречались с ними несколько раз в год, когда они уже были женаты. Мы раньше всех заметили, что отношения между Броди и Мери Энн стали разлаживаться, поэтому их разрыв нас не удивил и не слишком расстроил. Мери Энн с гордостью считала себя интеллектуалкой. Она увлекалась изотерическими науками и окружила себя единомышленниками, которые к нам, простым смертным, не разбирающимся в таких высоких материях, относились с превосходством. Но я часто замечала, какую невыносимую скуку они испытывали в обществе друг друга. Мэри Энн занялась преподавательской деятельностью практически сразу же после рождения Джой и до сих пор не поменяла род своих занятий. Я не общалась с ней уже много лет.
И уже много лет я не говорила о ней с Броди. Поначалу упоминание о Мери Энн казалось мне нетактичным вторжением в личную жизнь Броди, а позднее и вовсе стало неуместным. Броди тоже избегал этой темы либо из тех же соображений, либо из теплых чувств к бывшей жене, которые заставляли его молчать. Но сейчас меня разобрало любопытство.
— Продолжай, — попросила я.
Броди сделал глоток кофе, — хотя содержимое его чашки, состоящее в основном из сливок и сахара, мало напоминало этот благородный напиток, и у меня в очередной раз проскользнула мысль, как он умудрялся сохранять такую стройную фигуру, — причмокнул губами, поставил чашку и сказал:
— Я был отвратительным отцом.
— Ты великолепный отец.
— Сейчас. Но не в момент разрыва. После развода суд назначил мне определенные дни для встреч с Джой, и я навещал ее. Не уверен, что стал бы делать это добровольно. А что касается дочери, она меня вообще боялась.
Я недоверчиво улыбнулась:
— Джой?
— Ей было всего два года, — проговорил он смущенно. — Пеленки, слюнявчики, косички — я вообще не знал, что мне с ней делать. Я столкнулся с этим впервые только после развода с Мери Энн. До этого подобными вопросами всегда занималась жена. Поэтому я сильно нервничал, когда забирал Джой, а она чувствовала это и изо всех сил цеплялась за мать, не желая ехать со мной, и бежала к Мери Энн со всех ног, когда я возвращал ее домой. Я чувствовал себя нежеланным гостем. Дочь не хотела находиться со мной. И я сказал себе: отлично, великолепно, я избавлю ее от своей персоны. И перестал их навещать, ожидая, что меня позовут обратно.
В том человеке, которого описывал Броди, я пыталась узнать того, кого лично знала все эти годы.
— И когда все изменилось?
Он не ответил, продолжая молча жевать третий бублик.
— Броди?
— Когда родился Джонни.
Я не уловила связи.
— Не поняла.
Он доел бублик, отряхнул руку о джинсы, посмотрел мне в глаза и пояснил:
— Я почувствовал ревность. Вы выглядели такими счастливыми, когда возились с этим маленьким комочком. Я же в то время пребывал в ужасном настроении…
— Ты вел себя как обычно.
— Ты просто не замечала. Подержав на руках Джонни, я возвращался домой, чувствуя безумную тоску от того, что в моей жизни нет ничего подобного. И в тот момент осознал: нет есть.
— Но Джой тогда уже исполнилось семь лет.
— Да. Время пеленок и слюнявчиков прошло. Она могла уже самостоятельно помыться и заплести себе косички. И уже не боялась меня так сильно.
И тут меня осенило:
— И именно тогда ты отвез ее в Диснейленд?
— Мне хотелось сделать для нее что-то необычное, чтобы расположить к себе. Она ведь едва знала меня. И ты помнишь, как я вышел из положения? Сначала Диснейленд, потом Хёрши-парк, затем Большой Каньон и Йеллоустон. Мы гораздо проще находили общий язык, когда увлекались чем-то еще, помимо друг друга. Ей исполнилось девять, как Джонни сейчас, когда я наконец нашел в себе достаточно мужества, чтобы проводить с ней больше времени.
— Кто бы мог подумать, — протянула я. — С моими детьми ты прекрасно ладил с самого их рождения. Я даже помню, как ты пару раз менял им пеленки и даже купал их.
— С твоими детьми все происходило иначе. Тут от меня никто не ждал определенных поступков. Никто не просил меня что-то сделать. Никто не пытался меня использовать или манипулировать мной, как обычно делала Мери Энн. Знаешь, если бы я отгородился от твоих детей, я упустил бы в жизни что-то очень важное. Я очень дорожу Кикит и Джонни… Как и тобой.
