Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара (е книги .TXT, .FB2) 📗
Она часто навещала Кэролайн. Находясь рядом с ней, она не думала ни о чем другом. Когда она покидала клинику, она закрывала за собой эту дверь. Ей не всегда удавалось держать ее закрытой, но если переживания одерживали верх, она прикладывала все усилия, чтобы взять себя в руки.
Было ли это холодностью и бесчувственностью? Возможно. Но она не представляла себе другого варианта. Если бы ей пришлось переживать боль, отчаяние, бессилие постоянно, каждый день, уже больше тысячи дней подряд, это бы уничтожило, раздавило ее.
Однако в данный момент она была здесь и она хотела разобраться.
– Если вы правы и моя мать пытается умереть, будут ли новые попытки?
– Возможно.
– С такими приступами?
– Не обязательно. У меня были пациенты, у которых проявлялся эпилептический синдром – серия продолжительных припадков, – но они переживали его, и в дальнейшем ничего подобного больше не наблюдалось. Об изменениях в состоянии могут сигнализировать и другие признаки. У пациентов, находящихся в постоянном бессознательном состоянии, обычно сохраняются циркадианные [3] ритмы сна и бодрствования. У вашей матери тоже. У нее можно вызвать рефлекторную реакцию на вспышку света, когда она бодрствует, но нельзя, когда спит. Одним из признаков приближающейся смерти может быть изменение этой реакции. Периоды сна могут удлиняться, и ее будет сложнее разбудить. Это будет означать изменения в ее обмене веществ. Ее конечности могут стать холоднее, что будет свидетельствовать о нарушениях в системе кровообращения. Если ее автономные функции начнут ослабевать, в глотке может скапливаться слюна, и тогда ее дыхание станет более шумным и затрудненным.
– Превосходно, – с горькой иронией вставила Кэйси.
– Но она не страдает, – сказал врач с большим чувством, чем демонстрировал до этого момента. Очевидно было, что он согласился так подробно объяснить ситуацию только ради Кэйси. – Вы не должны об этом забывать. Она не чувствует боли. Она не чувствует вообще ничего. Уровень функционирования ее мозга недостаточен для этого.
– Значит, – заметила Кэйси, – если то, что происходит с ней сейчас, – это первый признак возвращения сознания, она может начать чувствовать боль?
– Если это произойдет, мы узнаем об этом. Даже если она не будет говорить, мы узнаем, если не я, то сиделки. На их чутье всегда можно положиться. Они всегда первыми узнают, когда пациент собирается в путь.
Собирается в путь. Он имеет в виду – умереть. Кэйси уже слышала об этом от самих сиделок и членов семей пациентов на этом самом этаже, и не раз. Сиделки все знали, поэтому она и не собиралась ничего спрашивать у них сейчас. Она не хотела знать ответ. Поэтому она кивнула врачу, выражая молчаливую благодарность, и жестом показала, что идет к Кэролайн.
В палате матери было тихо и сумрачно. Если что-то этим вечером и нарушило покой, единственным свидетельством этого была капельница, свисающая с держателя в изголовье кровати. Кэролайн лежала на боку, поддерживаемая в таком положении двумя удобно уложенными подушками.
Поцеловав ее в щеку, Кэйси почувствовала знакомый успокаивающий запах эвкалиптового крема, который сама покупала для нее и оставляла сиделкам. Она решила считать его символом жизни.
– Привет, мам, – прошептала она. – Как ты? Мне сказали, здесь было немного неспокойно?
Она взяла Кэролайн за руку, но она не казалась более холодной, чем обычно. Кэйси внимательно вглядывалась в лицо матери, но, с закрытыми глазами, оно было таким же спокойным, как всегда. Она прислушалась к ее дыханию, но не услышала никаких затруднений.
– Своими приступами ты просто напоминаешь им, чтобы не слишком расслаблялись, да? – улыбнулась она. – Это в твоем духе. Жесткие методы, как со мной, когда ты научила меня смотреть на счетчик бензина в машине. – Когда Кэйси было шестнадцать, она только получила права и каталась по окрестностям, где ей не угрожало ничего, кроме скуки. Однажды у нее кончился бензин. Кэролайн могла напомнить ей об этом заранее, но не стала этого делать.
Кэйси нежно сгибала взад-вперед запястье Кэролайн.
– Я думаю, нам стоит подумать о путешествии, – все так же шепотом продолжала она. – Ты всегда хотела побывать в Испании. Я думаю, мы должны это осуществить. – Кэролайн ничего не отвечала. – Конечно, мы не поедем прямо сейчас. Мы можем сделать это следующей весной, или летом, или даже еще через год. Я могу заказать тур, – она на самом деле сделала это в прошлом году, – а если мы передумаем, мы сможем отказаться. – Что ей и пришлось сделать затем. – На самом деле вовсе не обязательно ехать летом. Летом везде слишком много народа, поэтому можно поехать весной или осенью. Как ты на это смотришь, мам? По-твоему, это удачная задумка?
«А я буду уже в порядке?»
«Конечно».
«И смогу часами ходить пешком? Так делают все, кто отправляется в экскурсионный тур. Помнишь, как мы ездили в Вашингтон? Ты все время жаловалась, что умрешь от боли в ногах».
Кэйси вспоминала об этом с досадой. «Я была в седьмом классе. Мне не хотелось ехать с матерью в Вашингтон. Я хотела поехать туда с друзьями, которые были там на школьной экскурсии, но ты меня не пустила».
«Потому что мне хотелось быть вместе с тобой, Кэйси. Ты росла слишком быстро, и я знала, что ты будешь проводить с друзьями все больше и больше времени. И к тому же я не была уверена, что, если ты поедешь с друзьями, вы не набедокурите там».
В этом она была права. Когда Кэйси была с друзьями, они частенько безобразничали, и в половине случаев Кэйси оказывалась заводилой. Они то устраивали вечеринки с добытым обманом пивом, то пробирались на фильмы «до шестнадцати», то в год, когда баскетбольная команда их школы выиграла первенство штата, придумали выкрасить волосы в цвет формы спортсменов – зеленый.
– Мне нравилось вести себя вызывающе, – сказала она сейчас, – но ты же знаешь, ради чего было все это. Я устраивала проверку. Все время. Я хотела быть уверенной в том, что ты любишь меня, любую, хоть с зелеными волосами. К тому же какой интерес быть подростком, если ты не заставляешь родителей переживать?
«Ага. Оговорка по Фрейду, девочка моя. Ты сказала «родителей», во множественном числе. Этим, в основном, и объяснялись все твои хулиганства. Ты росла без отца. Ты обижалась на меня за то, что я не обеспечила тебя им».
«Я не хотела, чтобы ты меня им обеспечила. Мне был нужен мой настоящий отец».
Кэролайн не стала спорить. Она не могла сказать ничего, кроме того, что было уже сказано не раз, но теперь ситуация изменилась.
– Ты всегда говорила, что понятия не имеешь, как он живет. Но теперь его нет, а у меня есть его дом. И он может рассказать кое-что о нем, – проговорила она вслух.
Кэролайн молчала.
– Ты знала о том, что он играл на пианино? Или что он часами просиживал в одиночестве на балконе? Или о том, что его лучшим другом был кот? Мне кажется, он был очень одинок. То есть все эти годы, пока я негодовала из-за того, что он не желает меня признавать, моя жизнь, по всей вероятности, была куда счастливее, чем его.
Кэролайн молчала.
– Он умер скоропостижно, – выпалила она, размышляя, не добьется ли так хоть какого-то ответа. – Обширный инфаркт.
В течение этих трех лет у Кэролайн иногда наблюдались легкие подергивания головы, рук или губ, что было типично для пациентов в ее состоянии, но сейчас Кэйси не заметила ничего подобного. Ни движения век, ни дрожи, ни стона.
«Наверное, это лучше, чем так маяться», – прозвучал в голове Кэйси воображаемый ответ.
– Ты не маешься. Ты выздоравливаешь.
Кэролайн погрузилась в сон – по крайней мере так решила думать Кэйси. В противном случае она бы начала спорить с ней. Если Кэролайн жалела себя, Кэйси не хотела принимать в этом участия. Жалость к себе не может изменить ничего. А Кэйси хотела видеть Кэролайн здоровой.
Снова расчувствовавшись, Кэйси прошептала:
– Мне пора, мам. – Она поцеловала руку Кэролайн и осторожно опустила ее на простыню. – Я скоро еще приду к тебе. Тогда поговорим подольше.
