Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Горбачева Наталья Борисовна (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
– Значит, продадим дом. Иначе Ларик на грех решится, бедная моя девочка…
Ночью родители долго обсуждали семейные обстоятельства, крутили так и эдак. Лобов не заснул до утра. Дождался, когда жена откроет глаза, и сказал:
– Пойду к Гагарину. У него домина какая! Потеснится, ничего… У него поживем…
– Погоди ты, Платон. Соберусь, к Гале съезжу. Они нам тысячу долларов должны, пусть наконец отдают.
Но из-за визита к Гале в соседнюю деревню заныла душа и у Татьяны Лобовой. Деньги в долларах отдавали взаймы на шесть месяцев два года назад, еще до летнего обвала рубля, до дефолта. Двоюродная сестра и вернула ту же сумму в долларах.
– Галь, так тогда доллар в шесть раз дороже был, – попыталась объясниться Татьяна. – Получается, отдаешь только шестую часть.
Я в этих валютах ничего не кумекаю, – прикинулась сестра. – Вот как брали, так и отдаем… И не зыркай на меня так! Я тебе сколько раз говорила: забери деньги, а ты…
– Первый раз слышу…
– Вот и неправда твоя, я как Зинку-то замуж отдала, сразу и сказала: бери назад свои доллары. А ты вон чего дождалась…
– Так значит, Галя, все понимаешь, – покачала головой Татьяна. – А у нас горе…
– Дак, а у кого его нет? Чаю-то попьешь?
– Эх, Галя-Галя! Не ожидала от тебя!
– Запричитала!.. Какое горе-то? Мужик, что ль, твой запил? Нет? Ну, так тогда и горя-то нет. Все придумываешь себе горе, смотри, как бы взаправду не случалось…
Вот от этих слов и заболела душа у Татьяны Лобовой. Почувствовало материнское сердце недоброе. С Галей больше отношений выяснять не стала, побежала на автобус, приехала в Бережки и сразу затормошила Платона, чтобы в Москву вез, к Ларисе.
Втроем с Любой сели в свою старенькую «Ниву» и уже к полудню пересекли Московскую кольцевую. Лобов так поехал, чтобы на «Бизнес-банк» хоть одним глазком взглянуть. Издали показалось, что толпа около него поредела.
– Эх, народ!.. – выругался он. – Еперный театр!
– А вон Лариса! Папа, тормози! – вдруг закричала Люба и первой выскочила из машины.
Уже открывая дверь женской консультации, Лариса услышала пронзительное:
– Ларик, стой!
Обернувшись, Лариса смутилась, захотела спрятаться, но Люба вцепилась в ее дубленку:
– Сестренка!
– Люба, ну зачем ты… – отдернула руку Лариса. – Господи, стыдно-то как!
– Ты не знаешь, что делаешь, – тормошила Люба сестру.
– Знаю, только выхода другого нет, – безжизненно ответила Лариса.
Народ оглядывался: женщины вроде приличные, что за шум?
– Проходите, проходите, – подоспел Лобов.
– Доченька, ну что ты? Не надо, – совершенно уже закрыла проход в консультацию мама Таня.
– Мама, молчи! Мне и так тяжело. Пустите, – вырывалась Лариса. – Пустите меня, будет только хуже.
– Да сойдите же вы с крыльца! – воскликнул Лобов. – Люба, Татьяна! Отойдите от двери! Это не наша дверь…
– Папа, только не говори ничего, – всхлипывала Лариса.
Она стояла в плотном кольце своих родных и плакала. Лобов молча прижал к себе среднюю дочь и сказал:
– Не делай этого, дочка. Что-нибудь придумаем. Где наша не пропадала…
Ларису посадили в машину и отвезли в платную клинику. Улыбчивый доктор накапал ей из темного пузырька успокоительного и вызвал каталку. Ларису поместили в двухместную палату с телевизором. Оплачено было ее пятинедельное лечение.
– Значит, так, – по дороге в Бережки проскрежетал Лобов. – Продаем дом.
– Папа, ну а куда же вы, дед, Лика, наконец? – спросила Люба. – Пожалуйста, забрось меня в Ковригин. Нет, дом продавать нельзя.
– А тебя никто не спрашивает! – ответил Лобов. Мать с дочерью знали, что переупрямить его невозможно.
Дед Глеб, когда услышал эту новость, показал сыну Платону большой кукиш.
– Вот, видел? Чего захотел! Дом продать… Дома и солома едома. Ты что, рехнулся? – он не находил слов, хотелось матом припечатать такую перестройку быта. – Не бывать тому, покуда я жив. Когда меня вперед ногами вынесут из этого дома, тогда уж и продавайте! Недолго ждать.
– Угомонись, отец. Не от хорошей жизни на такое идем…
– А ты все хорошей жизни ждешь? Хорошую жизнь своими руками делать надо.
– Твоей внучке плохо…
– С чего бы ей было сладко, без венца-то всегда нехорошо!
– Заладил… – махнул рукой Лобов. – Пережиток ты прошлого!
– Ах так… я пережиток? Тогда объявляю голодовку! – стукнул своим кулачищем по столу дед.
И объявил-таки. Перебрался в баню, пищи ни от кого не принимал. Только от младшей внучки Лики – то сала кусок, то варенье. Как-то пришли покупатели, так он выскочил из бани со своей двустволкой и закричал им:
– Прошу удалиться с моей, извиняюсь за выражение, территории. Считаю до трех: раз, два… – курок взвел и на них направил.
Покупатели и ретировались. Грозились к ответственности привлечь. Обошлось.
Тем временем полтора месяца пребывания Ларисы в клинике подходили к концу. Лобовы продали свою старенькую «Ниву» – еще на две недели лечения. Но и доктора обрадовали – продлили трехмесячный срок на пять недель. Лобов измучился, не спал ночами, все думал, где бы еще денег раздобыть: продал кое-что по мелочи, но в их деревне кто что мог теперь купить? Да и во врачах стал сильно сомневаться – правильно ли лечат. Говорил частенько супруге:
– Рвачи какие-то, только деньги тянут. Кто их проверит-то…
Татьяна старалась отмалчиваться.
И вдруг дед Глеб преставился. Среди дня обнаружили его неподвижно сидящим на лавочке около бани – солнце уже стало пригревать по-весеннему. Когда умер, какие слова последние произнес – никто не знал. Такую трудную и извилистую судьбу перетерпел. Праведником, в общем, был и так как-то не по-человечески помер…
Лика в первый день больше всех плакала, жалея, что дед из бани уходить не хотел, как она его ни упрашивала. Татьяна украдкой – будто бы за продуктами на поминки в Москву ездила, заочное отпевание заказала, привезла освященной земли, которую так же тайком в гробу спрятала.
– Дед мне в тот день утром сказал, что согласен продать дом… – вспомнила вдруг на девятинах Лика. – Это у него разрыв сердца был. Точно!
– Господи! – заплакала Татьяна.
– Да, геройский был батя мужик, – прослезился и Платон, разливая по рюмкам водку. – Помянем, что ли, еще… Теперь я глава рода, эх, батя… Леня, как служится-то? Ты ведь теперь мой заместитель.
– Как служится… Как все, так и я, – угрюмо отозвался приехавший домой на побывку единственный сын Лобовых Леня. Служить ему оставалось целых восемь месяцев. – Покажи медали-то дедовы, последний раз, помню, пацаном перебирал, в классе седьмом, что ли…
Лобов достал из шкафа большую жестяную коробку, поставил на поминальный стол. Медалей в ней было, как в музее.
– Вот… «За взятие Будапешта» особенно ценил. Говорил, тяжелей всего досталась.
Леня вытащил из коробки замусоленную фотографию молодого деда в белой рубашке, долго ее разглядывал…
– Вот в кого я весь такой! – вдруг воскликнул он одобрительно.
– Все вы, Лобовы, одинаковые, – печально улыбнулась мама Таня.
Эх, Ленька! Ты его после войны не видел! – вступила в разговор бойкая Фоминична, ровесница покойного Лобова. – Помню, как с баяном по улице шел. Он и еще семеро. Все, кто вернулись.
– Да, – перебил Гагарин. – Он на этого киноартиста был похож, как его… Ну который в «Высоте» играл. Вот память…
– Не, не похож! – возразила Фоминична. И начали они с Гагариным спорить.
Татьяна наклонилась к мужу:
– Ты завтра к Ларисе в больницу поедешь?
– Не смогу. У меня дела, – ответил Лобов.
– Мам, я тоже не смогу, – опередила ее вопрос к себе Люба. – Сменщица заболела, я за нее дежурю.
– Хорошо, – обрадовалась мама Таня. – Тогда я поеду.
И все почему-то вдруг повеселели. Вот они, Лобовы, собрались вместе – по причине, конечно, печальной. Но смерть не страшна, потому что у них есть надежда на другую жизнь. У Ларисы в животе маленький уже шевелится – мальчик, которого в честь прадеда решили назвать Глебом. Это какое поколение Лобовых-то будет?.. И ради неродившегося еще наследника его сродники лезли вон из кожи, желая, чтобы он вступил-таки в эту жизнь.