Моё Золотое руно (СИ) - Гордиенко Екатерина Сергеевна (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
— Девушка, это вы нас встречаете?
— Ось яка гарна дивчина. Здаеться, ми не дарма сюди прийихалы.
Чтобы не терять время зря, я подняла навстречу гарним хлопчикам безымянный палец на левой руке. Подаренное мамой золотое колечко было предусмотрительно повернуто камешком к ладони. У парней так откровенно вытянулись лица, что пришлось их утешить:
— Скучать не будете. Хороших девушек здесь полно.
Не меньше, чем у вас дома, хотелось добавить. Но долг гостеприимства повелевал оставаться радушной до конца.
Всего десять часов, а уже жара. Голова под бейсболкой напоминала мне кипящий котелок. Ну что ж, учитывая, что на ногах я была с пяти утра, то порцайку мороженого точно заслужила.
В толпе мелькнула высокая широкоплечая фигура, и я невольно проследила за ней взглядом. Короткая, как у борца стрижка, бычий загривок, тяжелая, чуть косолапая походка.
Не он. Просто еще один достойный представитель породы кривоногих прямоходящих.
Провела рукой по шее, стирая испарину, стянула кепку и с наслаждением тряхнула освобожденными волосами. Прочь, дурные мысли.
Ни один из этих мужчин, что сошли сегодня на причал Ламоса, и близко не напоминал того, кого я так хотела забыть. Который всегда, словно из глубины колодца, смотрел на меня из моего прошлого.
Ясона Нафтиса.
Вора, укравшего мою любовь. Беспечного бронзового бога, так недолго забавлявшегося с моим сердцем и разбившего его безвозвратно, без надежды на воскрешение.
Глубокий вдох и выдох. Напоенный морской солью и запахом кофе из ближайшей таверны воздух наполнил мои легкие до отказа, а затем медленно покинул их, унося с собой последние печальные воспоминания.
Перекинув сумку на левое плечо, я уверенно двинулась через дорогу, надеясь пересечь порок туристов, но успела сделать лишь несколько шагов. Сбоку на меня надвинулось что-то большое и темное.
— Ой.
Незакрытая на молнию сумка слетела с плеча. Маленькой серебристой торпедой вылетел и покатился в сторону термос. Если его в толпе пнут пару раз, придется с ним проститься навеки. Я торопливо собирала рассыпавшиеся по плиткам набережной кошелек, блокнот, плеер, когда чуть не сбившаяся меня с ног ходячая гора приблизилась снова.
— Ваш термос. Прошу прощения.
— Спасибо. — Я подняла голову, щурясь навстречу солнцу, и почувствовала, как мгновенно омертвела кожа на лице и похолодели руки. — Ты?
ЯСОН
Чертовы туристы, их дети и чемоданы.
Этот город ничуть не изменился. Все те же выгоревшие до цвета старого серебра доски пирса, рыжая плитка набережной, жаровни с горячим песком, где в кастрюльках с деревянной ручкой закипает лучший в мире кофе — обжаренный до цвета молочного шоколада и смолотый почти в муку.
От этого запаха рот наполнился слюной, но я нашел в себе силы отвернуться от пластиковых столиков под полосатым тентом. Свой аппетит я сберегу для кофе, который подают на площади перед церковью Святого Николая Угодника — со стаканом холодной воды и тарелочкой цукатов вместо сахара.
Главное — быстрее миновать набережную в центре города. Разноголосая толпа свернет в центр, оттуда разойдется в разных направлениях, впитается кровеносной сетью узких улочек и осядет в современных отелях, домашних гостиницах или новомодных апартаментах.
Исключение составляли старые и опытные туристы, которые годами останавливались у одних и тех же хозяек в Старом городе и на Рыбачьем Конце, вполне удовлетворенные кроватями с матрасами на железных пружинах, крючком вязаными занавесками на окнах и вышитыми еще бабушками нынешних хозяек полотенцами возле устроенного во дворе умывальника. С ними я собирался дойти до самого домика тети Песи.
С каждым шагом я все внимательнее прислушивался к себе: оторвался ли я душою от места, где родился и вырос; отзовется ли сердце на плеск волн под причалом, на крики чаек и ленивую перебранку хозяек, развешивающих выстиранное белье поперек улиц, прямо над головами прохожих?
Как бы там ни случилось, но у меня оставалось два дела, откладывать которые дальше было уже невозможно. Во-первых, присутствовать на церемонии открытия памятника защитникам Ламоса, павшим шестьдесят и сто пятьдесят лет назад. На гранитных плитах по обе стороны монумента будут золотом выбиты имена и моих предков в числе прочих, и если я подведу их, то этот стыд мне не избыть ничем.
А во-вторых, пришла пора поцеловать руки, кормившие меня в детстве после смерти родителей: тети Песи, Анастаса Ангелиса и его жены Гликерьи Ангелиссы.
Ох уж эта тетя Песя, я невольно улыбнулся, едва подумав о ней. Крикливая, вездесущая и неутомимая, щедрая и на ласку для осиротевшего ребенка и на ядовитое словцо в адрес прижимистого покупателя, для всего города она была мадам Фельдман — женщиной-стихией, горой колышущейся потной плоти, нависающей над рыбным прилавком в самом центре рынка.
— Дорогая у вас рыба, мадам Фельдман.
— Ой, да шо вы жидитесь, мсье Вислогузов, гою это не к лицу.
— Мадам Фельдман, что же вы меня перед дамами позорите. Вы же знаете, что я Вислоусов.
— Так ви бироте бичков? Или мне об вас вообще забыть, мсье Висло…?
— Давайте уже. Сдачи не надо.
— Приятного аппетита, мсье Вислоусов.
Я точно знал, что у ангела могут быть два подбородка, необъятная грудь и по локоть обсыпанные мукой руки, потому что именно такова была наша мадам Фельдман. Тетя Песя, мой персональный ангел-хранитель.
После похорон родителей именно она пришла в наш опустевший дом и вытащила меня, испуганного двенадцатилетнего мальчишку из-под лестницы, куда я забился, как потерявшийся щенок. Уж не знаю, чего стоило ей и Анастасу Ангелису оформить липовое опекунство на мою очень дальнюю и до изумления древнюю родственницу, но им это удалось.
С тех пор одну половину своей жизни я проводил в ее пропахшем рыбой домике, где во дворе рядом с бельем сушились связки бычков, а в глубине, под шиферным навесом стоял мой продавленный топчан, а вторую — в гостеприимном и теплом доме Ангелисов.
Под щедрой кровлей самого знаменитого в Тавриде винодела, сыновья которого стали моими лучшими друзьями. Под ненавязчивой и необидной для гордого пацана заботой тети Гликерьи, чья дочь стала первой и, наверное, единственной моей любовью.
Медея… Наверное, она уже вышла замуж. Может быть, нарожала кучу детишек, растолстела, расплылась, превратилась в мягкую и круглую булочку, точную копию своей матери, и думать забыла обо мне. Если уж и здесь мне не удастся вырвать эту занозу из моего сердца, значит так тому и быть — пусть оно да самой смерти сочится болью при воспоминании о тех ясных глазах, розовых губах, золотых волосах.
Кстати, о волосах. Если где-то на побережье Тавриды и можно было встретить настоящую медовую блондинку, так это только в Ламосе. Уж я-то знал, за время моих скитаний повидал достаточно.
Хотя и здесь они были большой редкостью. Среди черноглазых и черноволосых листригонов даже я со своей каштановой шевелюрой казался чуть ли не белой вороной, а такие женщины вроде той, что сейчас пыталась пересечь катящий по набережной людской поток — светлокожей с волнистыми волосами, так напоминающими Золотое руно — казались среди местных жителей редкими золотыми крупинками в черном вулканическом песке.
