...и мать их Софья - Колочкова Вера Александровна (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
А Игорь все работал, выбиваясь из сил, кормил и ублажал свое большое семейство, хватался за любую халтуру днем, ночами бомбил на своем стареньком жигуленке, купленном на братовы деньги, крайне редко бывал дома, осознавая лишь наличие у него семьи, а не себя в ней, любя всех заочно, без общения, но преданно и искренне. В жизни его, по сути, ничего и не менялось, он с детства привык жить в трудах и бедности, а с появлением Сони эта бедность стала всего лишь более уютной, задрапированной Сониными книгами, непонятными ему репродукциями импрессионистов, необычными пледами да колокольчиками «музыки ветра», развешанными по всей квартире. Есть где жить, есть ради кого жить, есть на чем ездить... Много ли ему нужно? Все у него есть! Даже дача есть, если можно назвать так домик-развалюху в деревне, доставшийся Игорю в наследство от деда с бабкой, куда она, Соня, переселялась на лето. И на природе расцветала, это была ее стихия, с прогулками по лесу, с рассветами и закатами, с переплетением солнечного света в ветвях старой липы во дворе, за которым можно наблюдать бесконечно, с чашкой кофе и сигаретой по утрам на крылечке, с зарослями мать-и-мачехи и лопухов, с обязательной субботней банькой... Он приезжал к ним на выходные, с Мишкой вдвоем поливал и полол грядки, что-то работал по хозяйству, никогда ей не мешая, как обычно, как было всегда на протяжении этих долгих счастливых лет...
Господи, ну зачем она затеяла этот дурацкий Мишкин день рождения? Что это ей в голову вдруг пришло?!
МИШЕЛЬ
Привычка никогда не смотреть на себя в зеркало появилась у нее с детства. Нельзя сказать, что она была совсем уж равнодушна к своей внешности, просто чего в него смотреться-то, в это зеркало? Лучше все равно не станешь. И такой красивой, как мама, не станешь, и такой грациозной, как Сашка, тоже.
«Мишка вся в отцовскую породу пошла. Вырастет, будет такая же большая и косолапая, – смеясь, говорила во дворе мама соседке тете Наде, держа ее, пятилетнюю, за руку. – И будет у нас не девочка, а Мишка косолапый! Да, дочь?» С тех пор она стала бояться подходить к зеркалу. Вдруг и правда она такой вырастет? А ей хотелось быть похожей на маму – красивую, нарядную, умную... Вот если б она стала такой, мама бы, наверное, больше ее любила. А как можно любить косолапого медведя? Да никак! Но она будет стараться изо всех сил, будет помогать, будет всегда послушной и доброй девочкой, и тогда мама ее полюбит, обязательно полюбит!
В это грустное апрельское утро привычным уже движением послушная и добрая девочка, не глядя на себя в зеркало, заколола собранные на затылке волосы и, поглядывая на часы, тихо вышла в прихожую, надела куртку, осторожно закрыла за собой дверь. На кухню выходить не стала, чтобы не разбудить маму. Пусть спит подольше, вчера совсем расклеилась... Хоть бы сегодня Элька пришла на занятия! Ей надо обязательно встретиться с отцом. Он не мог так поступить, не мог! Он никогда не был ни решительным, ни жестоким. Мама что-то не поняла, наверное.
Хотя кто его знает... Ведь три дня назад, когда, выходя из института, она увидела его в машине целующимся с Элей, очень удивилась, что эта картинка не оскорбила ее. Скорее, даже наоборот. Она как будто была рада за отца. И мама тут была ни при чем. Казалось, увиденное не имеет к ней никакого отношения, а существует отдельно, само по себе. Мишель стояла и завороженно смотрела на Элькины руки, обнимающие отцовский затылок. И не могла оторваться. И тихо так гордилась, вместо того чтобы задуматься о том, чем это грозит маме, им всем...
Она всегда очень жалела отца, жалела всем сердцем. Соскакивала с постели среди ночи, услышав его возню в коридоре, бежала на кухню, чтобы покормить после трудной «бомбежки». Сидела рядом, смотрела на рано постаревшее его лицо, всегда небритые щеки, запавшие тусклые глаза, вдыхала запах бензина, усталости и заботы. Пока он ел, рассказывала о своих новостях, обсуждала Сашкины и Машкины проблемы. Ему первому рассказала она и о Димке, своем друге, студенте медицинского института, с которым встречалась вот уже три года. «Пап, он говорит, что любит меня... Неужели меня, вот такую неуклюжую, можно любить?» – как-то спросила она у отца на очередных их ночных посиделках. Отец странно и долго смотрел на нее, потом, гладя по распущенным волосам своей большой ручищей, прошептал: «Только таких, как ты, и можно любить. Ох и свезло же твоему Димке, вот свезло! Знаешь, как говорят? Не у всякого жена Манька, а кому Бог послал...»
Димка был, как считала Мишель, подарком судьбы: и любимым мужчиной, и другом, и личным психоаналитиком, и нуждающимся в ее заботах младшим братом. Внешне он выглядел вовсе неказистым, был невысоким, щуплым, сутулым, носил большие очки с дурацкими серо-голубыми стеклами, не разбирался в моде, но в то же время, как говаривала мама, был настолько обезображен интеллектом, что его внешность отходила куда-то на задний план. Если в пылу спора он резким движением снимал свои громоздкие очки, на собеседника выплескивался такой яркий свет внутренних позитивных эмоций, что уже и в голову не приходило называть этого парня некрасивым. За три года они ни разу не поссорились, принимали друг друга полностью и без условий. Длинных разговоров о любви не вели, просто признавая обоюдную необходимость их совместного будущего, которое должно автоматически и счастливо продолжиться в городе Мариуполе, откуда Димка был родом, где жили его родители, потомственные врачи, и куда он должен был вернуться через два месяца, потому что ровно два месяца оставалось до получения диплома и клятвы Гиппократа.
К ее семье Димка относился очень настороженно, не пытался ни обсуждать что-либо, ни давать оценок, но Мишель видела, что он многого не понимает, вопросов же не задает из вежливости. По Димкиным рассказам она знала, что родители его очень любят друг друга, что живут они вместе с его старшими братьями и их семьями в большом доме на берегу Азовского моря, который строили всей семьей несколько лет и в котором для них уже была приготовлена отдельная большая комната на втором этаже с балконом, с видом на большой сад и море.
А вдруг отец и правда решил их бросить? Она ж не сможет тогда уехать ни в какой Мариуполь, не сможет бросить маму одну с Сашкой и Машкой... Нет, надо уговорить отца остаться! Он же не может допустить, чтоб Димка уехал без нее, он же любит ее, сам говорил...
Увидев в институтском коридоре Эльку, она так кинулась ей навстречу, что та поначалу шарахнулась испуганно, долго не могла понять, чего от нее хочет Мишель, потом согласилась отвести к отцу. После занятий они вместе вышли из института и пошли на бульвар, где должен был ждать Эльку отец. Она вообще была очень симпатична Мишель, эта Элька, деревенская толстушка, белая бусинка, румяная, открытая, искренняя, излучающая веселое горячее здоровье.
Мишель увидела отца издалека, он сидел на скамейке, подставив солнцу лицо, закрыв глаза, улыбался блаженно. Элька, пробормотав что-то про «подойду попозже», деликатно исчезла в двери первого попавшегося магазина. Мишель подошла, села на скамейку рядом, тихо позвала:
– Пап...
Отец испуганно встрепенулся, зачем-то огляделся по сторонам, втянув голову в плечи, потом, будто устыдившись, виновато улыбнулся, робко заглянул в глаза:
– Так вот получилось, доченька. Я и сам не ожидал, что на такое способен...
Мишель смотрела на него и не узнавала. Видела, что ему совсем не хочется говорить, объясняться, да и сама не могла задать главные свои вопросы. Сидела и молчала как последняя идиотка, с трудом пытаясь проглотить огромный слезный комок, который проглатываться ну никак не хотел, а совсем даже наоборот, норовил все больше увеличиться в размерах. Отец сидел, низко опустив голову, нервно тряс коленкой. Не выдержав ее молчания, заговорил первым, будто с силой выдавливая из себя слова:
– Мишенька, ты осуждаешь меня – и осуждай. И правильно. Как бы то ни было, я уже не смогу жить как раньше. Я кончился, понимаешь? Вот так резко взял и кончился! И Эля тут ни при чем! Если я ничего не изменю, то просто умру. Я не жил двадцать пять лет, я просто обеспечивал мамин покой, а сейчас я живу уже целых девять дней!
