Выкуп - Стил Даниэла (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
У него практически не было никаких перспектив. Он собирался позвонить некоторым людям, когда будет в городе, но понимал, что ему, вполне возможно, придется работать мойщиком посуды или истопником, хотя это было маловероятно, потому что он как-никак был выпускником Гарвардской школы бизнеса. На худой конец он может поискать кого-нибудь из старых школьных друзей, которые, возможно, не знали, что он угодил в тюрьму. Однако он не обольщался мыслью о том, что все это будет легко и просто. Ему было тридцать девять лет, и как бы он это ни объяснял, а последние четыре года – пробел в его резюме. Ему предстояло преодолеть трудный участок жизненного пути, но он был здоров, крепок, свободен от наркотической зависимости, умен и все еще невероятно хорош собой. Должно же в конце концов случиться с ним что-нибудь хорошее. В этом он, как и его тюремный надзиратель, был уверен.
– Позвони нам, – снова сказал надзиратель. Он впервые так сильно привязался к осужденному, который на него работал. Но ведь и люди в Пеликан-Бей, с которыми ему приходилось иметь дело, не шли ни в какое сравнение с Питером Морганом.
Тюрьма Пеликан-Бей была предназначена для содержания самых отъявленных преступников, которых раньше отправляли в Сан-Квентин. Большинство заключенных содержались в одиночных камерах. Сама тюрьма отличалась высокой степенью механизации и компьютеризации, что позволяло содержать здесь самых опасных преступников в стране. Тюремный надзиратель сразу же заприметил Питера и понял, что ему здесь не место. Только из-за огромного количества наркотиков, обнаруженных при нем, и больших сумм денег, связанных с этим, он оказался здесь. Если бы не столь серьезные обвинения, его вполне могли бы направить в какое-нибудь пенитенциарное заведение с облегченным режимом содержания. Он не помышлял о побеге, не хулиганил и никогда не участвовал ни в одной разборке за все время своего пребывания в тюрьме. Он был на редкость вежлив и корректен. Те немногие, с кем он общался за эти годы, относились к нему с уважением. Его близкие отношения с тюремным надзирателем делали его священным и неприкосновенным, и его не трогали. Он не был замечен ни в каких связях с бандами, группировками, известными своей жестокостью, или с какими-нибудь несогласными. Он не совал нос в чужие дела. И судя по всему, четыре года пребывания в Пеликан-Бей не оставили на нем видимых отметин. В тюрьме он много читал, особенно литературы по правовым и финансовым вопросам, проводил уйму времени в библиотеке и неустанно работал на тюремного надзирателя.
Надзиратель лично написал ему блестящую характеристику для совета по условно-досрочному освобождению. В его понимании это был типичный случай, когда молодой человек сбивается с дороги, и он считал, что теперь ему нужно лишь предоставить возможность выйти на правильный путь. Надзиратель был уверен в том, что ему это удастся сделать. Он надеялся, что в недалеком будущем получит добрые вести о Питере и от самого Питера. В тридцать девять лет у Питера впереди была еще целая жизнь, а в багаже он имел блестящее образование. Можно было надеяться, что ошибки прошлого послужат ему ценным уроком.
Питер и надзиратель еще обменивались рукопожатиями, когда из подъехавшего фургончика выскочили репортер и фотограф местной газеты и направились к конторке, где Питер только что получил свой бумажник. В этот момент там стоял другой заключенный, подписывавший документы об освобождении. Они обменялись с Питером взглядами и кивнули друг другу. Питер его знал – его все знали. Время от времени они встречались в спортивном зале или в коридоре, а за последние два года он частенько наведывался в контору надзирателя. Он многие годы безуспешно добивался помилования и был известен как чрезвычайно смекалистый неофициальный юрист, услугами которого пользовалась вся тюрьма. Его звали Карлтон Уотерс. Ему был сорок один год, из которых двадцать четыре он отсидел в тюрьме за убийство. Он практически вырос в тюрьме.
Карлтон Уотерс был осужден за убийство соседа и его жены и неудавшуюся попытку убийства двоих их детишек. В то время ему было семнадцать лет, а соучастником этого преступления был двадцатишестилетний, отсидевший в тюрьме парень, который стал его другом. Они вторглись в жилище своих жертв и украли двести долларов. Партнер Уотерса по преступлению был давно казнен, а сам Уотерс продолжал утверждать, что не убивал, а всего лишь присутствовал при этом. Он ни разу не отклонился от своих показаний и всегда утверждал, что невиновен и что вошел с приятелем в дом жертв, не имея понятия о том, что у того на уме. Все произошло очень быстро и неожиданно, а дети были слишком малы, чтобы подтвердить или опровергнуть его слова. Так что можно было не опасаться, что они смогут их опознать, а поэтому их всего лишь зверски избили, но оставили в живых. Оба преступника были пьяны, а Уотерс пытался доказать, что во время убийства он отключился и ничего не помнит.
Присяжные заседатели не поверили этой истории, и его, несмотря на возраст, судили как взрослого, признали виновным, и он утратил право на подачу прошения о помиловании. Большую часть своей жизни он провел в тюрьме – сначала в Сан-Квентине, потом в Пеликан-Бей. Находясь в заключении, он даже умудрился закончить колледж и был близок к окончанию юридической школы. Он написал несколько статей о пенитенциарной и правовой системах и за долгие годы установил хорошие отношения с прессой. Уотерс, упорно заявлявший о своей невиновности, стал своего рода знаменитостью. Он был редактором тюремной газеты и знал практически все о каждом из заключенных. К нему приходили за советом, и все население тюрьмы относилось к нему с большим уважением. В отличие от Моргана он не обладал аристократически привлекательной внешностью. Это был сильный, крепко сбитый мужчина с накачанными мускулами. Не считая нескольких случаев, в первые дни пребывания в тюрьме, когда он был еще молод и горяч, за последние два десятилетия он считался образцовым заключенным. Несмотря на устрашающую внешность, его репутация в тюрьме заслуживала если даже не золотой, то бронзовой медали. Именно Уотерс сообщил газетчикам о своем освобождении и был рад, что они приехали.
