Опрометчивость - Адлер Элизабет (читать книги онлайн TXT, FB2) 📗
Высшим признаком профессионализма Фабрицио оказалась способность «гуманизировать» строгие линии, которыми он очерчивал пространство в своих проектах, что придавало его комнатам выгодное сочетание современности и старины. Например, повесил затуманенное венецианское зеркало шестнадцатого века над модерновым столиком цвета бургундского красного вина таким образом, что резная позолоченная рама отражалась в глубоком глянце столешницы, а зеркало повторяло богатый цвет стола. Он разместил единственную в своем роде шкатулку атласового дерева, инкрустированную изящными врезками из палисандра и палуба рядом со стержнем изумительной алой лампы, что парил над столом подобно огненной стреле. Вкус его был безупречен, суждения точны, а случайные причуды старины, контрастирующие с самым новейшим – просто гениальны.
Кроме того, ему исполнилось тридцать семь, и был он неправдоподобно, чисто по-флорентийски, красив, с густыми вьющимися белокурыми волосами и классическим профилем микеланджеловского Давида. Был он также женат на самой привлекательной женщине Милана, наследнице процветающего предприятия, имел двоих детей, которых обожал. А Индия вот уже почти год как стала его любовницей.
Как обычно, движение транспорта на улицах напоминало ад. Ее большущие черные пластиковые часы с серебряными звездами, обозначавшими тот или иной час, купленные за несколько сот лир в Венеции в одной из грязнейших сувенирных лавок просто потому, что ей понравился их ужасный стиль, показывали (если, задержав дыхание, внимательно следить за звездами) почти восемь часов. Индия нетерпеливо крутанула руль, и машина ее на Виа Чезаре Аугусто вылетела из мешанины автомобилей прямо на тротуар, оглашая улицу дикими звуками сигнала. Гудки других машин мгновенно начали вторить сигналу. Казалось, что каждый из участвующих в этой какофонии римских водителей поражен случившимся, а пешеходы отпрянули к стенам, образовав узкий проход и неистово крича в усмехающееся лицо Индии. «Черт бы вас побрал, – завопила она, счастливо возвращаясь к своему отличному американскому, – я опоздала!» Кажется, Индия Хавен становилась настоящей итальянкой.
Лондон
Каждая поверхность на обшитой сосновыми досками кухне в задней стороне дома была уставлена подносами и тарелками для хлеба. Кулинарное искусство требовало, чтобы свежеприготовленный майонез заправили чесноком; над раковиной опасно накренился сочащийся жидкостью дуршлаг с мясистым кальмаром, чьи щупальца должны были разморозиться – скоро, как надеялась Венеция. Пряные половинки плодов авокадо, заполненные сыром, ожидали своей очереди быть пропеченными в сливках, чтобы увенчаться венчиками из икры. Венеция молила судьбу, чтобы гость из Америки не оказался слишком большим знатоком икры. Блюдо с рассыпчатым рисом украшали кусочки красного, желтого и зеленого перца, а хрустящий свежий зеленый салат в высокой стеклянной чаше пребывал в ожидании, чтобы заблестеть наконец под струями великолепного оливкового масла из Прованса и превосходного, с ароматом полыни, уксуса из белого вина.
Венеция отступила на шаг и с удовлетворением все оглядела. Щупальца кальмара, если их потыкать вилкой, уже почти готовы и без варки, равно как плоды авокадо и десерт. А если сделать уступку всем известной привязанности американцев ко всяким там сладостям, то можно напрячься и приготовить шоколадное суфле; смесь уже почти готова, остается разбить единственное яйцо, чтобы добавить туда белок.
Часы показывали без десяти девять, когда Венеция сняла кухонный фартук в голубую и белую полоску, и одновременно дверь в кухню с треском распахнулась. В проеме виднелась рука с длинным бокалом шампанского.
– Это тебе, – сказала Лидия, и в голосе ее слышалось раскаяние. – Я прощена?
Венеция засмеялась.
– Если шампанское хорошее, я прощу тебе все, что угодно.
– Самое лучшее у Роджера, – осторожно показалось лицо Лидии с извиняющимся выражением.
– Когда я его открыла, ему стукнуло шестьдесят девять. – Быстрый взгляд ее зеленых глаз мигом охватил столы. – Все смотрится так, что для тебя любая награда мала. Ох, Венни, дорогая, это же настоящий пир. Ты такая мастерица! Курс поварского искусства не прошел для тебя даром.
– Интересно, Лидия, – сказала Венеция, смакуя шампанское, – а что ты хотела предложить гостям сегодня вечером?
Лидия, смущаясь, достала из сумки сверток и вынула оттуда огромный кусок говядины на реберной косточке.
– Я думала, это сойдет… Американцы ведь любят говядину, правда? Я как-то не подумала об этом проклятом времени, что уйдет на готовку! И, если уж говорить о времени, надо спешить и принарядиться. Оставь это все, Венеция. Иди и расслабься в ванной, наведи красоту. Роджер сам займется винами, а Кэт накроет стол и поставит цветы. Цветы! Ох, Венни, что бы я без тебя делала? Огромное спасибо.
Лидия порывисто обняла ее, и Венеция доверчиво прильнула головой к ее щеке. Это было то подлинное, чем она так дорожила.
Зайдя в ванную комнату, Кэт добавила в воду гардениевое масло, и вот теперь Венеция, потягивая ледяное шампанское, лежала в теплой ароматной воде. Казалось, она никогда не знала никакого другого душевного пристанища с тех самых пор, когда была еще совсем маленькой. Не знала, пока не встретила Кэт. Одинокое дитя, поступив в Хаскет в свои двенадцать лет, Венеция была не новичком в английских закрытых пансионах. В нежном семилетнем возрасте Дженни впервые поместила ее в допотопную, но престижную школу Бёрч-Хау в центре графства Беркшир. До сего дня Венеция помнит, как в первый раз увидела там общую спальню с железными кроватями, накрытыми розовыми покрывалами из линялого хлопка, на каждом из которых резвились нарисованные медвежата и разные другие зверушки; одно из покрывал было очень старым, разграфленным в клеточку, и ткань его казалась истончившейся от постоянных прикосновений нежных маленьких пальчиков. Девушка вспомнила тянущее ощущение в животе, когда глаза ее, скользнув по отлично натертому, но выщербленному полу, остановились на маленькой, с двумя отделениями, тумбочке, одной из тех, что стояли у каждой детской кроватки, и ожидавшей теперь того, чтобы поступить в полное ее распоряжение. На каждой из расставленных с военной методичностью тумбочек лежали щетка для волос и гребень, а также стояло по оправленной в рамочку фотографии с улыбающейся семейной группой.
Венеция в отчаянии вцепилась в руку Дженни. После трех полных свободы и наслаждения лет, проведенных в школе Монтессори в Малибу, это место казалось тюрьмой.
– Смелее, смелее, дорогая, – твердо сказала Дженни. – Помни, что здесь ты потому, что твой отец – британец, и ты должна научиться вести себя, как настоящая леди. Я не хочу, чтобы кто-либо из моих детей кончил так, как кончает лос-анджелесское киношное отродье. Во всяком случае, будет занятно, вот увидишь.
Семилетней девочке предоставили в полное владение пустую кровать, и Венеция заинтересовалась судьбой той счастливицы, что покинула эту спальню, называвшуюся «Нежность».
– Каждая из наших спален носит имя тех качеств, которые школа надеется привить нам, – с важностью объявила юная проводница, подмигнув Венеции. – Нежность, Спокойствие, Симпатия, Доброта и Скромность.
– А что с ней случилось? – спросила Венеция тоненьким голоском, указывая на освободившуюся кровать, теперь принадлежавшую ей.
– Ох, эта Кандия. Она была обманщица. Приехала ее тетя и забрала домой. А ее семья живет в Гонконге. Думаю, мать захочет оставить там Кандию до тех пор, пока та не подрастет, чтобы поступить в школу для больших. Все наши семьи живут за границей.
Высокие, истинно британские интонации девочки, ее протяжные гласные звучали для Венеции подобно неведомой музыке.
– Ну, вот видишь, – воскликнула Дженни с триумфом в голосе, – я же тебе говорила, что ты здесь не единственная малышка без семьи.
– Ты привезла с собой пони? – вдруг поинтересовалась девочка, чье имя было Люси Хоггс-Маллет. – Большинство из нас привезли их с собой.
