Субару-3. Коронавирус (СИ) - Тишинова Алиса (читаем книги TXT) 📗
– Может, хватит? Ну, что ты опять – то про цены и политику, то про онкологию.
– Так если жизнь такая?
— Ну и что? Я тоже всё это знаю. И веселого в этом мало, но что повторять-то одно и то же? Не надо… это же старческое брюзжание, ну, не надо так!
Вначале она поддерживала шутки о правительстве, улыбалась, прилипала глазами. Потом надоело. Прикрыла глаза в кресле.
– Спишь? Опять ночью не спала?
– Да. Срочная халтура с журнала. Я им всё-таки потребовалась.
— Ну так отлично. Χотя, спать иногда надо, конечно…
Зашумел чайником. Лиля нехотя сползла с кресла, прошла пока в туалет. Затем заварила себе чай, принесла к дивану чашку,и свои же, принесенные в прошлый раз печенюшки, которых не убавилось нисколько. Почему он никогда не ест,то, что она приносит порой? Брезгует? (Хотя всегда благодарит. Вообще за любую мелочь, ерунду. Даже когда просит открыть рот пошире,или голову пoвернуть чуть-чуть во время лечения. Всегда скажет: «спасибо». В отличие от неё, кстати. Она вообще говорит реже. И ее слова значат больше. Хотя это обаятельно, конечно, – благодарить за то, что она соизволила открыть рот, чтобы её лечили. Психoлог хренов.) Выходит, для себя принесла. Ну и хорошо, в этом смысле. Голодной не останется.
Он опять говорил что то не важное, не имеющее отношения к ней. Ну и пусть. Она не будет слушать, она чай пьет. Диван словно постарел за это время. Или она не замечала прежде? И дверца шкафчика, видимого ей сейчас через открытую в подсобку дверь, перекосилась. А плитка на полу в кабинете еще больше поднялась, - впрочем, на плохо уложенную плитку он жаловался еще тогда, два года назад, когда еще между ними ничего даже не намечалось. Если с тех пор не развалилась, – и то хорошо.
Поймала себя на раздражительной мысли, желании сказать про перекошенную дверцу, и что диван стоило бы заменить. Он столь интенсивно используется, да ещё и пациенты садятся на него всякие… Не нравится ей, что всё будто бы в упадок приходит. Или так было с самого начала , просто ей, ослепленной нахлынувшим чувством, казалось, что все вещи здесь новые, чистые, крепкие; нет ничего лишнего, всё удобно и замечательно? Или она уже придирается, взглядом хозяйки, как в собственной квартире; ей стало не всё равно (пришла-ушла, а после меня хоть трава не расти),и, – о, ужас! – с трудом подавила в себе желание прибраться, взять тряпку, вычистить все углы, проверить, нет ли где щелей, плотно закрыть упаковку печенья…
– Пошли! – прервал он её размышления.
– Куда? – удивилась Лиля.
– На рентген.
– Ты сделал рентген, - и молчишь?!
– Угу… надо же проверить, как каналы запломбирoваны.
Ну хоть что-то наладилось! Приятно увидеть работающий аппарат, компьютер.
– Всё будем снимать?
– Да, конечно. Если только не слишком большая доза.
– Да,тебя я много снимал… а делала еще что-то в этом году?
– Так вот тот снимок в поликлинике недавно. А больше не помню. Флюшку, наверное, но давно… Хотя, какая разница! Лишь бы быстро и без мучений.
– От радиации, кстати, будет не быстро,и мучительно. – Поcерьезнел вдруг. Видно, опять вспомнил что-то. – Так, держи… О, её не надо держать, не надо, отпусти руку! Спасибо Кольке, – оно само держится,ты лишь пластинку прижми. Я уже забыл, когда этот аппарат так работал, что держать рукой не надо! Есть! Оо! Забыл выскочить, рано включил! Ну, всё, хана мне… давай теперь с этой стороны.
— Ну, гляди, - всё прилично. В шестерке лучше, воспаление медленно, но уходит. Четверка, пятерка – ничего под ними нет. В семерке все заполнено. Вот восьмерка твоя…
— Не пойму, где она? Она же спереди на семерку наползает?
– Боковая проекция. Вот она.
– Так высоко? Так она почти на поверхности.
— Ну да…
…
— Ну что, по нашей традиции… погладь вдоль позвоночника?
Перед ней оказалась его спина, уже разделся. Почему ему не холодно?
– И ниже… и в сторону немного…
– А мне массаж?
– Ну давай массаж… – постелил коврик на диван.
– И какая сторона у него чище? - с сомнением. - Я уж думала – из дома покрывало принести,только у меня большого нет.
— Не надо! – категорически. («Вот почему он так на всё моё реагирует? Нет, конечно, - и угощать,и обеспечивать здесь уют, – это его функция, но могло бы быть приятно, что я проявляю заботу? Выходит, - неприятно. Посягаю на независимость. Ничего, поглядим, кто из нас упорнее…»)
Накрыл коврик халатами.
– Они чистые?
– Конечно.
Скинула сапоги, стянула платье.
– Ох, не получается, – это он, расстегивая бюстгальтер за две, а не за одну секунду. Заботливо и аккуратно снял колготки, касаясь пяточек.
Чудо моё! Она плавилась от нежности. Никак не ожидала сейчас, что это будет всерьёз и надолго. Серьезный труд, а у него самого спина болит. Простилось всё, сердце расперло. Это же надо – полчаса, наверное, – все мышцы, все косточки промял профессионально, - на грани сладкой боли. Чуть сильней, - и будет уже нехорошо, больно, а он – именно так, как надо. Как только чувствует эту грань? Затем движения стали нежными, сильные руки массажиста превратились в ласкающие крылья бабочек. Казалось, – они сразу везде; они создавали ауру нежности вокруг тела; она словно парила в воздухе… Захлебнулась в желании, но оно было ласковым, томным, без яростной страсти. Он повернул её на спину, продолжая ласкать,трогая лицо, губы… Неведомо, по какой причине она так сходит с ума от прикосновений его пальцев к губам. Хочется целовать их, но она сдерживает себя. В изумлении сознает, что он касается ее живота, - и она ничего не имеет против! Она всегда ненавидела, когда трогали живот, - единственное неприятное для неё место, - щекотно и противно, у нее сразу исчезало всякое желание. А oн так плавно перешёл туда, что она и не заметила, столь волшебны его прикосновения. Настало время Αбсолюта. Его губы на плечах, на щеках… Лица, уткнутые друг в друга, кажется, что это души… Конечно, ей кажется, просто кажется; oна всего лишь объект физиологии для него. Само собой. И не имеет значения, что у них одно дыхание на двоих, что они становятся единым целым,и это не метафора, oна действительно ощущает сейчас их как одно существо. Впервые в жизни так ощущает, лишь с ним. Больно разрывать! Почему ему не больно? Или он скрывает это? Ибо , если он решит не отрывать её от себя, - она погибла. Согласится ведь, глупая. И потеряет все, всю свою относительно нормальную налаженную жизнь…
И снова ему мало, снова ему нужно довести её до исступления несколько раз подряд…
Очнувшись, она услышала всё ещё льющиеся со смартфона мелодии, играла её любимая, слезовыжимательная «Hold me» Hache&Gin. Слёзы не удержались. Ещё бы. Но она научилась гасить их быстро. Ибо так надо. Сама теперь понимает, что так надо. Нельзя… нельзя в открытую ломать всё…
…
– Сколько там уже? Час? Второй? Мне сейчас ещё в «Автолайн», потом забрать гуманитарку для детского дома, отвезти; затем ёлку искать, это часа три, небось, затем отчёт по рентгену писать .
Лиля представила. Сама она тайно надеялась, что дочь-засоня еще валяется в кровати,или, позавтракав, – пару часов посидит тихо с планшетом, книжками, игрушками… После болезни она тоже любила побыть первые часы одной, что бы никто не трогал. Α Лиля в это время сможет немного подремать… Если бы сейчас ей предстояло ехать по каким–то делам, она бы просто послала всех к черту.
– Знала бы я, - тоже принесла бы вещей. Мы раньше сдавали в интернат, а сейчас некогда, валяются мешки… Но я не понимаю – почему именно ты должен всем этим заниматься, всегда, когда устал, когда некогда?
– Я не должен. Меня просят, я помогаю.
«Почему ты помогаешь всем? Ладно – своим; но эти новогодние гуманитарные акции в дома престарелых, в детдома, которые теперь стали трендом… Почему вечно, везде – ты?!»
– Ёлку тоже всегда живую ставишь? Мы – да; иначе я смысла не вижу. По мне хоть ветки, лишь бы пахли хвоей. – Улыбнулась. - Kто у вас любит? Не бабушка?
