Леший и Кикимора - Копейко Вера Васильевна (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Ах, если бы это было и все… Но продолжение последовало — ночью, над пещерой. Анне казалось, та боль, с которой он вошел в нее, пронзила не только ее тело, но и тело земли, прикрывшей собой пещеру…
Анна провела рукой по лбу, убрала капельки пота. Сердце бешено колотилось, как тогда…
С ним они поселились у художницы, уехавшей на юг, сняли квартиру на четыре месяца. Но Анне, оказалось, было отведено только пятьдесят шесть дней. Она ушла оттуда на пятьдесят седьмой, с вещами, увидев, как он жадно целует другую. Ту, которая ходила за ним по пятам.
Однажды Анна случайно увидела хозяйку на улице. Женщина со смехом рассказывала, как перепутала Анну и другую, которая жила в квартире после нее.
— Ох, Анна, я ее спрашиваю: ты покрасилась в другой цвет? Да как сильно похудела! Я думала, что она — это ты… Какие же эти мужчины… все… — Она поморщилась. Но слов не нашла.
Сухинин объяснил, причем очень понятно, почему так вышло. Она бы ни за что не поверила, если бы не слышала сама, как расточала похвалы ее соперница. И победила, хотя не лазила в пещеры, не переплывала реки, не сплавлялась на надувном плоту вместе с ним по реке Белой. Она просто хвалила его. Хвалила мужчину.
Интересно, а если бы она сама хвалила Витечку? Но она смеялась над ним, подкалывала, ехидничала. Он злился.
— Я ненавижу этих чертовых шиншилл! — кричал он. — Я ненавижу твоих енотовидных собак!
В ушах звучали собственные слова, полные яда:
— Зря. Ты сам, между прочим, похож на енота-полоскуна…
Витечка опешил и вытаращил глаза:
— П-почему?
— Потому что еноты-полоскуны умеют качаться на ветках. У них длинные передние лапы. Как твои руки. Если бы здесь выросло дерево, ты бы мог прыгнуть на ветку и повиснуть от злости.
Он озадаченно посмотрел на свои руки. У него действительно они длинноваты для тела, он сам знал, ему это не нравилось. Анна тоже знала. Все рубашки и свитера всегда не по нему, это задевало его с самого детства. Над ним прежде смеялась сестра. Ей вторила мать…
Он покраснел еще гуще.
— Ты всегда меня подкалываешь, — прошипел он. — Ты знаешь болезненные точки и нажимаешь на них…
— Ты весь из них состоишь, из этих точек. — Анна начинала заводиться, в ее голосе слышалось раздражение. — А чтобы не нажимать, я ухожу, сиди тут один. — После ссоры она вылетала из комнаты, хлопнув дверью, собирала сумку и уезжала на звероферму.
Что-то между ними происходило не то. Как будто они узнали друг о друге такое, чего не знали раньше. Это были неприятные новости. Они вытряхивали друг на друга все самое противное, что могли отыскать в себе.
Анна все чаще спрашивала себя: зачем она вышла замуж, если собиралась заниматься любимым делом? Енотами! Шиншиллами!..
Наконец Анне осталось уложить в сумку последний свитер и закрыть молнию.
Он часто говорил, что ему опротивели ее шиншиллы. Или… нет, он говорил иначе: «Эти чертовы шиншиллы, они испортили мне жизнь».
Сидя в автобусе, глубоко засунув руки в рукава белого тулупчика, перешитого из армейского, она бездумно смотрела в протаявшее пятнышко на стекле. В северные морозы никакая куртка не сравнится с натуральной овчиной. Этот тулупчик ей очень шел. Особенно с павлово-посадским платком, усыпанным красными розами.
«Настоящая русская красавица. Только косы не хватает», — говорили ей.
Косы не было давно, она стриглась очень коротко. Детская головка на пышном женском теле придавала особенную пикантность Анне Удальцовой.
— Тебе бы еще балалайку в руки, — восхищался егерь Данила.
— У меня крепкие русские корни, я от самой матушки земли, — торжественно произносила она, а потом сама смеялась.
— Брось, мы все знаем, что ты вышла из леса, — не соглашался он.
— А вот и нет. Мой прапрадед был священником.
— Да ладно, Анна. Ты хоть в церкви была когда-нибудь?
— Конечно. В соборе Василия Блаженного в Москве.
— Это, дорогуша, музей. Даже я знаю…
Сумка давила на колени, она приподняла ее и повернула к себе другой стороной. Основная тяжесть — бабушкины тетради. Шиншиллы… Все о них.
Стоило Анне вспомнить о шиншиллах, как в голове зазвучал голос матери:
— Ты знаешь, сколько стоит шубка из шиншиллы? В полтора раза дороже самой лучшей из норки. Палантины сейчас на пике моды, их носят не как предмет роскоши, а как функциональную вещь. Значит, палантин из шиншиллы будет вещью для более широкого круга, чем шубки из них. Знаешь, сколько стоит жакет из шиншиллы? Полсотни тысяч евро. Стриженая норка, енот, черно-бурая лиса, каракуль — все они отдыхают, как сейчас говорят. Понимаешь? Ты понимаешь, что если разводить шиншилл, то уж не только домашних.
— Ты, мама, рассуждаешь как профессиональный меховщик. А я как зверовод. Мне нравится, что шиншиллы вошли в число домашних животных.
— Хорошо, — говорила мать, — скажи мне наконец главное — ты будешь ими заниматься?
— Я бы стала. Было бы на что.
— Ах, Анна, у тебя получилось бы, я точно знаю. В тебе от бабушки гораздо больше, чем во мне. Но должна сказать, я не в претензии…
…В домике на звероферме было все так, как она оставила. Кресло под красным пледом, деревянный, ничем не покрытый стол со старой пишущей машинкой на нем, тоже бабушкиной. Она не прочь привезти сюда компьютер, но местная электростанция капризничает слишком часто.
Анна разложила амбарные книги на столе. Бумагу с печатью она тоже взяла с собой, чтобы Витечка, вернувшись, не перепрятал документ. Она хочет получить от него точный ответ. Теперь Анне стало ясно, зачем Витечка ездил в командировки в последнее время. Почему он был то сосредоточенный, то неоправданно, на ее взгляд, радостный.
Что с ними будет дальше? Да ничего особенного. Квартира, в которой они живут, ее. Он уедет к себе на пятый этаж. Ну и что, если они столкнутся на лестнице? Если они не нужны друг другу, значит, конец. А поздороваться можно. Слишком велика честь — из-за него менять квартиру и уезжать из своего дома.
К тому же разве она собирается чаще бывать в городе, чем сейчас? Вряд ли. Если займется шиншиллами, она станет приезжать в город смахнуть пыль и переменить ненадолго обстановку. Закроет за собой дверь и…
Анна усмехнулась. Но почему никак не успокаивается душа от этих мысленных решений? Они окончательные или нет?
Окончательные, передразнила она себя. Да она принимает их раз в году. Представляет, как Витечка уходит, она остается сама с собой. Начинается собственная жизнь.
Но всякий раз на ум приходили слова приятельницы матери, которая развелась довольно рано, а потом быстро снова вышла замуж:
— Я даже не думала, что после желанного развода буду чувствовать себя так… — Анна прислушалась, сидя в соседней комнате, — как будто стою с голой задницей на ветру. А когда мой бывший муж предложил выйти за него снова, я нырнула в привычный, как он, украинец, говорил, «зипун». Мне стало так тепло, больше не дуло… Я потом поняла, что домашняя ссора придает градус жизни. Но признаюсь, никогда больше не думала о разводе.
Анна не привыкла строить жизнь по чужой модели, но умела усваивать самое ценное из чужого опыта. Может быть, поэтому не спешила совершить то, о чем думала. Просто отодвинулась от Витечки ровно на пятнадцать километров. На этом расстоянии он не мешал ей. Это расстояние удерживало от решительного шага.
Анна посмотрела в окно. На плоской крыше сарая бродили вороны, по-куриному раскидывая снег. Что-то отыскивали. Все что-то хотят отыскать. В снегу или нет, но все пытаются.
А Витечка? Что сейчас отыскивает он? Или собирает? Может быть, даже дивиденды на вложенные тысячи?
Хорошо, остановила она себя. Сейчас надо делать то, что хотела. Чем быстрее она прочтет бабушкины записи, тем скорее позвонит «еноту» и поедет к нему.
Анна открыла тетрадь и уселась в кресло. Она могла не спать всю ночь, до утра, как настоящая сова. Витечка — нет, пришло в голову некстати, он жаворонок, их меньше, чем сов, четверть всего народа. А вот бабушка была голубем, их примерно столько, сколько сов. Она могла работать, когда надо, и спать, когда надо. Это она объяснила Анне, что биоритмы изменить невозможно, как все заложенное на генетическом уровне. Только мучить себя.
