Пароль: чудо (СИ) - Ковальска Лена (полные книги TXT) 📗
День моего последнего побега настал. Для спуска по склонам первой группе, ушедшей до нас, выдали лыжи. Я тут же понял, что это мой шанс обогнать снегоходы. Рюкзак мой уже давно был собран. Сухари, компас, оборудование, приспособления и прочие полезные вещи были спрятаны ещё в декабре. К этому моменту я уже неплохо представлял себе, где мы находимся. Один из моих друзей какое-то время назад переоборудовал пистолет-ракетницу в боевое оружие. Я забрал его, пообещав, что в долгу не останусь. Пули были отлиты нами на огне мусоросжигателя, из ложек и вилок.
В назначенный день мы с Адельмаром вышли на пост. Ночью я переоделся в камуфляжный костюм, дополз до соседнего лагеря и забрал лыжи у одного из студентов.
Затем я вернулся в палатку, передохнул, попросил Адельмара сыграть маленький спектакль в день, когда нам нужно будет возвращаться, и пустился в путь.
Я отыскал компас, сухари, коньяк, верёвку, но так и не нашел фонарь.
В указанный день Адельмар выстрелил из ракетницы. По плану он должен был скинуть с горы заготовленный для этого мешок с нашей одеждой и сообщить, что я сорвался вниз. Охрана потратила бы день на спасательную операцию. Так я выигрывал ещё немного времени.
Я добрался до пресловутого склона за два дня — частично бегом, иногда сменяя его быстрым шагом. Я никогда не спускался по склону, риск разбиться был высоким, но выбора не было. Я встал на лыжи и начал спуск. Я падал пять раз, и единожды — очень опасно — получил удар по голове, однако, адреналина во мне было столько, что я не остановился ни разу, пока не достиг следующего плато. Здесь моя карта обрывалась, и я пошел по компасу, на юг. Ночью я без сил упал на краю какого-то склона, и, боясь, что усну и замерзну, полез за книгами и спичками. В углублении, в снегу, я развел костер, осмотрелся — в темноте виднелись смутные очертания — я понадеялся, что это деревья. Так и вышло — это был малорослый кустарник. Я наломал сучья, подкинул в костер — и, только сняв перчатки, понял, как я замерз, несмотря на дневное солнце и постоянное движение.
По равнине я двигался два дня — до ближайшего населенного пункта по моим расчетам было 500 км. Я составил карту движения, руководствуясь лишь своими воспоминаниями о моем единственном перелёте на вертолете.
На шестой день я дошел до горной реки, понял, что шел верно — однако встал вопрос переправы — направо и налево виднелись лишь голые обрубки гор. Река зияла пустой черной линией меж двух белых холмов. Я спустился к берегу и понял, что придется плыть.
Я разделся догола, связал свои вещи и одежду веревкой в большой тюк, взял его в травмированную недавним переломом руку, поднял над головой и вошел в ледяной поток. Я быстро переплыл реку — повезло, что течение было слабым. Едва я вылез на берег, как ноги и корпус скрутила судорога. Я с трудом стал одеваться. Руки не слушались. Надев на себя всё что было, я попробовал бежать на негнущихся ногах. Через некоторое время почувствовал, как подскочила температура, тело нагрелось и обмякло. Я шел ещё какое-то время и потом упал, почувствовав полное бессилие. Лыжи я бросил ещё у реки. Оставались лишь сухари и спирт. Была не была — ничего не оставалось: я открыл спирт и сделал два глотка — живот обожгло пламенем, но в теле потеплело. Запил всё растопленным снегом и еле разжевал один сухарь. Энергия каким-то образом появилась. Я лег на спину и пролежал так час. Небо постепенно светлело — начинался седьмой день моего побега. Я встал и пошел по компасу, строго на юг, откуда прилетел. К вечеру я был так измучен ходьбой и холодом, что начал постоянно проваливаться в сон. Засыпал на ногах, стоя, привалившись к камням, но не допускал потери контроля и заставлял себя двигаться.
*****
Были сумерки — я упал у края какого-то обрыва, уже не в состоянии встать. Я был готов сдаться, но тут послышался звук мотора. Я испугался, что это снегоходы. Мне не пришло в голову, что снегоходы не смогут пройти по моему пути. Звук становился все чётче, и вскоре я понял, что это трактор. При слабом свете его фар я сумел разглядеть, что нахожусь не на краю обрыва, а на вершине дорожной насыпи. Я встал и скатился вниз, прямо на дорогу. Затем поднялся и перегородив путь, замахал руками.
Трактор остановился, из него выглянул пожилой мужчина. Я попросил его помочь мне, сделал ещё два шага навстречу и упал на колени. Почувствовал, как задрожали губы, как по лицу потекли слезы.
Тракторист оказался рыбаком-экстремалом по имени Генте. Он долго и с изумлением расспрашивал меня, как я оказался в нивальном поясе, и какого же Одина катаюсь на лыжах в таких одичалых местах. Я сообщил, что затерялся, и он поздравил меня с тем, что я выжил. Я попросил его довезти меня до ближайшего города. Мы обменялись телефонами, я обещал навестить его в деревне, и он высадил меня у почтовой станции в поселке Кольмштих. Я попросил у него мелочь, позвонил в Посольство Польши в Швейцарии и попросил защиту. Сообщил, что был похищен и моей жизни угрожает опасность. За мной на вертолете службы спасения вылетели консул и юридический представитель.
Ещё два часа, и, хвала всем богам, я был в посольстве. Меня отпоили зубровкой, накормили ужином, вызвали врача и организовали трансфер в Варшаву, по справкам, выданным о пропаже документов. Я убедил их пока не инициировать разбирательство, пообещав передать все детали юристам в Польше. Меня ещё раз допросили, записали данные, и следующим же утром отправили на самолёте в Варшаву. Там выдали новые временные документы. С ними я побежал к Анджею Д., моему однокласснику и другу, взял у него автомобиль и помчался в Краков.
*****
Вот и последние факты, которые я изложу в этой тетради. О чем я хотел бы рассказать, Ли — мое крушение, моя трагедия. Когда я писал эти строки в дневнике, стараясь честно запечатлеть мои переживания, я хотел, чтобы рано или поздно ты о них узнала. Чтобы ты поняла, каково мне было. Я знал, что не смогу сказать об этом при встрече.
Я приехал к нашему дому, поспешно поднялся по крыльцу, но дверь была закрыта снаружи. Я подумал, что, должно быть, срок родов настал, но тут наступил на ключи, которые кто-то (возможно, ты) положил под коврик у двери. Я открыл дом, побежал наверх, но в спальной никого не было. Я обежал все комнаты — никого. Зачем-то решил, что ты у матери, или в больнице.
Я прошел на кухню, но обнаружил лишь пыль и наспех брошенные в умывальник чашку и блюдце. В сердце закралась тревога. Я огляделся и на кухонном столе увидел конверт. Взял его, открыл — оттуда выпало и со звоном покатилось по полу твое обручальное кольцо. Я схватил его, сжал в ладони и дрожащей рукой развернул письмо.
Ты писала его своей рукой. Почерк был неровный, словно ты спешила.
"Владик, когда ты вернёшься домой, если вернёшься, то меня там уже не будет. Это не ошибка, это мое решение.
Клянусь, я бы всё отдала, чтобы не знать, что было со мной потом, после твоего отъезда. Я предчувствовала все это, но ты убедил меня, что я защищена. Ты обрёк меня на то, что я не смогла вынести.
Тебя нет уже три месяца. Все вокруг говорят, что ты жив, но почему тебя нет рядом со мной?
Не в моих правилах говорить о боли, скажу одно: если захочешь что-то выяснить — не надо, не ищи меня. Забудь обо мне, забудь обо всем, что ты помнил. Отныне все будет иначе. Не ищи меня, слышишь? Не приближайся ко мне. Никогда.
Лия."
Голова сделалась чугунной. На ватных ногах, утопая в собственном сердцебиении, я дошел до дивана и упал на него. Перечитал все снова. Не веря, читая и перечитывая, я, словно через туман, через ускользающий разум, силился понять каждое слово, подыскивая ему иной смысл. Но всякий раз письмо заканчивалось фразой "Не приближайся ко мне. Никогда". Вконец осознав произошедшее, я дополз до бара, открыл виски и сделал пару больших глотков. Затем ещё.
Вспомнил про мать и Патрика, и, в надежде понять дурацкую шутку, раскрыть в этом письме лишь твою придуманную месть за моё отсутствие, надеясь найти тебя у матери, я поехал к ней.
