Я тебя никому не отдам (СИ) - Франц Анастасия (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Сейчас я понимаю, как до жути боюсь его потерять, боюсь, что он действительно исчезнет из моей жизни. Я так привыкла, что он постоянно со мной. Приходит, сидит рядом… Пусть мы и не разговаривали, но и это не так важно. Важно другое, когда несмотря ни на что человек остаётся рядом, как бы ты ни прогонял его — он всё равно находится рядом, смотрит на тебя, и ты видишь всю его нежность, теплоту во взгляде. Но не понимаешь до конца, что это значит и как с этим жить.
В груди какое-то непонятное чувство, которое хочется схватить обеими руками и задержать, крепко, но бережно сжать, чтобы оно не исчезло, не растворилось, оставив лишь прозрачный туман, который окутывает тебя лёгкой пеленой. Но в то же время ты замерзаешь без него. Постепенно холодеют ноги, подбираясь всё выше к твоему телу. И вот ты уже не чувствуешь ног, живота, кончиков пальцев… Он подбирается к твоему сердцу, замораживая его.
И всё, что ты чувствуешь в этот момент и дальше — лишь холод, одиночество.
А рядом с Давидом всё по-другому. Я словно живу, дышу и вновь воскресаю. И с каждым днём всё чётче, с каждой минутой, секундой понимаю, что только ему под силу меня погубить одним лишь словом, жестом, взглядом. Вот он — мой палач, моя погибель. Моя смерть, от которой мне никогда не спрятаться. Да я и сама этого не хочу, потому что в этот момент я сдаюсь ему, отдаю все чувства, и только ему решать, что делать со мной, с моей жизнью.
— Прости, — хрипло шепчу онемевшими губами. Закусываю нижнюю губу, чтобы не расплакаться, не показать ему своей слабости, свои слёзы.
Я должна быть сильной, как бы меня внутри сейчас ни трясло. Я всегда была сильной. Тогда почему сейчас я стала такой слабой, словно из меня всю жизнь, силу выкачали?
— Прости, — вновь слетает с моих губ, и я зарываюсь лицом в его шею, делаю глубокий вдох, вновь воскрешая себя. — Прости, — прошу в сотый раз прощения за свою глупость, что совершила, и боюсь, что у брата из-за меня будут проблемы, а я, чёрт возьми, этого не хочу. Не хочу быть виной, обузой для него. Головной болью, от которой хочется как можно скорее избавиться, излечиться. Не хочу.
Но сводный брат молчит. Ничего не говорит, и моё сердце выбивает в этот момент чечётку, боясь услышать от него ужасные слова, которые разобьют меня, воткнут в моё сердце острый кинжал. Я боюсь его потерять.
Давид ничего не говорит, но… Сжимает меня своими руками крепче. Целует в висок с такой нежностью, что моё тело, которое всё это время было натянутым, как струна, расслабляется. Я льну к нему ещё ближе. В его объятия, чтобы насладиться и отдать ему всё своё тепло, чтобы он понял, как он мне нужен, важен. Что без него в этом жестоком мире тяжело и просто невозможно.
— Малышка, что же ты делаешь? — слышу в макушку не теплый, а всё ещё злой голос, от которого мурашки бегут по телу. — Ты понимаешь, что могло случиться? Почему ты такая, Аля?
— Глупая? — произношу тихо, но он слышит — не может не слышать.
— Да, Саша, — голос твёрдый, а мне хочется, чтобы он не злился на меня, не обижался. — Беспечная. Маленькая. Но… — замолкает, ничего не говорит, а моё сердце в этот момент замирает вместе с его словами.
Что он хотел сказать? Что? Я для него так же важна, как и он для меня?
Но он вновь молчит, словно не решаясь что-то сказать, признаться мне в чём-то. Что же это? Но он молчит…
— Я не думала, что так всё будет, Давид. У тебя теперь из-за меня будут проблемы? — поднимаю голову — хочу увидеть его глаза и узнать, что в них, в душе. Что он чувствует в этот момент.
А в них ураган, злость, смешанная с какой-то дикой яростью, которая сметает всё на своём пути. Я впервые вижу его таким, и мне — нет, мне не страшно, мне боязно за него.
Полонский убирает одну руку с моей спины, перемещая её на пострадавшую щёку. Мужчина касается осторожно, ласково, но я всё равно зажмуриваю глаза, потому что она всё ещё горит, жжёт. И как бы мне ни хотелось скрыть, что мне больно, не получается, и Давид ещё сильнее напрягается. Его тело каменеет ещё сильнее — хотя куда уж сильнее, когда он и так словно восковая фигура.
— Больно? — спрашивает, но на мой вопрос не отвечает.
Машу головой — не хочу, чтобы он ещё сильнее злился.
— Почему ты никого не позвала, как только он появился в твоей палате? Почему ты сразу не закричала, Аля? — с каждым новым словом в его голосе всё чётче звучит сталь, которую сложно перерубить, сломать.
— Я… Я… — я не знаю, что сказать, потому что да, мне нет оправдания за мой глупый поступок, потому что да — я виновата. И Давид имеет право сейчас на меня кричать, злиться.
— Я не думала, что так всё будет, Давид, — всё же выжимаю из себя слова, хоть и говорить очень тяжело. Тяжело. — Он никогда не был таким злым. Ни разу, Давид. Я испугалась, — мой голос дрожит, и я вновь прижимаюсь к его плечу, ища тепло, защищённость, которую мне даёт только этот человек.
— Аля, я не переживаю и не боюсь за себя. Я здоровый, взрослый мужик, и со мной ничего плохо не случится, но с тобой… Саша, чёрт возьми, — взрывается на всю палату, отчего я вздрагиваю, — он мог что угодно сделать с тобой, потому что сейчас ты как никогда слаба и не можешь сама за себя постоять, — киваю, потому что понимаю, что он прав. Прав во всём. От начала и до конца.
— А если бы я сегодня уехал на работу и меня не было поблизости… Понимаешь, что бы было…?
И я опять киваю, потому что понимаю, понимаю, что бы было тогда, и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы сводного брата не было поблизости. Нет, конечно, я находилась в клинике, и кто-нибудь всё равно бы зашёл ко мне, но неизвестно, в какой бы момент, и что именно Александр замышлял.
— Мне даже страшно думать о том, что могло бы случиться. Я боялся, Аля… впервые в жизни боялся не успеть на твой крик, — вновь поцелуй в висок, и я чувствую всем телом, как он дрожит.
И я спешу его успокоить.
— Со мной всё хорошо, Давид. Хорошо, — ласково провожу ладонью по груди в успокаивающем жесте и постепенно чувствую, как его отпускает. — Я здесь. С тобой. И ты… — на миг замираю, а потом лечу вниз. — Не исчезай из моей жизни. Я не смогу… Не смогу без тебя, Давид, — поднимаю на него свой взгляд, а мужчина прижимает меня к себе, приподнимая выше за талию, так что мы оказываемся на одном уровне.
Сталкиваюсь своим лбом с его, прикрываю глаза и наслаждаюсь его близостью, насколько он сейчас со мной близко, рядом. Да, Давид вновь молчит, и из-за этого где-то глубоко в моей душе царапает длинными острыми когтями кошка, причиняя мне боль. Стараюсь заглушить это чувство, чтобы не навязываться ему. Не хочу жалости Полонского, которой и так в избыток. Поэтому я закрываю, запирая эти чувства на замок, и выкидываю ключ далеко. Сейчас неважно, что он молчит, а главное, что в этот момент он рядом со мной. Здесь. Со мной. А не где-то там далеко. С Ланой, с которой, уверена, у них до сих пор что-то есть. Главное, что мужчина сейчас рядом со мной, прижимает к своей груди крепко.
— Мы поставим тебя обязательно на ноги, — говорит, а я качаю головой, потому что это нереально.
Нереально из-за моего диагноза, который стал приговором не только моей мечте, которой я жила, дышала, но и вообще всей моей жизни — в том числе жизни рядом с этим человеком, который делает для меня многое. Между нами слишком много всего, чтобы были “мы”. Поэтому “нас” никогда не было и не будет. Я, наверное, должна с этим смириться, но почему-то не получается.
— Ты же знаешь, что это невозможно, Давид, — открываю глаза и смотрю в хмурое лицо старшего брата. Он вновь злится на меня, на мои слова. — Не надо надежд, которые никогда не сбудутся.
— Хватит говорить так, как будто ты уже приговорила себя.
— Давид, так оно и есть.
— Хватит! — яростно рычит. — Я тебе сказал, что поставлю тебя на ноги, значит, так оно и будет. И я не хочу об этом ни говорить, ни слышать всё это с твоих губ, — припечатывает. — На первое время найму тебе человека, который будет тебе делает специальные упражнения для восстановления, массаж. А потом это буду делать я.
