Отшельник (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (мир книг TXT) 📗
Я взяла шар с собой и вернулась к столу. Села в кресло. Очень удобно. Так удобно, что захотелось поджать ноги и заснуть. Но я потянула вначале руку к ящикам. Конечно же, в них не оказалось ничего интересного. Папки, бумаги. Все сложено очень аккуратно. И лишь в последнем лежал телефонный аппарат. Выключенный смартфон. Я схватила его в руки и, поддавшись порыву, резко включила. Стало страшно на мгновение, а потом вдруг подумалось, что это единственный номер, который может не прослушиваться. Дрожащими пальцами я набрала номер мамы. Пока шли длинные гудки, меня слегка потряхивало от волнения и предвкушения услышать ее голос. Но едва она тихо сказала «алло», предвкушение сменилось диким разочарованием от понимания, что мне нечего ей сказать. Кричать о помощи так глупо и нелепо – она ничем мне не поможет, только навредит себе, если начнет звонить в полицию.
– Алло! Кто это?…. Надя! Это ты?! Надяяяяя, где ты? Боже, если это ты, скажи хоть слово, я с ума схожу, доченькаааа! Мы в Германии.. ты скажи мне… скажи, где ты, нам все оплатили… даже мой телефон. Наденькааа, это ты, я чувствую.
По щеке стекла слеза, и я смахнула ее тыльной стороной ладони. Где-то на фоне пикали датчики, а потом я услышала мычание Мити и зажмурилась. Живой мой братик. Значит, операция прошла хорошо. Отключила звонок и несколько минут смотрела на аппарат, а потом набрала Лариску. Едва она ответила, я прошипела ей в ухо.
– Как тебе спится, дрянь? Кошмары не мучают?
– Надяяяяя. Надюша. Я так ра…
– Замолчи, лицемерка… какая же ты лицемерка. Если я выберусь отсюда, я...
И осеклась, понимая всю абсурдность своих угроз. А что я? Я никто и ничто. Такие, как Огинский, заткнут мне рот очень быстро и, скорее всего, навсегда. Я напрасно ей позвонила. Этой дряни не стыдно.
– Я вытащу тебя, слышишь? – от неожиданности чуть не выронила аппарат, – я думаю об этом каждый день. Вытащу. Ты только время потяни. Будь с ним ласкова. Надя, он, когда шлюх заказывает, требует от них ласки. Требует признаний в любви. Если противятся, может боль причинить физическую. Ты сыграй… Сыграй для него. А я найду, как тебя вытащить.
– Не верю тебе. Лжешь ты. Продала меня… за сколько продала?
– Не лгу. В доме горничная работает от нашей компании. Я через нее передам, что делать. Тяни время, Надя. Нравишься ты ему, слышишь? Он, как ты появилась, не звонит к нам больше. Гошу просил все о тебе узнать. Со мной разговаривал, выспрашивал каждую мелочь. Повернут он на тебе! Я точно знаю… и его знаю. Используй… будь умной. Ты же женщина!
Я не женщина, я наивная глупая идиотка, которая не имеет ни малейшего представления, как вести себя с чудовищем. Как остаться целой рядом с ним.
Я выключила звонок и откинулась на спинку кресла. Покрутила сотовый в руках. Затем удалила номер и положила обратно в ящик. На меня вдруг навалилась какая-то адская усталость. Словно по мне пошли трещины, и я начала рассыпаться на куски. Я снова встряхнула шар и положила голову на руки. Ненавистная усадьба скрылась за слоем снежинок, как в пепле, я вдруг подумала о том, что было бы прекрасно, если бы она сгорела.
Я уснула, отключилась прямо там. Наверное, сказалась усталость, болезнь и бессонные ночи. Мне впервые за много лет приснился папа. Он о чем-то говорил со мной, улыбался, гладил по голове. А потом поднял на руки и отнес в постель. Пока нес, от него странно пахло, совсем не так, как обычно, но мне нравился его запах, и в его руках было очень уютно и так спокойно.
Он уложил меня в постель и укрыл одеялом, а мне стало так хорошо, так тепло и больно от того, что он не рядом со мной и никогда больше вот так не сядет возле моей постели. Я заплакала…
Пробуждение было резким с отчетливым цветочным запахом, забивающимся в ноздри. Я словно вынырнула из воды на поверхность и резко села… на диване. Мягкий плед соскочил с плеч, и я на автомате потянула его на себя обратно и тут же замерла – Огинский сидел в кресле за столом и внимательно на меня смотрел, отпивая из чашки с серебряным подстаканником чай.
– Доброе утро, Надя. Как спалось?
Я плотнее укуталась в плед, и на пол упала нежно-розовая слегка смятая орхидея. Судорожно сглотнув, перевела взгляд на диван и на свои колени. По мне были разбросаны ветки цветов, и именно они так сильно пахли.
– Нравится? Это же твои любимые цветы?
Нет. Мне не нравилось. Меня это пугало еще больше, чем его агрессия.
– Мне нравится, когда они живые и нетронутые. А эти… эти умрут через несколько часов в угоду покупателю.
Тигриные глаза тут же сузились, и он поставил чашку на стол.
– А тех, кто сует нос в чужие комнаты и берет чужие вещи, как обычно называют и наказывают? Не знаешь?
Краска тут же прилила к щекам. Что за намеки, я никогда в своей жизни не воровала.
– Я ничего у вас не брала и зашла сюда случайно. Я заблудилась.
Он вдруг рассмеялся и снова отпил свой чай. А потом взял в руки стеклянный шар и несколько раз его тряхнул.
– Это подарок моей матери. Я вернулся из заграницы и нашел это в своем кабинете на полке. Он там простоял больше десяти лет.
Стало вдруг ужасно стыдно и не по себе.
– Я не хотела трогать то, что вам дорого… просто он красивый, и эти снежинки... – я не знала, что сказать, а вдруг его мать умерла, – простите. Я бы его не разбила. Я очень аккуратная.
Пока я говорила, он невыносимо пристально смотрел мне в глаза, от чего щеки пылали еще сильнее, и мне было до безумия стыдно.
– Я не хотела… я понимаю, что это неприятно. Когда умер мой отец, у меня остались его вещи и… я очень не люблю, когда их трогают.
Огинский встал из-за стола, а я забилась в угол дивана, невольно подбирая орхидеи, чтобы не раздавить. От него это не укрылось, и выражение его лица стало для меня совершенно нечитабельным, пробуждая новую волну страха.
– Моя мать жива и невредима, а этот подарок и не подарок вовсе, а ее упрек тому, что я не сделал, как она хотела, и уехал против ее воли.
Я застыла вместе с цветами и судорожно сжатыми пальцами у горла. Его откровенность и некая досада в голосе были для меня неожиданностью. Огинский сунул руку в карман и протянул мне свой сотовый.
– Позвони матери, если хочешь.
Сегодня его глаза были какими-то совершенно странными. Жуткий огонь в них сменился каким-то светлым и теплым медовым оттенком. Мне не нравилось и нравилось одновременно. Но я все же взяла смартфон из его рук.
– Без глупостей. Ты ведь умная девочка. Одно лишнее слово и…
– Я умная девочка.
Набрала номер мамы, но ее сотовый оказался выключенным. Пока набирала, Огинский присел на корточки и, приподняв плед, взял в руки мои ступни. Я втянула в себя воздух, набирая повторно номер и боясь сделать что-то не так, чтобы он не отобрал у меня телефон. А он потер мои пальцы и сжал руками, словно согревая.
В сотовом снова сработал автоответчик, и по икрам вверх от его пальцев потянулись маленькие огненные искры. Потому что его руки ласкали, массировали, гладили, разгоняя кровь в замерзших ногах, пока он смотрел мне в глаза, и в расплавленной патоке точками поблескивал зарождающийся огонь. Отшвырнуть его руки не хотелось. Мне было приятно и тепло. И мозг прорезала догадка, что это он перенес меня на диван и укрыл пледом. А потом? Он что – сидел в своем кресле и смотрел на меня? От этой мысли стало очень неуютно.
– Мама не отвечает… я могу позвонить ее подруге?
Кивнул и сжал мои щиколотки, а потом тихо и хрипло сказал.
– Завтра во всех комнатах этого дома будут ковры, раз ты так не любишь обувь.
И я не знаю, что меня ошарашило больше – его слова или голос тети Аллы в трубке.
– Алло. Здравствуйте, тетя Алла. Это Надя. Я не могу дозвониться маме.
– Надяяя, о боже! Ты где пропала, моя хорошая? Мама извелась вся! Мы уже заявление в полицию подавать хотим.
Я перевела взгляд на Огинского.
– У меня все хорошо, я работаю. Здесь очень плохая связь и звонить получается редко. Вот сейчас я ей не дозвонилась. Как Митя?
