Перепутье - Стил Даниэла (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
— Наверное, с Филиппом Маркхамом.
— Ты тоже об этом слышал? — Лиана с удивлением взглянула на мужа. Тот усмехнулся. Он никогда не упоминал о делах Ника, и она сама узнала об этом от знакомых американцев. — Арман, есть ли на свете что-нибудь, чего ты не знаешь?
— Очень надеюсь, что нет. Информация — это моя профессия. — Знал он и о секретных контрактах Бернхама с Польшей, но промолчал об этом. Он только мельком взглянул на шофера, хотя тому можно было доверять, он прошел высший уровень проверки службами государственной безопасности.
— Вот как? — Лиана немного удивилась. Раньше она бы не так определила род занятий мужа. Но теперь все меняется.
Арман незаметно переменил тему разговора.
— Было так приятно видеть тебя сегодня такой нарядной, дорогая. Как в старые добрые и мирные времена.
Она медленно кивнула. Его слова все не выходили у нее из головы, но она не хотела расспрашивать его в машине. Она заметила, как он взглянул на шофера. И сама Лиана уже не раз задумывалась над тем, чем же ее муж сейчас занимается? Он никогда не рассказывал о том, что делает у себя в кабинете. Говорил только о новостях, которые затем все равно попадали в газету. Он стал значительно более скрытен, чем раньше И уставал, как никогда. С августа они ни разу не занимались любовью. И Лиана подозревала, что сегодняшний вечер эту традицию не нарушит Еще до того, как машина вывернула на площадь Пале-Бурбон, Арман задремал. Лиане пришлось его разбудить. Они поднялись наверх, и, пока Лиана раздевалась, он уже успел лечь в кровать и крепко заснуть.
Глава восемнадцатая
Тридцатого ноября, через два дня после того как на праздничных столах повсюду в Соединенных Штатах появились индейки, советские наземные и воздушные силы вторглись в Финляндию. Арман, как обычно, находился на работе. Лиане уже казалось, что рушится не только Европа, но и их брак. Раньше она думала, что, заботясь о нем, служит Франции, но в последнее время он все более отдалялся от нее. Дома постоянно молчал, думая о чем-то своем, даже дочери не привлекали его внимания. О сексуальной жизни вообще не было никакой речи.
Всю свою энергию Арман отдавал Франции, но не позволял Лиане поделиться с ним своей. Теперь он уже не рассказывал ей абсолютно ничего, а она перестала расспрашивать. Казалось, она с дочерьми живет отдельно от него, и девочки это тоже замечали, хотя из уважения к Арману она старалась их разубедить.
— Папа просто очень занят. Вы же знаете, сейчас война.
Но сама Лиана не могла не задуматься — только ли война всему виной. В любой час дня и ночи у него были какие-то секретные встречи, пару раз он уезжал на все выходные и отказывался объяснить, где был и с кем. У нее даже мелькали мысли, не завел ли Арман любовницу, но всерьез она в это не верила.
Что бы там ни происходило в его жизни — жене в ней не было места С таким же успехом Лиана могла бы жить в Штатах — так редко они виделись. Она все чаще вспоминала о Нике Бернхаме — как живется ему одному, без сына, в огромном доме на авеню Фош?
По сути дела, Ник был куда более одинок, чем Лиана. С ней рядом, по крайней мере, были дочери. У него же не было никого. От Хиллари он не дождался ни единого слова с тех пор, как посадил ее в сентябре на борт «Аквитании». Письма приходили только от Джонни, да еще одно — от тещи. Единственное, что он смог понять из него, это то, что Хиллари чем-то очень занята в Нью-Йорке и по каким-то невразумительным причинам Джонни приходится пока жить у нее. Ник прекрасно знал, чем именно занята Хиллари. То ли Филиппом Маркхамом, то ли кем-то еще. Она хотела уделять ребенку времени не больше, чем это было летом. У Ника сжималось сердце, когда он вспоминал о Джонни, которого мать фактически бросила на бабушку, но ничего не мог поделать. Сначала он планировал уехать из Парижа сразу же после Рождества, но в последние недели понял, что это вряд ли получится. Ник взял на себя определенные обязательства и теперь должен был остаться и помогать французам. Теперь он рассчитывал вернуться в Нью-Йорк хотя бы в апреле, но сыну об этом пока не писал, не хотел травмировать ребенка — а вдруг удастся уехать раньше. Он просто написал: приеду скоро. Своим служащим в Нью-Йорке он по телеграфу поручил купить целую гору рождественских подарков и отвезти в Бостон. Подарки, конечно, не заменят папу и маму, но все-таки это было хоть что-то. По крайней мере, больше Ник ничего не мог сделать. А у него самого в Париже на Рождество не было и этого.
Ник стоял в отделанной резными панелями библиотеке, откуда, бывало, смотрел из окна, как Джонни играет во дворе. Теперь тут не было никого и ничего. Деревья стояли голые, трава стала пепельно-серой, в доме не раздавалось ни звука… Ни рождественской елки, ни веселых песен, ни радостных лиц… никто с волнением не ждет — что там будет, в рождественском чулке. Слышались только гулкие звуки его собственных шагов — он поднимался наверх в спальню с бутылкой бренди в руках. Последняя из тех, что он купил еще до войны. Единственное, чего он сейчас хотел — забыться, немного отдохнуть от беспокойства и боли за сына. Но даже бренди не помогало — он понял это после первых трех рюмок и забыл о бутылке. Алкоголь не успокоил, а, напротив, еще больше обострил его чувства. Ник сел писать письмо Джонни — как он скучает без него и насколько следующее Рождество должно быть лучше нынешнего. Когда настала ночь, Ник Бернхам был доволен, что теперь можно задернуть шторы, выключить свет и забыться сном.
Глава девятнадцатая
Следующие четыре-пять месяцев были временем неопределенности. Это время во Франции прозвали «странной войной» — не происходило ровным счетом ничего. Французские войска твердо стояли на «линии Мажино», готовые защищать свою страну, но делать этого им не приходилось. Жизнь в Париже текла своим чередом, почти так же, как и раньше. Пережив первое волнение, все вернулось на круги своя — все здесь происходило совершенно иначе, чем в Лондоне, где ввели строгое и досадное нормирование продуктов, где ревели сирены, где воздушные тревоги происходили чуть ли не еженощно. Нет, в Париже все шло по-другому.
Это создавало подспудное напряжение, усиливавшееся чувством обманчивой безопасности, уверенности в том, что никаких перемен не будет и в будущем. Арман продолжал пропадать на своих секретных встречах, а Лиана вместо того, чтобы поддерживать мужа, все больше раздражалась. Он мог, по крайней мере, сказать ей, чем занимается. Ведь раньше он ей всегда доверял, но теперь, очевидно, никакого доверия не было и в помине. Арман продолжал отдаваться своей загадочной работе, порой пропадая на несколько дней подряд. В таких случаях ей звонили и тихо сообщали, что мсье уехал из города.
Спокойствие, разлившееся по Парижу, позволило Нику продолжить свою работу. В воздухе повисло ощущение того, что так будет продолжаться до бесконечности. Ник чуть было не уехал домой в апреле, как и собирался, но в Париже шла такая мирная жизнь, что он решил остаться еще на месяц, чтобы упрочить все, что ему удалось сделать. Однако этот месяц и оказался решающим. Раковые метастазы, незаметно распространившиеся, внезапно прорвались наружу. Десятого мая Гитлер напал на Бельгию, Нидерланды и Люксембург. Четырнадцатого мая капитулировали датчане, и после этого немцы вторглись на север Франции. Все вокруг опять всколыхнулось, повсюду царили волнение и тревога, каких не было с прошлых августа — сентября. Затишье кончилось, сменившись страхом. Теперь стало ясно: Гитлер просто откладывал нападение на Европу. Опять британцы оказались правы. Когда Лиана попыталась обсудить это с мужем, Арман ничего ей не сказал. Он по-прежнему с головой уходил в свою секретную деятельность.
Двадцать первого мая пали Амьен и Аррас, а через неделю, двадцать восьмого мая, официально капитулировала Бельгия. Двадцать четвертого мая началась эвакуация из Дюнкерка и продолжалась одиннадцать ужасных тяжелых дней. До Парижа доходили известия о чудовищных потерях, превосходивших всякие мыслимые предположения. Четвертого июня, когда эвакуацию завершили, Черчилль, выступая в палате общин, поклялся сражаться во Франции, в Британии, на морях — любой ценой. «…Мы будем бить врага на побережье, в местах высадки десантов, на полях и на городских улицах, мы будем бить его на холмах. Но никогда не сдадимся!»
