Боковая ветвь - Степановская Ирина (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Вашего мужа! Вот именно! Вы обманываете себя, думая, что вы защищены вашим мужем! Только ленивый или равнодушный к вам человек может не заметить, что вы, в сущности, ужасно несчастны! Я сам был несчастен в детстве из-за дурной, невоспитанной девчонки, которая развила во мне комплекс неполноценности. Я знаю, что говорю! Я так же грустно, как и вы, тогда смотрел на мир! Более того, я хотел покончить с собой в восьмом классе!
— Я грустно смотрю на мир? — изумилась Наталья Васильевна.
— Женщины, уверенные в себе, никогда так не смотрят! Как бы безобразны и глупы они ни были, если с мужьями у них все в порядке, в их взгляде ясно видишь тщеславную мысль: я любима, избранна, я — великолепна!
Наталья Васильевна только вздохнула.
— Женя, вы умны и наблюдательны, недаром я зову вас к себе на работу, но вы ведь сами сказали — так думают те, кто не очень красив и совсем не умен!
— Так думают все без исключения — и красивые и дурнушки. Кроме тех, кто действительно невостребован. Вот как вы. При всей вашей красоте и уме вы невостребованны, не спорьте! И муж вас не любит! Иначе у вас было бы другое лицо. Но я не буду сейчас настаивать. Вот когда я стану настоящим хирургом, я за вами приеду, и тогда мы посмотрим!
— Ну, Женя! — После его горячих слов Наташа смутилась. — Не говорите ерунды! Ведь вы же умненький мальчик! Один настоящий хирург у меня все-таки уже есть. Это мой муж. Я его люблю. А у вас будет скоро совсем другая жизнь. — Она даже подняла руку, чтобы погладить его по голове, как маленького, но он вырвался от нее резким движением.
Она не хотела быть с ним жестокой. Она видела, он был не такой, как все. Значит, действительно пострадал в детстве из-за любви. Ах, мальчик, скинуть бы действительно пятнадцать лет! Как тогда, в юности, ей не хватало кого-нибудь, похожего на него! Может быть, все могло бы получиться именно с ним. Он вырос бы мужчиной. Не нужен ей был бы тогда ни самовлюбленный делец Алексей Фомин, ни умный, добрый, но охочий до чужих юбок Славик Серов. Ее отец танцевал бы свадьбе. А теперь поезд ушел. Надо выкинуть из головы глупые мысли. Еще не хватало испортить жизнь этому мальчику.
А «мальчик» между тем заявил:
— При чем тут ваш муж? Вы вечно одна. Вы, как льдинка, всегда боитесь упасть и разбиться. Как вот эта белая фарфоровая чашка. Смотрите, я чуть-чуть подтолкну ее, и она разлетится на мелкие куски!
— Поставьте чашку на место!
— Да вас во всем институте, кроме меня, любит еще только один человек, это Ни рыба ни мясо! Но он уже стар, ему семьдесят лет. Вам ведь хорошо и спокойно только с ним! Я давно это вижу!
— Откуда?
— Наблюдал тысячу раз! Когда вы сидите с ним рядом, на совещаниях ли, на банкетах, у вас совсем другое лицо! Как у маленькой девочки, когда она сидит рядом с добрым папой! Я один раз даже видел, что он держал вас за руку! Наталья Васильевна нахмурилась, рассердилась.
— Ну хватит, Женя! Вы болтаете глупости! Со временем вся ваша блажь пройдет, и тогда возвращайтесь работать! Знайте, что я всегда вас возьму. Из всех молодых людей, что здесь работали, вы действительно мой самый лучший, самый талантливый ученик!
Он в исступлении чуть не звезданул стулом об стенку. Но сдержался. Лишь отшвырнул его и быстрыми шагами подошел к Наташе.
— Я хочу, чтобы вы поняли — я уже взрослый! Я окончил институт! И вы больше мне не преподаватель! Вы для меня — женщина! — И с этими словами он быстро наклонился над ней и, обняв ее крепко, припечатал к стулу мальчишеским, напористым поцелуем. И, хлопнув дверью, ушел.
Наталья Васильевна же, деланно похлопав глазами, по любимой привычке усмехнулась и небрежно повела плечом.
— Пора убирать с морды тоску! — сказала она себе. — А то вот попала в глупое положение! — Она тряхиула головой и приняла такой вид, будто читала последний журнал «Immunology». За обложкой этих журналов она всю жизнь прятала свою душу. Но некоторые Женины слова запали ей в память.
А однажды вправду случился вечер, когда ему показалось, что в их отношениях произошел перелом. Этот вечер он называл в своей памяти длинно: «Вечер, когда она после занятий в библиотеке попросила проводить ее домой и мы в парке кормили белок». Была еще одна встреча на юге. Но о той он старался не думать. Она случилась уже потом, когда он был в армии, и была сопряжена с обманом. Обман он давно простил, понял, что по-другому и быть не могло, но весь тот день и последующую за ним ночь помнил плохо. Настолько они были сумбурны и фантастичны. А вот прогулку в парке он помнил отчетливо и по сей день. Больше того, испытывал парком всех своих знакомых девушек. Водил их на то самое место, смотрел, как они себя поведут, прислушивался, не екнет ли его сердце. Но с девушками его сердце молчало, а ум сожалел, что вместо девушек нет с ним рядом его Натальи Васильевны. Не было у его знакомых девушек ни таких манер, ни простоты и изящества в разговоре. Были розовые мордашки, остренькие грудки, кругленькие попки, но похожей на Наталью Васильевну не было. Ну что ж тут было делать, где же ему взять вторую такую?
Он стал приглядываться к тем, что постарше. Он смотрел на женщин возраста Наташи в метро, в магазинах, в театре. Все равно это было не то. Те были еще хуже молоденьких — грубые, безразличные, усталые, озабоченные. Однажды он случайно попал на модную выставку в салоне. Выставлялись антикварные вещи. Но он смотрел не на вещи, на женщин. Их лица не были ни грубыми, ни усталыми. Но Женю поразило, что у них был такой вид, будто их только что купили или, наоборот, выставили на продажу. Это были холеные, красивые, надменные лица. Но на всех было только два выражения: они либо желали денег, либо чувствовали скуку от их избытка. Это было еще хуже, чем в метро. Он ушел с выставки, слонялся по старым московским улицам и вспоминал Наташино лицо, когда она что-нибудь писала, или разговаривала с больными, или смеялась с сотрудниками. Такого заинтересованного, нежного, одухотворенного лица не было ни у кого в мире. Но больше всего он любил наблюдать за ней, когда она работала в библиотеке. Она не пользовалась компьютером, не гуляла по Интернету. Часто она сидела в их институтской библиотеке. Однажды она призналась ему, что еще в молодости, когда испытывала недостижимую любовь к одному человеку, она лечилась от нее в библиотеке.
— И вам помогло? — спросил ее Женя.
— А как же! И вам советую, — засмеялась она.
Он мог бы сделать ей любую ксерокопию, через девочек, работающих в библиотеке, притащить всю литературу, какая только была, в кабинет. Но она не просила. Любила сама работать в зале. Он тогда садился неподалеку, так, чтобы она не заметила, и украдкой наблюдал за ней. Она могла читать какую-нибудь статью и улыбаться. Или бережно, с любовью поглаживать страницы. Терпеливо и аккуратно на протяжении многих лет она составляла библиографию. Эти карточки и сейчас были перед ним, сложенные по разделам в специально сделанных для нее ящиках.
В тот день, который он помнил и называл так длинно, из библиотеки они пошли вместе. Она сама пригласила его проводить ее, у нее была тяжелая сумка с книжками, которые она попросила домой на пару вечеров. Он рассказывал ей всякую чепуху, размахивал руками и чуть не свалился в люк. Она хохотала, а после люка взяла его под руку своей маленькой ручкой в перчатке и сказала, что он не должен так рисковать собой, что он еще может принести пользу науке. А потом они вошли в парк, было еще светло, мягкое осеннее солнце освещало стволы деревьев, а под ногами расстилался золотистый ковер. Он тогда только и вспомнил, что у него есть с собой фотоаппарат. Она встала под дерево и зачем-то раскрыла зонтик. Сказала, что капли, еще державшиеся на ветках после дождя, могут испортить прическу. На самом-то деле зонтик она раскрыла затем, чтобы он выгодно подсветил ее лицо. Зонтик был в цвет осени — желто-оранжевый с синей каймой. Ее лицо будто покрылось золотой пудрой. Он собрал ей букет кленовых листьев, и фотография получилась хоть в «Elle». Он потом сделал их две. Одну, большую, подарил ей на память, и она даже сказала, что поместит ее в рамку и поставит на свой стол в кабинете. А другую он сделал совсем маленькую и всегда носил с собой в записной книжке. Большую фотографию он, кстати, позже никогда у нее не видел, а спросить, где она, стеснялся.
