Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Понятно. Хорошо, когда есть что вспомнить, — в его голосе сквозила насмешка.
И опять наступило неловкое молчание. Из подъезда вышел Владислав.
— Мама, а где синий альбом, маленький такой, в желтую клетку? Бабушка так и не нашла его.
— Владик! — Люба почти физически чувствовала, как земля уходит из-под ног. Сын выдал ее с головой. Что теперь говорить Игорю? Она съежилась, уткнулась в воротник куртки.
— Мама, ты извини, но так уж получилось… Короче, я папе все рассказал. Понимаешь, вчера он увидел вашу совместную фотографию. Эту, ну, где вы в гостях у Минеевых. Помнишь?
Еще бы! Как не помнить! У этих Минеевых они отмечали Новый год, выпили, стали дурачиться, устроили конкурс на самый эротический поцелуй. Их сфотографировал Толька Минеев, как победителей этого дурацкого конкурса. «Боже мой! — переживала Люба. — Вроде бы все фотографии перевезла к матери. Нет ведь, одна осталась, причем самая компрометирующая».
— Люба, ты не переживай! Я все равно ничего не помню. Вернее, что-то туманное мельтешит в голове, но конкретного ничего, — сказал ей Игорь.
— Спасибо, утешил. Ладно, я пойду. Устала что-то… В пять утра сегодня вскочила, чтобы на электричку успеть. А альбом в серванте лежит, под журналами. Потом заберете. До свидания!
И Люба оставила своих мужчин в двусмысленном положении и неопределенности. Но она действительно устала, у нее больше не было сил на все эти игры. Кто, в конце концов, из них слабая женщина, которой так недостает поддержки? Пусть радуются, что осталась жива. Впрочем, о покушении они не знают — и слава богу! Она тяжело вздохнула — вечер странных и нелепых событий, кажется, подошел к концу.
Как давно они не виделись! Люба смотрела на свою бывшую однокурсницу, и сердце сжималось от боли. Почему несправедлива судьба? За что жизнь так наказала самую красивую из них, самую веселую и талантливую? Ритка Коростелева, стройная шатенка с большими серыми глазами, влюбляла в себя с ходу всех парней на институтских вечерах и домашних вечеринках. Ну если и не всех, то половину точно. Даже их строгий декан Пряхин, сухарь и педант, краснел и покрывался испариной, когда она обращалась по поводу какой-нибудь проштрафившейся одногруппницы, прося его о снисхождении. Посылали к декану специально Маргариту, так как знали — это беспроигрышный вариант. На четвертом курсе в нее влюбился курсант военного училища, под стать ей, красавец, отличник учебы, перспективный жених. Многие завидовали Рите, когда Виктор заезжал за ней на такси и увозил то на концерт во Дворец съездов, то в Большой театр, то в ресторан. Отец Виктора был директором завода, так что карманные деньги у сына не переводились. Да и потом, после свадьбы, все складывалось удачно — хорошее распределение, квартира, машина, ребенок. Но однажды все поломалось и рухнуло. У Риты обнаружили редкую болезнь, которая поначалу не очень ее беспокоила, но, незаметно подкрадываясь, все больше и больше разрушала организм.
Теперь она была инвалидом первой группы, прикованная к постели, рано состарившаяся, беспомощная, за которой ухаживала престарелая мать. У Виктора давно была другая семья. Сын женился и уехал в Германию, откуда приходили редкие письма и небольшие посылки.
Как ни странно, Рита улыбалась, глядя на Любу. Улыбалась и говорила, говорила… Она вспоминала их лучшее время — девчонок, преподавателей, любовные истории, случаи «на картошке». Люба не заметила, как и сама втянулась в водоворот прошедших событий. Но когда Рита спросила об Игоре, она смешалась, не зная, стоит ли рассказывать свою запутанную историю. А потом, заметив искренний интерес подруги, выложила все без утайки. Даже об Ане рассказала.
— Сегодня ходила в юридическую консультацию. Там меня «обрадовали», мол, вся бюрократия может растянуться на полгода и больше или совсем ничего не получится.
— Знаешь, кто тебе поможет? Валя Калинкина, то есть Порошина по мужу.
— Валя? А что, у нее есть связи наверху?
— Она сама на этом верху.
— Так она вроде директором школы работает…
— Ну-у, как все запущено у тебя, Любовь Антоновна! Валя, то бишь Валентина Ивановна Порошина, теперь замминистра в Московском правительстве. Уже третий год.
— Что?!
На Любу напал истерический смех. Кое-как совладав с эмоциями, она рассказала подруге о чиновнице из Сергино. Теперь настал Ритин черед смеяться. К ним заглянула ее мать, удивленная непонятным весельем подруг. Дочь пересказала ей анекдот про замминистра. У нее это получилось смешнее, чем у Любы. Не зря ее считали самой артистичной и талантливой на курсе. Ах, если бы не проклятая болезнь!
Когда старая женщина оставила их одних, Рита, задумчиво посмотрев на Любу, не то спросила, не то вывод сделала:
— А ведь ты его по-настоящему любишь…
— Кого? — не поняла Люба, но тут же смутилась, покраснела, отвернулась к окну.
— Ты только гордыню засунь подальше, ладно? Думаешь, много человеку отпущено, тем более нам, женщинам? Я в молодости не жила, а будто репетировала. Мне казалось, что спектакль еще впереди. Что скоро состоится главная моя премьера. И премьера состоялась. Вот она. Перед тобой. Только, к несчастью, не водевиль и не драма с хеппи-эндом, а трагедия. Этот жанр в мои расчеты не входил. Как говорят, если бы молодость знала…
— Риточка, ты прости меня, что не появлялась три года. Я…
— Да я все понимаю. Когда Виктор ушел к другой, я думала, конец света наступил. Не хотела никого видеть. Я тогда еще могла передвигаться, но на улицу боялась выходить. Мне казалось, что там каждый на меня пальцем показывает, мол, смотрите, ее муж бросил, к молодой ушел, видать, изъян в ней какой-то или просто устарела.
Рита помолчала и продолжила уже спокойно:
— Я только недавно вдруг осознала, что любви-то и не было. Такой, например, как у вас с Игорем. Был праздник, фейерверк, карнавал — все что угодно, но не любовь. Пока были здоровье, красота, удача, нам казалось, что это и есть счастье. Но случилась беда — и фейерверк погас. Остался пшик, дым, мираж. Самое обидное, что и я тоже не любила. Я принимала за любовь сексуальные утехи, любование красивой внешностью и даже ревность. Он ведь сразу закобелился, с первых месяцев нашей гарнизонной жизни. Еще бы! Такой красавчик! Все бабы как с цепи сорвались. Одна перед другой выделывались — кто быстрее в постель с ним заскочит. А что мне оставалось, Люба? Сидеть клушей и кудахтать? И я завела любовника, да не ахти какого, а самого полковника, командира части. И понеслось. Но видимость семьи блюли. И праздники отмечали, и в отпуск ездили, и мебель покупали. Но пустоту в душе все время ощущала. Я объясняла ее нехваткой времени на отдых, развлечения. Думала, что не будь изматывающей работы, постоянных болезней Павлика, бесконечных дежурств и командировок мужа, то жизнь наша была бы полней, интересней. Мы бы ходили по театрам и концертам, устраивали бы приемы для друзей и богемы… Глупая! Разве театры и приемы заменят отсутствие главного — простого любящего взгляда, от которого поет душа. Мне иногда снится Панино, где мы в первый раз картошку убирали. Помнишь? Среди моих многочисленных поклонников был Коля Захаров…
— Такой невысокий, застенчивый? Мы еще смеялись над ним. Как завороженный смотрел на тебя, ложку мимо рта проносил за обедом, — улыбнулась Люба.
— До сих пор вижу взгляд его синих глаз. Он ведь в любви мне тогда признался. А я посмеялась…
В дверь заглянула Ритина мать:
— Ритуля, тебе лекарство пора принимать. Я сейчас принесу.
Люба собралась уходить. Пообещав Рите показать свою Анюту, она распрощалась.
Валя и в самом деле очень помогла. Обзвонив с десяток высокопоставленных чиновников, она вышла на тех людей, от которых непосредственно зависело Любино дело. Люба лишь по горячим следам мчалась в эти кабинеты и подписывала необходимые документы. Через неделю все было готово — оставалось поехать и забрать Аню. А тут еще позвонили из Сергино: ее вызывали на очную ставку с гражданкой Норкиной Нинелью Эдуардовной. «Вот и совмещу приятное с полезным», — усмехнулась Люба и тяжело вздохнула: ей предстояли объяснения с завучем по поводу перестановки расписания. Кроме того, мать ничего не знает о пожаре и покушении. «Предположим, — рассуждала Люба, — сейчас я выкручусь, ведь в Сергино я еду за Аней. А что будет потом, когда придет повестка в суд? Может, нужно рассказать маме, но самое страшное скрыть? Ладно, что-нибудь придумаю». А в сердце уже вползал холодок. Одно выражение «очная ставка» чего стоит! Да еще с этой жабой. Брр! Но ничего не поделаешь. Сама заварила эту кашу. Надо идти до конца. Утешением была мысль: «Эта гадина отравила последние часы жизни Серафимы Григорьевны и ускорила ее уход, — пусть же наступит возмездие».
