Девственная селедка - Вильмонт Екатерина Николаевна (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
— Догадался, конечно, но я твердо стояла на том, что после Корфу не видела Родиона.
— Значит, ты вбила клин между братьями.
— Я? Да что ты… Родион первый сдал брата.
— Вот то-то и оно.
— Да ладно, Ирма. Это уже в прошлом. Мне оба брата не нужны.
— Позволь тебе не поверить.
— Это твое личное дело.
— Хочешь совет?
— Попробуй…
— Позвони Родиону и расскажи, что Платон приехал и поблагодари за предупреждение. Только и всего.
— Совет хороший, но я, извини, им не воспользуюсь.
— Можно узнать почему?
— Потому что я гордая. Он ни с того, ни с сего удрал, а я буду ему звонить? Да никогда. Такой звонок означал бы аванс, а я не намерена его авансировать. Все ясно?
— Более или менее.
Лали сидела в кабинете покойного мужа и методично перебирала его бумаги. Ей необходимо было найти один документ, затребованный фирмой, в которой Иваныч работал много лет. Все бумаги у него содержались в образцовом порядке, однако нужный документ пока не находился. Ей казалось, что бумаги хранят его запах. От этого она как-то размякла, расчувствовалась, нудное на первый взгляд занятие доставляло удовольствие. Это был мир Иваныча, куда ей доступа не было. Наконец, документ обнаружился. Но она уже не могла оторваться… Просматривала все ящики. В одном из них обнаружила початую коробку очень дорогих сигар. Иваныч курил сигары крайне редко, только в минуты особого напряжения. Сигары упоительно пахли… А еще она нашла небольшой фотоальбом. Хотела взять его в руки, но вдруг испугалась. Она никогда прежде не видела его. Что же такое там может быть? Страшно. А вдруг там фотографии каких-то женщин? Она убрала альбом обратно в ящик, но он неудержимо ее притягивал. Я не смогу просто забыть о нем. Она открыла альбом и… слезы градом хлынули из глаз. В альбоме были ее фотографии, любовно разложенные в хронологическом порядке. Вот она такая, какой он увидел ее впервые. Простенькая девушка в ситцевом платье, с косой, перекинутой на грудь. Этот снимок был сделан на первом курсе. На следующей фотографии она уже беременная, в вязаной кофточке. И так двенадцать снимков. Последний был сделан во время круиза по Карибскому морю. Она в черном вечернем платье, подпоясанном зеленым длинным шарфом, с изумрудными сережками в ушах. Платье и серьги были подарком на пятнадцатилетие их брака. Боже ты мой… Как он меня любил… А я? Я до сих пор его люблю. Говорят, любовь и страсть быстро умирают. Да ничего подобного… Она перевернула последнюю страничку альбома и вдруг увидела записку. Почерк Иваныча. Записка была адресована ей:
«Девочка моя, ты найдешь эту записку только когда меня уже не будет. По-моему, этот альбом красноречивее любых слов говорит о моей любви. Так вот, прошу тебя, живи на всю катушку, так как ты умеешь. Будь веселой, красивой, жизнерадостной. И постарайся найти себе мужчину. Нельзя хранить верность покойнику. Это глупо. Жизнь не для того дается. Погоревала и будет. Я думаю, сразу выходить замуж не стоит. Но жить полной жизнью необходимо. Я уверен, что такая прелестная женщина не останется одна. И я благословляю тебя на этот шаг. Я знаю, ты все равно будешь помнить и даже любить меня. Но жить надо не прошлым. И знай — я был с тобой бесконечно счастлив, с первого до последнего дня. Прости, что потянуло на пафос, но, знаешь ли, в такой ситуации это можно извинить, правда?»
Она разрыдалась. Слезы лились ручьем, но с ними из груди уходила боль. Иваныч как всегда прав. Замуж выходить я не буду, а жить на полную катушку… наверное смогу. Правда, непонятно, с кем… Но было бы желание, а желающие найдутся, как любит говорить Ирма. Родион? Да нет, не нужно. Хватит с меня Шахриных. И вообще… Это легко было написать «живи», а как? Если именно что желания нет? Показалось на мгновение, а он сбежал…
Вдруг раздался звонок. Кого это принесло в такой час? Родион? Нет, ерунда, он же не знает, где я живу.
Она нажала на кнопку видеоустройства. Какой-то мужчина. Лица не рассмотреть.
— Кто там?
— Ева, это Платон. Открой.
— Что ты хочешь?
— Поговорить!
Она нажала на кнопку. Он вошел в калитку. Она открыла дверь.
— У вас в Америке не принято разве звонить по телефону?
— Ага, вот ты и прокололась!
— В чем это?
— А откуда ты знаешь, что я живу в Америке? Я об этом ничего не говорил. Значит, все-таки Родька… Ну и что? Ты с ним спишь? Он как, в сравнении с твоим фантастическим любовником? Не очень проигрывает?
— Тоник, ты зачем приехал? Чтобы от этом спросить?
— Нет, я только сейчас понял, что ты с ним все-таки спуталась.
— Я ни с кем не спуталась.
— А откуда ж ты знаешь насчет Америки?
— Уж и не помню.
— Ну хватит, завралась совсем. Да, домик недурной…
— Раз уж приехал, может, хочешь чаю?
— Нет, коньяку.
— Коньяку я тебе не дам.
— Это почему?
— Я одна здесь, а кто знает, что вскочит в голову пьяному мужику.
— Боишься, что я тебя изнасилую?
— Нет, этого я как раз не боюсь.
— А чего тогда? Я женщин не бью.
— Еще не хватало. Так все-таки зачем ты примчался сюда на ночь глядя? Говори и я вызову тебе такси.
— Я виделся с сыном.
— Я догадалась. И что?
— Он тебе еще не доложился?
— Нет. Но он и не должен.
— Слушай, Ева, я хочу сказать тебе, что ты редкая сука.
— Я уже поняла. Ты только это хотел мне сказать? Я вызываю такси?
— Нет, это только начало… Я понял, дело, очевидно, в классовой ненависти.
— Что? — опешила от неожиданности Лали.
— Да, да. Именно классовая ненависть. Ты чувствовала, что не годишься для нашей семьи, и в твоем положении не могла рассчитывать на законный брак, хоть ты и делала вид, будто инициатива принадлежит тебе…
— Так, очень интересно… — Лали опустилась в кресло и закурила.
— Не кури при мне, я этого не выношу.
— Не выносишь? Скатертью дорожка. А я в своем доме буду делать что захочу. Давай, развивай свою мудрую мысль.
— Ты сбила меня с толку.
— Ты говорил, что я пылала классовой ненавистью, а ты не мог на мне официально жениться.
— Ну да, именно. Ты обнаружила, что беременна, смолчала, понимая, что законный брак тебе не светит, аборт делать не пожелала, ну еще бы, первый аборт это опасно, тебе ли, медичке, было этого не знать, а тут подвернулся старый опытный прожженный кобель, из бывших зэков, без площади, вот он и решил взять ребеночка на себя, заодно и молодую красивую телку.
— Тоник, ты… Тебе не стыдно нести всю эту мерзкую чушь? Я думаю, твои папа с мамой на том свете краснеют за тебя.
— Не трогай моих родителей! Не смей!
— Извини. Дальше что?
— Ты своего добилась! Отняла у меня сына, унизила меня как мужчину, да еще соблазнила моего брата, единственного родного мне человека. Что ж, ты можешь торжествовать.
Она встала, взяла из буфета бутылку коньяку, налила в коньячный бокал.
— Выпей, может, придешь в себя.
Он залпом выпил коньяк.
— Еще!
Она налила. Ей было жалко его сейчас.
Он выпил. Поставил бокал.
— Еще?
— Да!
Она налила еще.
— Возьми хотя бы конфету, — посоветовала Лали.
— А ты что это вдруг расщедрилась?
— Мне жалко тебя, Тоник.
— Жалко? — Он позеленел. — Тебе меня жалко?
— Жалко.
— Это почему же?
— Потому что ты… Потому что ты как маленький, тебе не дали игрушку…
— Ты как была дурой, так и осталась. Жалеет она меня…
— Скажи лучше, как встретился с сыном?
— Встретился… Я ему триста лет не нужен.
— И он тебе, по-видимому, тоже?
— Глупости!
— Да нет… Зачем тебе взрослый парень, чужой совершенно, любящий память о другом отце? Которого нужно завоевывать еще… И ты прав. Тоник, найди себе хорошую красивую девушку, женись, сделай ребеночка, ты еще молодой, успеешь вырастить, воспитать.
В комнату вдруг вошел Вир. Потянул носом воздух и улегся у ног хозяйки.
— Хороший совет, — фыркнул Платон.