Быть лучшей - Брэдфорд Барбара Тейлор (полные книги txt) 📗
Маделина, захваченная гипнотическим взглядом Филипа, испытывала непривычные чувства. В горле у нее пересохло, дыхание сбилось. Ее даже как будто слегка знобило. Присутствие Филипа волновало. Так на нее еще не действовал ни один мужчина, даже Джек Миллер. Но и то сказать, никого подстать Филипу Макгиллу-Эмори она прежде не встречала. Он был такой мужественный, такой сильный и вместе с тем такой обаятельный. Просто фатально обаятельный. Он выбил ее из колеи. Хуже того – испугал.
Маделина с удивлением почувствовала, что готова расплакаться, и быстро отвернулась, избегая его магнетического взгляда. Ее снова охватила дрожь, на сей раз не только внутренняя, и, чтобы она не стала заметной, Маделина отошла немного в сторону.
– А это чей предок? – откашлявшись, спросила она через плечо.
Филип подошел, встал за спиной, жадно вдыхая запах ее волос, духов. Пряный, мускусный, дразнящий. Ему так захотелось обнять ее, но он усилием воли подавил это желание.
Стараясь говорить ровным голосом, он ответил:
– А, это Эндрю, шотландец, морской волк. Он приехал в Австралию на вольное поселение в восемьсот пятьдесят втором году. А рядом с ним его жена Тесса. Эндрю – отец-основатель. Он первым ступил на эту землю, создавая это хозяйство, заложил фундамент дома, в котором мы сейчас находимся. И дал ему имя – Данун, по названию шотландского местечка, в котором родился.
– Очень красивый дом, – хрипло проговорила Маделина. Слова давались ей с трудом, настолько остро она ощущала близость Филипа.
– Спасибо… Мне тоже так кажется. Хотя нынешний вид в стиле старого американского Юга придал дому мой прапрадед Брюс после поездки в Штаты в начале девятисотых годов. Он перестроил фронтон и добавил колонны, чтобы дом напоминал колониальные особняки где-нибудь в Виргинии или Джорджии.
– Или в Кентукки… Здесь многое напоминает мне о родных краях.
Филип заглянул Маделине в лицо и удивленно спросил:
– Так вы оттуда?
Она кивнула.
– Но речь не выдает в вас южанку.
– А в вас – австралийца, – сказала Маделина и впервые после знакомства с Филипом от души рассмеялась, хоть немного освобождаясь от сковывавшей ее напряженности. – Я родилась и выросла в Лексингтоне.
– Стало быть, среди лошадей, да? Это означает, что вы ездите верхом.
– Да.
Глаза Филипа радостно вспыхнули.
– Так покатайтесь со мной! – воскликнул он. – Я покажу вам здешние края, хозяйство… Вряд ли вчера вам многое удалось увидеть, тем более, что вы приехали в сумерках. – Филип оглядел ее одежду. – Наверняка здесь найдутся подходящие для вас брюки и сапоги.
– Да у меня все есть, – сказала Маделина. – Еще в Нью-Йорке Пола предупреждала, что мы, возможно, проведем уик-энд в поместье и надо взять все для этого необходимое. Она даже перечислила, что именно.
– Умница сестра, – сказал Филип, улыбаясь. – Тогда поехали, чего же мы ждем!
Схватив Маделину за руку, он буквально потащил ее к выходу из галереи.
– Пока вы будете переодеваться, – добавил он, – я быстро выпью чашку кофе. Буду ждать вас в столовой.
– Я скоро, – покорно сказала Маделина, подчиняясь власти этого человека.
Она появилась в столовой через десять минут, что приятно удивило Филипа. Женщины, вертящиеся перед зеркалом и заставляющие себя ждать, всегда раздражали его. Совсем иное дело – женщины из семейства Харт: они никогда специально не прихорашиваются, но всегда выглядят неотразимо. Маделина, кажется, из этой же породы.
Он поднялся и с восхищением оглядел ее. Ему понравился ее вид. Настоящая наездница, а не дилетантка какая-нибудь, которой просто хочется принарядиться, а на верховую езду наплевать. Тут его не проведешь. Мужская шерстяная красно-бордовая шотландка и кремовые галифе были в хорошем состоянии, но явно не новые, как и вычищенные до блеска черные сапоги, не раз бывавшие в деле.
Широко улыбаясь, Филип взял Маделину под руку и повел через задний двор к гаражу.
Проходя вдоль вереницы машин, стоявших у дорожки под навесом, Филип спросил:
– Каким путем вы сюда добирались?
– Том Уиллен повез нас по главной дороге, – ответила Маделина. – Так что я посмотрела загоны для овец, помещения для стрижки, рабочий поселок.
– Ага, прекрасно… Тогда поедем на поля, покатаемся по-настоящему, – заявил Филип, помогая Маделине сесть в темно-синий «мазерати».
Пока она переодевалась, он позвонил в конюшню, и, когда они добрались до старых строений, которые вчера так понравились Маделине, лошади уже были оседланы.
Старший конюх поджидал их. Представив ему Маделину, Филип повел ее к стойлам.
– Это Гильда, – сказал он, открывая ворота и выводя чалую кобылу.
Передавая Маделине поводья, он добавил:
– Она в вашем распоряжении. Сами увидите, какая она добрая, но и огня в ней достаточно. Так что не заскучаете.
Подавив соблазн помочь Маделине сесть в седло, Филип отступил в сторону.
– Благодарю, действительно чудесная лошадь, – сказала Маделина, оценивающе поглядывая на Гильду.
Она начала поглаживать, ласкать ее, завоевывая дружбу. Так ее учили обращаться с незнакомыми лошадьми конюхи в Кентукки. Через несколько минут, решив, что знакомство состоялось, Маделина вдела ногу в стремя и взлетела в седло.
Наблюдая за ее уверенными действиями, Филип одобрительно улыбался. Сам он оседлал Черного Опала, лоснящегося, черного, как эбеновое дерево, жеребца и, выехав с мощенного конюшенного двора и миновав главную дорогу, пустил лошадь по узкой тропинке, которая полого спускалась к небольшой рощице.
Они двигались друг за другом. С обеих сторон их обступали вязы и ивы. Вскоре они выехали на широкий луг, покрытый колеблющейся на ветру зеленой травой. Некоторое время ехали бок о бок, а потом, неожиданно пустив Черного Опала галопом, Филип оставил Маделину позади.
– А ну-ка, девочка, вперед, не подкачай, милая, – протяжно произнесла Маделина, припадая к шее лошади и слегка привставая в стременах.
Также перейдя на галоп, она пустилась вслед за Филипом, догнала его и понеслась рядом, пересекая луга и беря по пути разнообразные препятствия. В конце концов Филип натянул поводья и замедлил ход.
Маделина последовала его примеру. Здесь была чужая территория, так что вольничать не следовало.
Отдышавшись немного, они посмотрели друг на друга.
– Здорово. Вы были великолепны, – сказал Филип. – А теперь поедем потише – начинаются пастбища.
Они неторопливо пересекли красивые поля, на которых лениво щипали траву стада овец. Миновали эвкалиптовую рощу, въехали под сень золотистых вязов, следуя вдоль извилистой серебряной нити реки, оставили позади широкую долину и наконец добрались до зеленеющих холмов Дануна.
Время от времени они переговаривались. Маделина задавала вопросы.
Филип отвечал ей, но по большей части они ехали молча. Филипу было это по душе. Он не был говоруном – скорее, человеком замкнутым и самодостаточным, так что женщины, которые болтали без умолку, действовали ему на нервы. Молчание Маделины было как бальзам. Ее присутствие он ощущал непрестанно, и в то же время она не навязывала себя, не покушалась на его внутренний мир, который он привык оберегать сызмальства. Между ними не было никакой неловкости. Во всяком случае, он ее не чувствовал. Он просто знал, что она едет рядом, и от этого ему было легко и свободно, как никогда прежде.
Маделина разделяла эти чувства. Неловкость и напряжение, пережитые в галерее, уменьшились, пока она переодевалась, и вовсе исчезли во время конной прогулки. Хотя Новый Южный Уэльс бесконечно далек от Кентукки, она впервые за последние четыре года, после отъезда из Лексингтона, испытала такую щемящую близость к дому. Тишина садов, которая поразила ее нынче утром, сменилась умиротворенностью безбрежных полей, и душа Маделины открылась навстречу удивительному, всеобъемлющему покою.
Они ехали по его землям уже почти два часа и в конце концов добрались до цели путешествия, которую Филип наметил, выезжая из конюшни. Это было самое высокое место Дануна, к нему вела крутая дорожка. Достигнув вершины холма, Филип спрыгнул с Черного Опала и подождал Маделину, ехавшую чуть позади.
