Только для влюбленных - Лоренс Терри (книги без регистрации .TXT) 📗
— Нет? Я не могу основывать показ в галерее на изображениях Бели-Зар. Они хотят видеть мои серьезные работы.
Дейв был серьезен, как никогда. Его план заманить Гвен к себе сработал идеально, и это после того, как все остальные его планы рухнули. Теперь надо ждать подсказок интуиции, как ему поступать дальше, что казалось настоящей пыткой.
— Давай пойдем в дом и поговорим обо всем.
Дейв предложил перенести ее через горячий песок. Гвен задумалась, размышляя, что лучше — обожженные подошвы или разбитое сердце.
— Последний намазывает первого защитным кремом, — крикнул Дейв через плечо и, превратив это в игру, двинулся к дому, взбивая пятками песок.
Гвен заспешила за ним и, задыхаясь, нагнала его только около лестницы.
— Подожди минуточку. Если ты выиграешь, я намазываю тебя кремом, а если я выиграю, ты намазываешь меня кремом. Почему же у меня такое ощущение, что ты выигрываешь в любом случае?
Молодой человек залихватски усмехнулся.
— Мы выигрываем оба. Я считал, что в этом цель игры.
— Опять умничаешь.
Дейв задержался в дверях и ответил ей долгим взглядом.
— Идешь?
Гвен прошла мимо него, невольно задев его телом. Он об этом позаботился. Затем Гвен начала вытирать ноги о половик, лежащий у входа, и отказывалась войти, пока как следует не стряхнула песок со ступней.
Комната оказалась длинной и узкой: стена окон напротив беленой стены. Оригиналы рисунков Дейва для обложек комиксов перемежались удивительно изысканными акварелями и рисунками пером. Морские берега, негодяи и птицы соперничали друг с другом в борьбе за пространство на стене.
— Акварели тоже твои? — поинтересовалась Гвен.
Дейв выжидающе кивнул. Он знал: она обдумывает, что сказать, когда сделать паузу и дать возможность высказаться ему. Просто он не знал, как все это воспринимать.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Лимонад есть?
— Сейчас посмотрю.
Гвен шла вдоль стены и, начав с дальнего угла, намеренно рассматривала картины по одной. Супергерои всех видов и размеров сосуществовали с ночными городскими видами. Желтые неоновые полосы подчеркивали одиночество в толпе. Обложки комиксов придавали всему такую первозданную непосредственность и свежесть, которых она не видела на большинстве выставок.
Когда Гвен дошла до конца комнаты, Дейв подал ей стакан с лимонадом через доску, отгораживавшую небольшую кухню.
— Твоим работам гарантирован успех, Дейв.
— Спасибо. Я считаю лучшими последние работы. Это прорыв и нечто особенное, и ты часть этого, — он слегка наклонил свой стакан в ее сторону. — Еще раз спасибо.
Гвен медленно тянула свой лимонад.
— Благодарности заслуживаешь ты. Да, я сказала тебе, что выдержала испытания?
— Изумительно, — Дейв обошел доску и, обняв ее одной рукой за талию, поцеловал в лоб.
— Поздравляю, Гвен. Я знал, что ты сможешь.
Гвен. Ни бэби, ни милочка, ни любовь, ни даже любимое выражение Шарлотты «дорогуша». Означало ли это, что для него тоже все кончено? Гвен знала, что плакать не следовало: она сама объявила, что все кончилось. Так и было, если бы только не ее любовь к нему.
— В общем, не такой уж и трудный оказался экзамен, — начала она, заставляя себя говорить веселым голосом. — За исключением того, что когда я вошла, села и открыла свой кейс, чтобы достать калькулятор, оттуда выпал один из твоих комиксов.
— Который?
Гвен пожала плечами.
— Я с такой скоростью запихнула его обратно, что не обратила внимания. Дейв поцокал языком.
— Именно так выразился мужчина, сидевший напротив меня.
Они посмеялись.
— Я объяснила ему, что знакома с художником, и он только что выиграл три премии Шэзэм.
— Не сомневаюсь, твое сообщение произвело на него впечатление.
Гвен засмеялась и больше ничего не сказала. Ей не стоило бы казаться такой умиротворенной, не следовало подшучивать над Дейвом и выискивать тонкие подходы к тому, чтобы ее пригласили остаться пообедать. Гвен надо бы изложить свое дело и удалиться. Как только она запомнит получше обстановку, в которой он живет и как он выглядит.
Гвен повернулась лицом к комнате и, глубоко вдыхая океанский воздух, начала рассматривать отбеленные полы, мягкие стулья, покрытые полосатым ситцем. Казалось бы, при таком бьющем в окно солнце, белая комната должна ослеплять. А она лишь казалась чистой, удобной и просторной. В ней легко было почувствовать себя дома.
— У тебя замечательная комната.
— На виду ни одной банки из-под пива, а грязное белье благополучно запрятано.
— Я не хотела, чтобы это прозвучало свысока.
— Давай я покажу тебе остальные работы, предназначенные для выставки, и можешь еще засыпать меня комплиментами. Чистое наслаждение, когда тебя хвалит кто-то старше четырнадцати и не только словечками вроде «клево», «во дает» или «жуть».
Дейв прошел в рабочую комнату к чертежному столу. Яркий свет ламп падал на ряды прислоненных ко всем стенам иллюстраций. Восхищенно поохав и поахав над энергией и тонкостью его работ, Гвен последовала за ним в спальню, где хранились остальные.
— У меня картины торчат всюду, куда ни глянь, — объяснил он, отодвигая с дороги стул со спинкой-лесенкой, и достал из шкафа еще две картины.
Но на них могли быть изображены хоть тролли, Гвен уже не смотрела. Она смотрела на стену за ним. Над постелью висел рисунок, на котором в рубашке Дейва, свернувшись калачиком, спала Гвен. Рисунок казался огромным. Очень внушительное зрелище. И интимное. Оно рассказывало об одиночестве и любви, размышлениях и страсти. В галерее эта пастель, безусловно, привлечет внимание, даже, пожалуй, вызовет уважение. Над постелью же от нее веяло нескрываемой эротикой. Мисс Стикерт вспыхнула.
Публика увидит на этой картине женщину, скромно одетую в рубашку, которая тщательно прикрывала все эрогенные зоны. И все-таки, все-таки… Резкие штрихи, страстно выписанные детали и чувственные линии делали даже выпуклость худой лодыжки сексуальной и волнующей.
Несомненно, возникнет вопрос, позировала ли Гвен для него специально. Если она возьмется это отрицать, утверждать, что написанное — игра воображения мистера Кинга, то ей, безусловно, ответят: «Надо очень любить, чтобы так подробно представить».
Вот к такому выводу Гвен пришла. Она встретилась с Дейвом глазами. Он смотрел на нее так же напряженно, как тогда, когда рисовал. Гвен отвернулась и оказалась лицом к лицу с другой обнаженной, — Я назвал ее «Набросок с подушкой», — сообщил Дейв.
Он мог назвать ее как угодно. Гвен назвала бы ее «Воплощенное распутство». Нет, ничего нескромного не было, и вместе с тем сразу становилось понятно, что подушка — единственная одежда натурщицы. Ее бедра были округлы и податливы, тело мягко подцвечено постелью, кричало о том, что его изучали внимательно и подробно. Дейв уловил даже россыпь веснушек у Гвен над грудью.
Выставлять такое в галерее просто невозможно. Вывешивать это здесь, в его комнате, казалось еще менее приемлемым. «Набросок с подушкой» располагался так, что лежа в постели Дейв мог смотреть на нее, а женщина с картины смотрела на него. Колени ее были слегка приподняты, руки прижимали к себе подушку, придавливая невидимую грудь. Теплый взгляд ничего не скрывал и ни от кого не скрывался, в нем не было стыда, в глазах плясало колдовство.
— Ты не можешь это показать, — голос ее вздрагивал от неровного дыхания. — Не в галерее.
Если даже хоть один покупатель это увидит…
— Ты можешь получить очень любопытные предложения.
— Меня любопытные предложения не интересуют. — «Только руки и сердца». — Картины меня компрометируют.
— Если кто-нибудь скажет о тебе хоть что-то компрометирующее, позови меня.
— Терпеть не могу, когда я стараюсь быть серьезной, а ты меня смешишь.
— Я стараюсь не делать этого. Я вообще старался стать всем, чем ты хотела меня видеть, только галстук не надевал.
— Видишь? Ты снова шутишь.
— Я художник. Я выставляю свои работы. Ты хочешь, чтобы я изменился?