Любовь в холодном климате - Митфорд Нэнси (читаем книги онлайн txt, fb2) 📗
Никогда не забуду тот счастливый день. Дом наконец-то стал моим, рабочие ушли, приходили Козенсы, в саду распустились нарциссы, и пел, надрывая легкие, черный дрозд. Забежавший Альфред, похоже, нашел такой мой внезапный прилив хорошего настроения весьма странным. Он сказал, что всегда знал, что дом рано или поздно будет закончен, и не метался, подобно мне, между верой и черной бездной скептицизма. Что же касается Козенсов, то, даже осознавая в тот момент, что в глазах Альфреда одно человеческое существо ничем не отличается от другого, я все-таки нашла его равнодушие к ним и их визиткам довольно обескураживающим.
– Так ужасно, – стенала я, – что я не могу нанести ответный визит, ведь наши карточки еще не прибыли. Да, их обещали сделать на следующей неделе, но мне не терпится пойти сейчас, сию минуту, разве ты не понимаешь?
– На следующей неделе будет в самый раз, – отрезал Альфред.
Вскоре наступил еще более счастливый день; я проснулась в собственной постели, в собственной комнате, отделанной по моему вкусу и обставленной целиком и полностью так, чтобы устраивать меня. Да, по этому случаю было зверски холодно и лил дождь, и поскольку у меня пока еще не было прислуги, мне пришлось встать очень рано и приготовить Альфреду завтрак, но я ничего не имела против. Он был моим мужем, и стряпня происходила у меня на кухне; все это казалось мне великолепным.
А теперь, думала я, вперед, к сестринским отношениям, на которые возложены такие надежды. Но, увы, как это часто бывает в жизни, все обернулось не совсем так, как я ожидала. Я обнаружила, что действительно получила двух сестер, но они были совсем не похожи на очаровательных подруг моей мечты. Одной стала леди Монтдор, а другой – Норма Козенс. В то время я была не только очень молодой, едва достигшей двадцати лет, но и крайне неискушенной. До сей поры все межчеловеческие отношения складывались у меня с членами моей семьи или с другими девочками моего возраста (школьницами либо дебютантками), они были очень просты и незамысловаты, и я понятия не имела, что может существовать нечто более сложное; даже любовь в моем случае шла спокойной стезей. Я в своей простоте полагала, что если нравлюсь людям, то следует так же хорошо относиться и к ним, и чего бы они от меня ни ожидали, особенно если были старше, я была морально обязана это выполнять. В случае с этими двумя «сестрами» мне и в голову не могло прийти, что они самым беззастенчивым образом пожирают мое время и энергию. До рождения детей я имела уйму свободного времени и была одинока. Оксфорд – это место, где светская жизнь, в противоположность тому, что я предполагала, рассчитана на холостых мужчин. Любая хорошая беседа, хорошая еда и хорошее вино предназначались для тех собраний, где нет женщин. Вся тамошняя традиция по сути своей монашеская, и в том, что касается общества, жены совершенно излишни.
Я бы никогда не выбрала Норму Козенс в близкие подруги, но ее общество, вероятно, казалось мне предпочтительнее часов одиночества, тогда как леди Монтдор по крайней мере приносила глоток воздуха, который, хотя его и нельзя было назвать свежим, происходил из большого мира за пределами нашего монастыря, из мира, где женщины годятся не только для постели.
Горизонт миссис Козенс тоже простирался дальше Оксфорда, хотя и в другом направлении. Ее девичья фамилия Борли, а семейство Борли было мне хорошо известно, поскольку громадный, выстроенный в 1890 году в духе елизаветинской эпохи дом ее деда располагался неподалеку от Алконли и они были свежеиспеченными богачами тамошней округи. Этот самый дед, ныне лорд Дрирсли, сделал деньги на иностранных железных дорогах. Он породнился с поместными дворянами и произвел огромную семью, всех членов которой, когда они выросли и вступили в брак, расселил в поместьях, находившихся неподалеку от Дрирсли-мэнор. Они, в свою очередь, стали видными производителями, так что щупальца Борли к настоящему времени протянулись по изрядной части западной Англии, и, казалось, нет конца многочисленным кузенам, теткам, дядьям, братьям и сестрам семьи Борли, а также их свойственникам. Внешне они мало отличались друг от друга; у них у всех были сердитые лица, напоминающие мордочку белой морской свинки, они одинаково думали и вели одинаковый образ жизни, в котором было много спорта и других сельских развлечений, и редко ездили в Лондон. Соседи уважали их за следование моде, соблюдение нравственных норм, богатство и совершенство в любых видах спорта. Они делали все, что полагалось, – заседали в судах и советах графства, дрессировали щенков гончих и руководили организацией девочек-скаутов; один был членом парламента, другой – мастером охоты. Короче говоря, они являлись столпами деревенской Англии. Дядя Мэттью, который сталкивался с ними по местным делам, питал к ним отвращение, а потому они содержались во многих его выдвижных ящиках под одним именем Борли – я никогда толком не понимала почему. Однако в отличие от Ганди, Бернарда Шоу и лабрадора Лэбби, они продолжали процветать, и никакого ужасного истребления Борли не происходило.
Моим первым опытом в оксфордском обществе в качестве жены младшего дона стал званый обед, устроенный в мою честь Козенсами. Профессор пасторского богословия Уэйнфлитского колледжа был преподавателем того же предмета, который преподавал и Альфред, и был, таким образом, важен в нашей жизни, оказывая влияние на карьеру моего мужа. Я поняла это и без комментариев Альфреда. Так или иначе, я, конечно, изо всех сил старалась, чтобы мое первое появление в оксфордском обществе прошло успешно, хотела выглядеть хорошо, произвести доброе впечатление и послужить к чести своего мужа. Моя мать подарила мне вечернее платье от Мейнбохера, которое казалось специально созданным для такого случая. Белая плиссированная шифоновая юбка и черный топ из шелкового джерси с высоким воротом и длинными рукавами, перетянутый широким черным лакированным поясом. Надев платье с единственным моим ювелирным украшением – бриллиантовой брошью, присланной мне отцом, я посчитала, что выгляжу не только элегантно, но и приличествующим случаю образом. Мой отец, кстати, остался глух к предложению леди Монтдор купить мне дом и объявил себя слишком разоренным даже для того, чтобы увеличить мое содержание в связи с замужеством. Однако он прислал чек и это чудесное украшение.
Дом Козенсов не был причудой вельможи. Он относился к самому худшему разряду домов, характерных для унылой Бэнбери-роуд. Дверь нам открыла профурсетка. Я никогда прежде не видела профурсеток, но без труда узнала этот тип, едва взглянув на нее. В холле нам с Альбертом и прислугой преградила путь большая коляска. Однако мы кое-как выбрались, сняли пальто, а затем профурсетка открыла какую-то дверь и втолкнула нас, без объявления наших имен, в ужасную гостиную Козенсов. Все это – под аккомпанемент визгливого лая четырех бордер-терьеров.
Я сразу же поняла, что мое платье здесь не к месту. Норма сказала мне впоследствии, указывая на многие страшные оплошности, которые я предположительно допустила в ходе этого вечера, что от меня, как от невесты, ожидалось, что я надену на наш первый званый обед свое свадебное платье. Но, даже оставляя в стороне этот промах, топ из джерси, пусть и парижский, был явно неприемлем в качестве вечернего наряда в высшем оксфордском обществе. Другие присутствовавшие женщины были либо в кружевах, либо в марокене [59], с открытой до талии спиной и голыми руками. Их платья были желтовато-кремовых оттенков, и такими же были они сами. Холодный день сменился зябким вечером. Камин у Козенсов не был разожжен, а на каминной решетке лежал кусок гофрированной бумаги. И тем не менее эти обнаженные леди, похоже, не мерзли, они не посинели от холода, не покрылись гусиной кожей, как случилось бы со мной, и не дрожали. Мне вскоре предстояло узнать, что в преподавательских кругах оксфордское лето считается отвратительно жарким, а оксфордская зима – приятной и бодрящей, но ни межсезонье, ни показания термометра во внимание не принимаются, и холод никогда не ощущается. Помимо того что не было огня, сама комната оказалась ужасно безрадостной. Жесткая маленькая софа и несколько маленьких жестких кресел, обитых кретоном такого тусклого и унылого рисунка, что трудно вообразить, как кто-то, даже из семьи Борли, на самом деле их выбирал. Было невозможно представить себе, как он заходит в магазин, присаживается, рассматривает один за другим выкладываемые перед ним ткани и вдруг, просияв, говорит: «Стоп! Вот это – то, что нужно». Светильники были без абажуров, в хромированной арматуре, вместо ковра на полу лежало несколько скользких половичков, на стенах, выкрашенных блестящей кремовой краской не было ни картин, ни безделушек, ни цветов, чтобы скрасить наготу.
