Вторая молодость любви - Осипова Нелли (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Генрих воспользовался ее отсутствием и заговорил с Митей о деле, которому придавал большое значение:
— Послушай, Митя, у меня есть для тебя предложение, от которого ты не должен отказываться, потому что это интересно и выгодно. Я уже говорил, что приглашаю специалистов из других стран. Почему бы тебе не приехать и не поработать у меня в клинике? Погоди, не перебивай, дай мне сказать все до конца. Это может быть не обязательно Майсен, ты волен работать и в Дрездене или…
— Чего попусту говорить, — все-таки перебил его Митя, — я же не уролог!
— Не спеши, выслушай. Мне нужны и общие хирурги, я не собираюсь зацикливаться на урологии. Это — моя специальность, но в новых клиниках будет и другое направление.
— А чего это ты, строгий и справедливый, говоришь об этом, когда мама на кухне? — съехидничала Танька.
«Она не только очаровательна, но и умна, тонко чувствует ситуацию», — подумал Генрих и ответил:
— Пусть папа сам скажет маме, это лучше, чем я стану втолковывать им обоим сразу. Поняла, Лиса Патрикеевна?
— Поняла, Седой Лис, — сказала Таня и слегка погладила его по седеющему виску.
Генрих с нежностью поглядел на нее. Митя перехватил его взгляд, встревожился почему-то и обещал подумать над предложением и поговорить с Сашенькой.
— Да, да, конечно. Обсудите все хорошенько, спешки нет. Сашенька у тебя умница и очень практичный человек в подобных вопросах. И учтите, что срок контракта ты можешь установить сам: на полгода, год или больше. Попробуешь, а там будет видно. Главное — наладь контакт со своим главным врачом.
— Шутишь? Как?
— Не знаю… Ну, напиши ему оду.
— Точно! — поддержала его Танька. — И опубликуй в «Медицинской газете»! Вот будет номер, умора!
— У меня есть еще одно важное дело, которое я хотел бы обсудить с тобой, посоветоваться…
Вернулась Сашенька с подносом, на котором звенели еще пустые чашки.
Генрих на минуту умолк, помогая ей освободить поднос, потом продолжил:
— Я должен купить для Петра Александровича другую квартиру, потому что из-за отсутствия лифта он сидит в четырех стенах, как арестант. Ты знаешь, Митя, скольким я ему обязан.
— Правильно, Ген, правильно, долги надо отдавать при жизни заимодавца.
— Я бы не стал так формулировать. Он мне более чем родной человек, я люблю его и отношусь к нему с огромной нежностью и уважением. — Генрих сделал паузу и добавил: — Так же, как и к вам, мои дорогие Ореховы.
Сашенька сразу же предложила одновременно с покупкой новой квартиры продать старую. Это значительно уменьшит расходы.
— Видишь, какая она практичная, — обратился Генрих к Мите, — а я об этом даже и не подумал. Полагаешь, она стоит каких-то денег?
— Жилье в Москве всегда стоит денег, — назидательно заметил Митя. — Только делай все через проверенную фирму, а то обдурят, облапошат за милую душу, это у нас сейчас очень распространенный бизнес, может быть, даже доходнее твоего.
— Я могу рассчитывать на твою помощь? — спросил Генрих.
— Что за вопрос? Разумеется. В понедельник и начнем, а то ведь ускачешь домой и не успеешь.
— Я останусь в Москве столько, сколько потребуется, чтобы все оформить и перевезти старика — ему одному с переездом не справиться, а ты тоже ведь не баклуши бьешь, знаю.
— Ты поразил меня сегодня своими поговорками в самое сердце! Собираешь их, что ли? — удивился Митя.
— Да нет, сам поражаюсь. Они сами вылезают откуда-то, из подсознания, наверное… не знаю, — пожал плечами Генрих.
Сидели почти до часу ночи. Разговорам не было конца. Когда Генрих стал прощаться, договорились, что завтра он приедет пораньше, чтобы привезти подарки, а потом они с Сашенькой отправятся на встречу.
— А ты разве не поедешь с нами? — спросил он Митю.
— Что мне там делать? У них тоска смертная — ни одного остряка, ни одного весельчака. Один был — и тот махнул на загнивающий Запад.
— Ну, знаешь! — только и смогла сказать Сашенька — так она была возмущена.
— Не стоит сердиться, — сказал примирительно Митя, — просто у вас с отъездом Генриха нет равных мне.
— Папик, не хвались так бесстыдно, скромность украшает человека.
— Твоему папику не нужны украшения, он и так красив, — с гордостью за друга заметил Генрих.
— Ты тоже очень красивый, — сказала Танька, откровенно любуясь им, — только ты… нет, не скромный, а… не знаю, как сказать… застенчивый, наверное… — И вдруг залилась краской.
Возникла общая неловкость, и Сашенька постаралась скорее сгладить ее, заявив:
— Ладно, ладно, время позднее, а Генриху еще добираться до гостиницы. Лучше бы вызвать такси.
— Не беспокойся, Сашенька, я еще не разучился ловить леваков.
— Ты собирался заехать за мамой к четырем? — неожиданно спросила Таня.
— Да. Чтобы вместе рассмотреть подарки и успеть к шести на встречу, — ответил Генрих.
— А что ты собираешься делать до четырех часов?
— Может, схожу в Петру Александровичу, погуляю, посмотрю Москву. Еще не решил.
— Давай сходим к нему вместе, а потом я покажу тебе новые здания в Москве, — предложила Таня.
— Я не возражаю, с удовольствием, если ты свободна, — глядя на родителей, неуверенно отозвался Генрих.
Сашенька и Митя не успели ничего ответить, потому что Танька тут же заявила:
— Значит, заметано! В десять можешь приехать?
— Могу.
— Татоша, а как же занятия? — заволновалась Сашенька. — Нельзя же пропускать только потому, что тебе так хочется?
— Если нельзя, но очень хочется, то можно! — с некоторым вызовом продемонстрировала свою независимость Татьяна.
Наступила неловкая пауза.
— Можно подумать, что мы не пропускали занятий, — заметил Митя и обнял Сашеньку, словно хотел успокоить ее.
Генрих как будто ждал этих слов.
— Значит, договорились — завтра в десять, — сказал он на прощанье.
На кухне оставалась гора посуды. Танька знала, что мать терпеть не может, когда грязная посуда остается до утра. Глянула на часы — второй час ночи. Когда же мама справится со всем этим? А завтра ей предстоит сходить в парикмахерскую, сделать, как шутил отец, «гранд-намаз», что означало, в папиной же терминологии, макияж под большое декольте.
Танька отправилась на кухню. Там возилась Сашенька, а Митя помогал ей.
— Ты чего заявилась? Справимся без тебя, иди спать, — сказала мать, — время позднее, завтра тебе рано вставать.
— Лучше ты иди спать, а мы с папиком все сделаем. Должна же ты завтра быть во всеоружии, — возразила Таня.
— Вот что, мои дорогие, — вмешался отец, — идите-ка обе спать. Завтра, Татоша, тебе предстоит прогулка с шикарным мужчиной, и я не хочу, чтобы ты ударила лицом в грязь. А ты, Сашенька, должна предстать перед всем курсом. Не дело, если кто-нибудь скажет, что Орехов держит жену в черном теле.
— Один ты до утра провозишься со своей тщательностью, — заметила Сашенька.
— А ты бы хотела, чтобы посуда сохраняла на себе остатки ужина?
— Митя, тебя послушать, так можно предположить, что я тебя кормлю из грязной посуды, — обиделась Сашенька.
— Родичи мои дорогие, что происходит? Ночной скандал в благородном семействе из-за грязной посуды, — оттеснила у мойки Сашеньку и, схватив немытую чашку, стала ее тереть поролоновой губкой, обильно смоченной жидким мылом. Чашка тут же выскользнула из рук, стукнулась о край мойки, со звоном разбилась и рассыпалась осколками по столу.
Танька охнула и расплакалась.
— Ну что ты, глупенькая, плачешь из-за какой-то дурацкой чашки, — ласково сказала Сашенька, — посуда бьется к счастью.
«Ничего себе счастье, — подумала Таня, — приехал Генрих, а я беременная… А при чем, собственно, Генрих? Почему разбитая чашка, беременность и слово «счастье» вызвали ассоциативно мысль о Генрихе, какое он имеет отношение ко всему этому? Разве что принесет завтра в подарок новую фарфоровую чашку из своего Мейсена. Чушь какая…»
— Вот что, бабы, марш спать, пока не перебили всю посуду! — грянул окрик Дмитрия.
