Накал страстей (ЛП) - Рейд Пенни (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

— Сенатор Паркер, — сказал он.

— Мистер Сандеки, — сказала она.

Мой желудок упал, пока я наблюдала за их взаимными хмурыми взглядами и холодным позерством. Я поморщилась, пытаясь сглотнуть, плотное, туманное оцепенение развернулось в моем животе, когда осознание напряжения усилилось, а тишина затягивалась.

Никто ничего не говорил целую минуту. На самом деле, никто ничего не сказал вслух в течение целой минуты. Вместо этого, они уставились друг на друга в молчаливом разговоре между собой. Мое сердце забилось от неловкости, пока я пыталась найти слова, чтобы сделать все лучше, объяснить, что Мартин был хорошим парнем, не таким, как его отец.

Но только я открыла рот, чтобы озвучить этот факт, Мартин наклонился и оставил мягкий поцелуй на моей щеке, прошептав на ухо:

— Увидимся вечером.

Он подарил мне натянутую, извиняющуюся улыбку, которая некоснулась глаз. Затем развернулся и ушел.

Я смотрела ему вслед, уставившись на дверь, размышляя, как все могло пойти настолько ужасно и неправильно за полторы минуты, когда абсолютно ничего не было сказано.

Негромкий мамин вздох привлек мое внимание, и я изо всех сил попыталась заговорить. Наконец я выпалила:

— Он замечательный. Действительно замечательный. Он ненавидит своего отца, и он должен понравиться тебе. У него много идей о спутниках, и он изобрел ленивые удочки... И я не понимаю, что же произошло.

Она печально улыбнулась, улыбка не затронула ее глаз, мама сделала три шага к двери и закрыла ее, потом повернулась ко мне и сложила руки.

— Кэйтлин, Мартин Сандеки— причина, по которой я здесь, на день раньше и без твоего отца.

Я хмуро посмотрела на нее, ища на ее лице подсказку, но видела только терпеливое беспокойство; в растерянности я высказала свое замешательство:

— Я не понимаю.

Она снова вздохнула. Она редко вздыхала. Я ощутила щемящее чувство тревоги.

Мама положила руку на мое плечо и повела нас обоих к кровати, усадив друг напротив друга; затем она сказала своим обычным деловым тоном:

— В мой офис вчера поступил звонок от репортера из "Вашингтон пост", они попросили меня прокомментировать конфликт интересов относительно телекоммуникационного законопроекта. Он поставил под сомнение мою профессиональную этику, если я останусь на своей должности, возглавляя Комитет по коммерции, науке и транспорту, потому что моя дочь находится в серьезных отношениях с сыном генерального директора крупнейшего  телекоммуникационного провайдера в этой стране.

— Погоди... Что?

— Кажется, у него есть фотографии тебя и Мартина, снятые во время вашего отпуска, и запись разговора с одним из ваших сокурсников, мистером Бэнджамином Салсмаром, который был с вами на прошлой неделе, который рассказывал, что у вас все серьезно и что ваши семьи довольно близки.

Бэнджамин Салсмар. Бэнджамин. Бэн. Бэн, насильник и чертов монстр!

АХ!

— Боже. — Я покачала головой, закрывая лицо руками. — Так вот почему Бэн был там сегодня утром... Что за придурок.

Я услышала, как мама прочистила горло. Я не подумала, прежде чем сказать; уверена, это был первый раз, когда она услышала, как я ругалась.К ее чести, она никак не прокомментировала это, хотя и говорила мне, когда я была младше, что взрослые люди не использовали нецензурные слова.

Она сразу объяснила, что ругательства использовали идиоты и лишенные воображения члены нашего общества, люди, которые так и не научились взрослому языку — то есть многосложным, описательным словам — и разбрасывались проклятьями, словно продолжая детскую истерику.

Впрочем, Бэн был придурком.

Но помимо придурковатости Бэна, в том, что он сказал, вернее, рассказал "Вашингтон пост", было только пятьдесят один процент правды. Мартин и я были в отношениях. Я не стыдилась его, но сейчас начала замечать, что наши отношения могли стать причиной некоторых профессиональных проблем для мамы.

Спустя несколько секунд она мягко спросила:

— Что происходит между тобой и Мартином Сандеки?

Я сделала успокаивающий вдох и выпрямилась, убирая руки от лица. Затем встретилась с ее взглядом и сказала ей правду:

— Мартин и я встречаемся.

— Я вижу... —Ее задумчивое выражение лица не изменилось, за исключением того, что ее глаза немного сузились. После короткой паузы она спросила: — Как долго это длится?

— Где-то неделю.

— Оу. Тогда это не серьезно.

— Нет. Это серьезно.

— После недели?

— Да, — ответила я решительно.

Она осмотрела меня долгим взглядом, ища оттенок хоть какого-то сомнения, но затем уступила, кивая головой.

— Ладно. Если ты говоришь, что это серьезно, то это серьезно.

Я уставилась на нее. Она уставилась на меня. Я ждала, что она скажет хоть что-нибудь, что подсказало бы мне правильный ответ.

Когда она этого не сделала, я выпалила:

— Мам, я не могу бросить Мартина. Думаю я... Я имею в виду, я влюблена в него. Мы любим друг друга. Я люблю его.

У мамы смягчилось лицо от этой новости, но в ее глазах задержалось сожаление и беспокойство.

— Ох, Кэйтлин. — Она положила руку мне на плечо и сжала, рассматривая мое  лицо. — Дорогая, из того, что я знаю о Мартине Сандеки, — это то, что он не из тех парней, которые будут нежны с твоим сердцем или сделают что-то без скрытого мотива. Поэтому я считаю эту новость тревожной.

Я попыталась сделать самое ответственное лицо взрослого человека:

— Да. Я догадываюсь, что ты узнала о нем. Но я провела неделю с ним — по большей части только с ним — и он не тот, кем кажется. Он...он удивительный и такой добрый.

— Он  добрый? — В ее тоне проскользнула нотка неверия.

— Он добр со мной.

— Но не с каждым. — Это был не вопрос. Это была констатация факта.

— Нет, не с каждым. Но если ты узнаешь...

— И ты влюблена в человека, который не считает нужным быть добрым ни с кем, кроме тебя?

Я плотно сжала губы и сглотнула. Она не сказала это осуждающе или даже огорченно. Это прозвучало с любопытством. Это всегда происходило с мамой. Благодаря любопытству, она выигрывала все споры, и именно поэтому люди всегда слушали ее и спрашивали совета.

Она была чрезвычайно рассудительной. Она никогда не была злой или упрямой, снисходительной или раздражающей. Она была всего лишь любопытной. Она совала нос везде, задавая любопытное вопросы, пока всем не становилось ясно, что предложения или теории — фигня. Но она бы никогда не озвучила это.

Я узнала, что лучшая защита от любопытства — это честность.

—Да. Я влюблена в человека, который не считает нужным быть добрым ни с кем, кроме меня.

— Я вижу. —Она задумчиво кивнула, прищурившись и осматривая меня. Я могла видеть, как работал ее мозг, рассматривая все данные, прорабатывая план действий.

Я подготовила себя к натиску детального любопытства. Однакоона удивила меня:

— Кэйтлин, я доверяю тебе. Ты знаешь, что поставлено на карту. — Ее тон был решительным, почти настойчивым. — Я объяснила ситуацию, и ты чрезвычайно умная. Ты понимаешь последствия продолжения твоих отношений с Мартином — и не только для моей карьеры и меня, что сейчас действительно является вторичным вопросом. Основной проблемой будет то, как это воспримет американский народ. Ты понимаешь, что отец Мартина использует эти отношения, чтобы сместить меня с должности в Комитете коммерции, науки и транспорта. Он добьется успеха, потому что будет прав.

— Но...но почему он будет прав? Как он сделает это?

— Он будет прав, потому что у меня предвзятое мнение, поскольку у моей дочери серьезные отношения с сыном генерального директора крупнейшей в стране телекоммуникационной компании. И это факт. Я уйду в отставку, прежде чем меня заставят уйти потому, что предвзятое мнение столь же пагубно, как и реальное предубеждение. Мистер Сандеки поддерживает Сенатора Нэймана, чтобы он занял мою должность последние два года, вместе с вице-президентом и президентом временного Сената. Он специально подобрал его для замены, и он будет добиваться закрытия телекоммуникационного законопроекта. Ты же знаешь, как делаются дела в Вашингтоне, и американцам в провинции по-прежнему будет не доступно высокоскоростное обслуживание, тем самым мы поставим их в невыгодное положение, в сравнении с живущими в городах.