Сорока - Седлова Валентина (серия книг txt, fb2) 📗
— Ну ты даешь!
— Вот! Но теперь дома я больше сидеть не буду, хватит с меня. Лучше на неделе поплотнее поработаю, но выходные у меня будут свободными.
— Ну все, наш Фантомас разбушевался.
— Ладно вам, разбушевался. Лучше признавайтесь, всю смородиновку уже без меня уговорили или как?
— Еще даже не приступали.
И Аляска достала из верхнего клапана рюкзака флягу со знаменитой смородиновой наливкой, которую делала сама и выдавала только близким друзьям и только по большим праздникам. Таким, как день рождения ее любимого Пуха.
В лес, благодаря действию наливки, они вошли уже очень веселые. Сорока с Аляской трепались о новой моде на клубную обувь, Пух время от времени затягивал сам себе «Многая лета». По пути они здоровались то с одним, то с другим знакомым туристом, выясняли последние новости, спрашивали, кто и где стоит. Когда они пришли на свое место, на их костре никого не было видно. Стояли две палатки: Барса и еще чья-то. Ксения, прижав палец ко рту и давая всем знак молчать, на цыпочках подкралась к своей палатке, заглянула внутрь… и тут же отпрянула обратно. Подошла к «Пентагону» и со всего размаху ударила по нему ногой. Потом еще раз, еще…
— Сорока, ты чего?
— Ничего, все в порядке. Что и требовалось доказать.
— Успокойся!
— Я уже спокойна. Вот еще раз по бревну въеду как следует и окончательно успокоюсь.
— Да что там?
— Сейчас увидите сами.
Минуты через две из палатки показался Барс, за ним на свет Божий вылезла девушка в ярко-желтой куртке. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать от силы, и даже толстый слой косметики не мог придать ей солидности. Губная помада была размазана, в глазах застыло удивленно-недоуменное выражение. Таких, как она, пренебрежительно называли пионерками. Девочки-скороспелки, они приходили в лес только для того, чтобы погулять вдали от родительских глаз да выпить за чужой счет. Их легко можно было узнать по городской одежде, совершенно не приспособленной для шатания в лесных зарослях, и по броскому дискотечному макияжу.
— Ты чего здесь делаешь? — спросил Барс Сороку.
— Я пришла на день рождения к Пуху. А вот тебе объяснять, чем ты здесь занимался, совершенно не обязательно. Я и так все видела.
— Ты ничего не поняла.
— Конечно, нам, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни, гром ударов нас пугает. Я бы поняла, если бы ты мне достойную замену подыскал, но эта…
— А что? — подала голос молчавшая до этого девчушка. — Пришла, выступает здесь. Подумаешь, какая грозная!
— Заткнись, ты! — одернул пионерку Барс. — Мала еще голос подавать!
— Да я, я… Ты… ты — подонок! Ненавижу тебя! Ну и оставайся со своей мымрой, очень надо!
— Вот и катись откуда пришла! — бросил ей в спину Олег.
— Очаровательно, значит, ты так не только ко мне относишься, но и ко всем своим любовницам? Что ж, в таком случае нас можно считать сестрами по несчастью. И помолчи, пожалуйста. Я больше ни о чем не хочу с тобой говорить. Я пришла на день рождения, и я не испорчу ребятам праздник нашими разборками. Все остальные вопросы — дома.
Барс попытался что-то еще сказать, но Сорока махнула ему рукой, мол, потом, потом и повернулась к нему спиной.
День рождения прошел неплохо, но, конечно, все могло бы быть гораздо лучше, не будь этой мерзкой утренней сцены. Сорока чувствовала себя, как взведенная пружина. Да еще эта пионерка то и дело маячила невдалеке от их стойбища и бросала на всех злые взгляды. Аляска старалась быть поближе к Сороке, то и дело тормошила ее, то просила помочь с готовкой, то требовала рассказать какую-нибудь историю из жизни музыкантов. Пух отвел Барса в сторону и что-то горячо с ним обсуждал. Судя по его усиленной жестикуляции, разговор был весьма напряженным. Вечером они вместе с остальными гостями Пуха, подошедшими позже, отправились послушать лесной концерт. Концерт действительно был отличным, но мысли Сороки были далеки от происходящего на сцене. Она боялась остаться наедине с Барсом, боялась того, что ее нервы не выдержат и она не сможет контролировать себя, свои эмоции. Чувствуя ее состояние, Катерина предложила ей ночевать у них в палатке. Сорока согласилась.
На следующий день она проснулась позже всех. Аляска к этому моменту уже приготовила сытный завтрак на всю компанию. Барса не было, он ушел бродить на соседние костры. Сорока без аппетита поела, помогла перемыть посуду, потом занялась паковкой рюкзака. Барс все еще не подошел.
— Слушай, Катюш, я поеду, наверное, домой. Мне здесь уже делать нечего, — обратилась Сорока к Аляске.
— Ты уверена? Может, останешься? Или давай я с тобой поеду?
— Нет, Катюш, не надо, спасибо. Я просто хочу немножко побыть одна. Олега я сейчас видеть не могу, боюсь, что наговорю много лишнего. Ты просто, передай ему, что я буду ждать его дома, ладно?
— Ну, если тебе так легче, то давай.
— Спасибо. Ну, до встречи!
— Бывай!
И девушки, помахав друг другу на прощание, расстались.
В электричке Сорока долго смотрела в окно, но пробегающие за ним виды ее нисколько не трогали. Если раньше она сама себе врала, что в ее семье все в порядке, что все вопросы выяснены и утрясены, то теперь вся ложь, что была между ней и Барсом, вышла наружу. Продолжать в том же духе дальше было нельзя. Но что она скажет ему? «Гулять нехорошо, прекрати и больше так не поступай»? Смешно. Они оба давно уже взрослые люди и сами выбирают, как им жить. Да и кто даст гарантию, что через некоторое время все не повторится снова? О чем тут говорить, если она сама едва в очередной раз не изменила Олегу? И еще неясно, чем бы все это закончилось, если бы не Алька. Значит, у нее есть выбор. Либо она позволяет Олегу спать с другими женщинами, что ее совершенно не устраивало, либо уходит от него. Уйти… Почему же это так сложно? Может быть, она все еще любит Барса? А любила ли она его вообще когда-нибудь? Не приняла ли детскую влюбленность за что-то большее? Ответа на все эти вопросы у Сороки не было.
По приезде домой Сорока распаковала рюкзак, приняла душ и без сил свалилась спать. Она так и проспала тяжелым глубоким сном до самого утра, не заметив, как вернулся Барс. В шесть утра она поднялась, поскольку поняла, что окончательно выспалась и дальше валяться в кровати не может. Позавтракала, потом долго приводила в порядок свое лицо, стоя перед большим зеркалом в коридоре. Потратив по крайней мере вдвое больше тонального крема, чем обычно, она наконец удовлетворенно кивнула своему отражению. Еще раз тоскливо посмотрев на часы, собрала сумку и уехала на работу, благо с недавних пор в ее бумажнике жил ключ от редакционной комнаты и она могла приходить и уходить с работы практически в любое время. Разговор с Барсом автоматически переносился на сегодняшний вечер, и нельзя сказать, что Сороку это не устраивало. Честно говоря, она еще не знала, что ему скажет, и надеялась, что за день найдет время обдумать сложившуюся ситуацию и решит, как ей поступить.
На работе она подкорректировала свое последнее интервью, попутно выпив огромное количество кофе в компании Анжелы и Пал Палыча. Папа подбросил ей одну интересную мысль по поводу оформления музыкальной страницы, и Ксения как раз собиралась серьезно взвесить все «за» и «против» этой идеи, но тут, как всегда не вовремя, запищал пейджер. Она раздраженно поднесла его к глазам, прочитала сообщение… К жизни ее вернул голос Анжелы:
— Эй, у тебя все в порядке? Уже пять минут прошло, а ты так и сидишь как изваяние.
— Анжела, я сейчас с работы уеду, хорошо?
— Что-то случилось? От кого послание?
— От мамы. Тетя Оля погибла. Они сейчас все там у нее, и мать, и отец.
— А что с ней? Сердце не выдержало? Ты вроде говорила, что у нее с этим не все в порядке.
— Да нет. Автомобильная авария. Господи, глупость какая! Почему она? Олька же в жизни никому ничего плохого не сделала, всегда такая жизнерадостная, веселая. Анжел, ты извини, я сейчас побегу. Не могу об этом говорить. Не верится, и все тут! Мы же с ней в прошлом месяце созванивались, она еще шутила, что кавалера себе заведет, а если не выйдет — то сибирского кота. Смеялась, что кот даже предпочтительнее, потому что ест меньше и всегда тебе рад. Все, ухожу. Меня, наверное, дня два-три не будет, продержитесь?
