О чём молчат ведьмы (СИ) - Ульская Сигита (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Станислав подумал, что Стася напоминала ему этих птиц с острова. Словно она не знала до него людей и не ждала опасности. Стас просто протянул к ней руку, и она подошла. Как чайка на берегу заброшенного острова. И от этого с ней было хорошо и вольно. И хотелось, чтобы это чувство длилось вечно…
Потом Стас много раз приезжал в город один или с компанией друзей, часто они сливались с шумной стайкой Стасиных подруг. Все обменялись номерами телефонов, завязалось несколько новых пар, но всё равно даже тогда он понимал, что Стася выделяется из всех, словно чайка с того острова, которая невесть откуда попала на фермерский двор к домашним птицам. И ходит неприкаянная белая птица среди важных гусынь и надутых индюшек.
…А Стася в тот вечер, немного успокоенная любимым, всю ночь писала новые сказки. Она придумала книжку о русалках и спешила набросать задумки в ноутбук.
Мать, довольная подаренными деньгами, сегодня не приставала к дочери. Не ругала за позднее возвращение и даже принесла Стасе чашку с печеньем наверх в её комнату, чем очень ту удивила, потому что обычно Агния строго заявляла, что вещи надо беречь и место еды — только в столовой.
…В течение последующей недели в жизни Стаси, Агнии и Ксении воцарилось подобие спокойствия. Их быт пришёл к определённому распорядку. Каждая из них старалась не нарушать хрупкого мира между ними, не упоминать о чём-то, не затрагивать какие-то темы. Стасе даже стало казаться, что мама многое поняла и, возможно, у них получится жить вместе. Но всё снова стало рушиться, как только бабушку отпустили на воскресенье домой.
Стася привезла Ксению к обеду, они сели за стол, Агния тут же начала наступление. Похоже, она все предыдущие дни готовила эту речь. Начала мать со Стаси:
— Я хотела поговорить с тобой при бабушке, — сказала она, подцепив вилкой картофельное пюре из тарелки. — Стася, хочу тебя предупредить, что ты катишься в пропасть. Деньги от книжки, конечно, хорошо. Но мне кажется, ты оставила идею учиться на экономиста. Ты упоминала, что Станислав зовёт тебя с собой в город, где он будет учиться. Если собираешься туда, то у меня только два условия: вы должны пожениться, я с ним поговорю об этом при первой же встрече, и ты обязана там поступить в университет.
Стася похолодела:
— Мама, не надо ни о чём говорить со Стасом. И я… — она сделала вдох, — я хочу писать книги. И буду поступать на филологический…
— Но ты мне обещала… К тому же филолог — почти нищий. Куда ты потом денешь эти знания? Господи, Стася, ты практически умалишённая. Всю жизнь хочешь провести в деревне?
— А что плохого в деревне? — удивилась Стася.
— Нет, я не могу тебя слушать. Ты как блаженная, — закатила глаза Агния и отшвырнула вилку, — ты даже не идёшь к беде, а бежишь к ней. Ты прекрасно знаешь: то, что я предвещаю, всегда происходит. Может, я тоже колдунья? — Агния задумалась, прислушиваясь к себе. — Ведь вот правда. Я всегда и на работе, и дома скажу о какой-нибудь беде, и она случается. Но в твоём случае, Стася, мне не хотелось бы пророчить. И потом говорить: «Я предупреждала». Однако, подумай, так получится! Ты не слышишь меня. Хоть ты скажи ей, мама! — обратилась она к Старой Ксении.
— Агния, просто ты всегда ждёшь только плохого. И пророчишь лишь плохое. И, конечно, рано или поздно что-то происходит, — спокойно сказала Ксения. — Сколько я тебя помню, ты всегда ждала бед и несчастий, которые по большей части в итоге не случались.
— Только потому, что я их предчувствовала и избегала. А сейчас я бьюсь о стену. Я вижу, что моя единственная дочь катится в бездну, и ничего не могу поделать. Я кричу, а меня не слышат.
— Знаешь что, дочь, — возразила ей Ксения, — ты всю жизнь страшилась того, чего не было. Ты этого не избегала. Всё, чего ты боялась, было лишь в твоей голове.
Агния смотрела на мать с нескрываемой обидой, а потом медленно спросила:
— Это месть? За то, что я не такая, как ты? Ты теперь решила отыграться на Стасе?
— Ты ошибаешься, — покачала головой Старая Ксения, — я люблю тебя. И всегда тебя любила. И принимала такой, какая ты есть. Но ты зря всё время сеешь на наши головы свои страхи и тревоги. В некоторых разговорах нужна грань. Особенно в поучениях. Возможно, ты воспринимаешь это как мудрость, пусть так… И всё же любая мудрость подобна специям. Нельзя переусердствовать. Иначе ты испортишь еду. Ты хочешь достучаться, а сама лишь сыплешь и сыплешь перец, отравляя отношения или отвращая человека от этой темы так, что он потом на дух её не переносит…
— Я не понимаю тебя, мама, — сухо сказала Агния и налила себе сока, — но больше говорить не хочу.
Глава 24
На следующее утро Старая Ксения вернулась в больницу. Стася ежедневно навещала её. И каждый день бабушка уговаривала внучку уехать с ней в Медовую бухту. Стася пыталась пару раз заговорить об этом с матерью, однако получала отпор и нежелание слушать.
Врачи разработали поддерживающую терапию, рассчитанную на ближайшие два месяца, которые Ксения обязана была провести в больнице. Но от лекарств ей становилось только хуже. Она теперь не вставала, стала вялой, сонной и равнодушной.
Стася с ужасом и тоской видела, как бабушка уходит. В ней, словно в старой лампе, до конца притушили радость к жизни, и она едва теплилась. Сначала это было почти незаметно: просто ещё одна морщинка легла тенью на лицо, стала чуть прозрачнее кожа, замедлились движения. Но потом это проступило явственнее, будто незримые вампиры выпивали из Старой Ксении по ночам кровь, силы и саму жизнь. Казалось, даже бабушкина фигура с каждым днём уменьшалась, как ёжатся и сжимаются, высыхая, осенние листья.
Ксения угасала. Она догорала, будто потухающий в темноте костёр. Порой ты ещё видишь языки пламени, что внезапно вырываются из покрытых оранжевой сеткой углей и тут же гаснут. И с каждой минутой от костра всё меньше тепла. Всё чернее ночь вокруг. Всё тягостнее на душе.
Только бабушкины серые глаза оставались тёплыми и живыми, как раньше. Но взгляд её порой тоже застывал, устремлённый на что-то невидимое, словно она уже витала в ином крае. Будто ей кто-то махал оттуда, и тогда она тихо улыбалась, посылая этот взор вглубь себя…
Однажды, когда они остались со Стасей одни в палате, Ксения обратила к ней глаза, полные слёз, и прошептала:
— Если ты не увезёшь меня завтра, я уйду сама. Пешком… Я буду идти и, может, упаду замертво. Но упаду у маяка. Почему вы отобрали у меня дом? Почему вы не слышите меня? Ведь я ещё жива… Стася, здесь меня травят. Они лишь думают, что лечат. Но я здесь умру раньше чем там, у себя дома…
У Стаси сжалось сердце. Она смотрела на белую обескровленную бабушкину руку, обтянутую тонкой пергаментной кожей, сквозь которую виднелась каждая вена. Девушке было страшно заглянуть Ксении в глаза. Что делать? Как быть?
Стася тяжело вздохнула и, наконец, сказала:
— Хорошо. Я попрошу Стаса. Он приедет за нами после обеда, когда будет пересменка. Соберись и жди. Я увезу тебя домой.
— Правда?! — Ксения привстала и заплакала. — Правда?! Я вернусь домой?!
— Да. Обещаю, — тихо, но твёрдо сказала Стася.
Она договорилась со Станиславом, придумав план. Потом подготовилась к побегу: собрав бабушкины вещи, засунула сумку с ними под кровать.
Утром Стася дождалась ухода матери и, как только за ней хлопнула калитка, вскочила и стала действовать.
Она выволокла сумки на крыльцо, написала Агнии записку: «Мама, прости, но мы возвращаемся домой. Бабушке там будет лучше», прикрепила её на видное место в столовой. И стала ждать Станислава.
Вскоре он подъехал. Загрузив сумки в машину, они поехали за Старой Ксенией в больницу.
Станислав остался в салоне ждать, а Стася направилась к больничному корпусу. В палате кроме Ксении опять никого не было — все ушли на процедуры. Стася быстро вытащила из сумки платье и ботиночки для бабушки, помогла ей переодеться и, поддерживая за локоть и талию, повела к выходу.
