Самая настоящая Золушка (СИ) - Субботина Айя (читать книги полные txt) 📗
Татьяна немного придавливает ручку двери, но не открывает ее.
— Нажалуешься на меня отцу — и я сделаю так, что весь мир узнает, каким «маленьким недугом» болеет твой муженек. Вряд ли будет много желающих вести дела с человеком, который в любой момент может стать абсолютно неадекватным.
Татьяна уходит, прикрывая дверь со звуком, похожим на прищелкивание языка.
Глава тридцать третья:
Кирилл
Год назад, до того, как погибли родители, я был уверен, что никогда не женюсь и не повешу на шею то, что другие люди называют «семья». Что в моей жизни никогда не будет ничего более значимого, чем работа и увлечение. Что мои корабли в бутылках, которые я собираю, пока в голове не восстановится порядок, будут значит для меня больше, чем живые люди, потому что живые люди никогда не будут настолько же необходимы.
Потому что я легко могу обойтись без общения, но не без своего дурацкого хобби.
Но сегодня, в ЗАГСе, где мы с Катей стоим друг возле друга, я вдруг понимаю, что ровно через минуту, когда нам закончат зачитывать ересь о семейной жизни, правах и обязанностях, я больше не буду принадлежать сам себе. В моей жизни появится маленькая надоедливая зверушка, за которую я должен буду нести ответственность. И что теперь рядом со мной всегда будет человек, перед которым я буду должен стоять на выправке, играть в игру «притворись нормальным» даже во сне.
И на все это я пошел совершенно добровольно.
Из-за каких-то денег.
Хотя, правильнее будет сказать — очень больших денег, которые нужно спрятать как можно скорее. Сейчас я вообще не уверен, что нужно было слушать Морозова и ввязываться в это говно, но отступать уже поздно, даже если я то и дело ловлю себя на том, что оглядываюсь на дверь.
Замарашка стоит совсем рядом — я чувствую тепло ее тела, как солнечный ожог на коже. Хочу отгородиться, закрыться непроницаемой стеной и сделать так, чтобы мы даже близко не обменивались дыханием.
— Кирилл, — слышу в спину шепот сестры и с опозданием обращаю внимание на тишину вокруг.
Все смотрят на меня.
Это все равно, что стоять у стенки и ждать расстрела, глядя во взведенные дула ружей. Малодушно хочется прикрыться руками.
— Да, согласен, — говорю почти шепотом, потому что голос предательски трескается.
Я только что подписал приговор своей спокойной жизни.
Мы обмениваемся кольцами. Я помню, что их выбрала Лиза, потому что мне было все равно. Но Катя возится с моим кольцом, потому что никак не может надеть его на мой безымянный палец. Я сжимаю челюсти и вспоминаю о том, что эта церемония — лишь аперитив, потому что впереди нас ждет основное блюдо.
Первая брачная ночь.
— Кирилл, если ты уже затеял этот абсурд, то хотя бы сделай вид, что рад, — снова говорит Лиза, когда нас с Замарашкой официально объявляют мужем и женой, и Катя на время исчезает в кругу своих немногочисленных подруг.
— Это ради нас, — рассеянно отвечаю я.
— Надеюсь, ты не забудешь об этом «нас», когда в твоей жизни появится своя собственная семья, — бросает сестра, отстраняясь, потому что к нам уже идут фотографы.
Этот вечер просто нужно пережить.
Но для меня он словно долгая пытка на дыбе: меня вспарывают, кромсают, линчуют и четвертуют. Живьем сдирают кожу, и все это я позволяю делать с собой добровольно. И единственное, что могу сделать сам, чтобы обезопасить свои сожженные микросхемы от окончательной поломки — отключить голову. Найти тревожную кнопку и врубить заморозку на всю катушку, просто делая все то, что я разучивал прошедшую неделю, как проклятый. Переставлять руки и ноги, улыбаться, смотреть на Катин нос глазами влюбленного дурака из мелодрам, которые Лиза буквально силой заставила меня посмотреть. Она говорит, что никакие деньги не стоят безопасности моей жизни, но сделала все, чтобы придать фарсу оттенок правдоподобности.
Мы отказались от шумного торжества, потому что, когда я последний раз был среди шумного сборища людей, это чуть не закончилось провалом многолетней конспирации. Катя так радовалась свадьбе, что даже не возражала против свадьбы в узком семейному кругу.
Поэтому, когда официальная часть заканчивается, мы едем в наш дом, где уже оформлена терраса, накрыты столы и живой оркестр играет Моцарта и инструментальные каверы на старые рок-баллады. Все придумала Лиза. Мне даже стыдно, что мне все равно на эту мишуру, потому что сестра, кажется, до последнего ждала одобрения.
Когда выдается минута, я сбегаю из-за стола в свой кабинет, надеясь хоть сколько-нибудь восстановить душевное равновесие, но уже через минуту следом появляется Морозов. Судя по тому, как он выразительно закрывает за собой дверь, я понимаю, что разговор снова пойдет о безопасности денег и активов, которыми вот-вот официально будет владеть моя новоиспеченная жена.
— Я бы хотел побыть один, — говорю, не поворачивая головы, хоть заранее знаю, что с Морозовым это никогда не работает. Он упрямый старый баран, и именно за это отец ценил его поддержку, и позже научился ценить я.
— А я бы хотел поговорить, — безапелляционно заявляет он. — Когда ты собираешься все официально оформить? Я устал отбиваться от вопросов. Под нас копают журналисты.
— Нас? — уточняю я.
— Да, блядь, нас! — Он шагает к бару, находит стакан и наполняет его гораздо больше «порции приличия». Вливает в себя жадными глотками и припечатывает зеркальную столешницу до противного хруста.
Мне почему-то хочется, чтобы она на хрен треснула — и осколки превратились в непереплываемый океан между нами. Может хоть тогда меня оставят в покое.
— Не прикидывайся дураком, Кирилл, ты знаешь, что мы связаны по рукам и ногам. Прощупают тебя — я буду следующим.
— Тогда может перепишешь что-то на свою новую жену? — предлагаю я.
Это искреннее предложение, но он, видимо, считает иначе, потому что внезапно багровеет и снова глушит мой дорогой виски, словно это содовая.
— Я уже сделал и делаю достаточно, чтобы прикрывать твою задницу по всем фронтам, и за все это прошу лишь не забывать и о моих интересах. Я не раб вашей семьи, Кирилл, мы полноправные партнеры, мы связаны везде, куда ни плюнь. Поэтому имею право знать, все ли у тебя схвачено. И будет ли эта девочка достаточно слепой и глупой, чтобы подписать все, что ты ей дашь, не задавая лишних вопросов.
— Она не похожа на ту, которая будет задавать вопросы, — озвучиваю свое мнение о Кате.
Замарашка вообще ничего не спрашивает. Ога просто заглядывает мне в рот, молится на меня, словно на идола, хоть я до сих пор не понимаю, что же во мне такого особенного.
— Ты держишь ситуацию под контролем? — допытывает Морозов. — Я могу на тебя положиться?
Тот Кирилл во мне, которому больше всего хочется послать всех на хуй и спрятаться от внешних раздражителей, рад бы от него отделаться. Сказать все, что Морозов хочет услышать, запереться на ключ и просидеть в тишине до самой ночи.
Но тот Кирилл, который иногда — очень редко — срывается с цепи, чтобы пустить кровь, внезапно становится на дыбы.
Я не умею справляться со злостью.
Иногда, если получается, успеваю всадить себе воображаемую дозу успокоительного, и тогда внутренняя Годзила превращается в маленькую злобную, но почти безобидную ящерицу.
Сегодня я уже использовал недельный запас транквилизаторов, и злая кровожадная тварь стремительно выползает наружу. Плевать. Прямо сейчас мне на все класть.
— Я делаю то, что считаю нужным! — рявкаю так громко, что дребезжат бутылки в баре. — Всегда! А если ты собираешься спрашивать с меня отчет, то хорошенько подумай, кто из нас от кого зависим.
Он прищуривается. Сжимает челюсти. Молчит.
— Ты похож на своего отца, — выплевывает, словно оскорбление.
Конечно, я на него похож, ведь только что повторил его слово в слово. Отец никогда не считал, что материнские игры с карточками могут научить меня «правильной» жизни, но в конечном итоге он тоже меня учил. Хоть то, что я делаю, больше похоже на плохое кривляние.
