Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна (е книги .TXT) 📗

— Неужели ты думаешь…

— Я не думаю — я знаю! А если ошибаюсь, то ничего страшного, Плесовских как-нибудь переживет мой поздний визит.

— Мне не нравится эта идея.

— А мне не нравится, что Никиту чуть не прирезали.

До самого дома Плесовских мы спорим. Тося пытается удержать меня от необдуманных действий, но я от своего отступать не собираюсь.

Глава 21

— Сиди здесь, — не прошу, а приказываю подруге, заглушая мотор. — Жди меня в машине. Если через пятнадцать минут я не вернусь, звони в милицию. И в скорую. И пожарным тоже звони.

Бью по кнопкам домофона, даже не сомневаясь, что Демьян впустит меня. Лишь бы дома был.

— Открой.

— Настя? Что случилось? — неподдельно удивляется он.

Ублюдок проклятый.

— Соскучилась.

Балетки скользят по мраморному полу. Чуть не падая, бегу к лифту и дрожу от нетерпения, пока он несет меня на восьмой этаж.

Демьян встречает меня в дверях, заспанный и помятый. Он ждет моих слов — объяснения, вопроса. Зачем-то же я пришла. Но у меня вдруг пропадает голос, легкие каменеют, глотку дерет так, будто я полночи глотала песок.

— Это ты? — с трудом выговариваю после долгого и трудного вдоха. — Это ты устроил?

Смятение, которое появляется на его лице, выдает Демьяна с головой. Я и до этого ожидала, почти уверена была, что это его рук дело, но все равно испытываю шок, оттого что мои подозрения оправдались.

— Ты! Гребаный ублюдок! — ору, задыхаюсь от ярости. Боль и злость возвращают мне способность говорить. Я вспоминаю тот страх, что сковал меня. Бесконечные часы ожидания, беспомощность, когда ничего от тебя не зависит.

Начинаю бросать в него все, что попадается под руку: гипсовую статуэтку, стоящую в прихожей на консоли, книги, лежащие тут же исключительно в качестве декора.

— Я просил… чтобы его только напугали, я не собирался… — Он отбивается от летящих в него предметов.

— Напугали?! Его чуть не прирезали, сукин ты сын! А если б он умер?! Если б ты его убил?! — Снимаю с себя балетки, швыряю ему в голову, но мне этого мало. Меня поглощает одно — желание его убить. Я хочу разорвать его на куски, хочу, чтобы ему было адски больно. Хочу, чтобы он плакал и страдал, чтобы мучился, как мучился сегодня мой Леднёв. Во всей красе передо мной предстает страшное, почти осязаемое видение, что Никиты не стало. Хватаю с вешалки зонт и начинаю колотить этого недоумка. Молочу по нему, насколько хватает сил. Бью по рукам, плечам, по роже. Пока он не отбирает зонт и не отталкивает меня от себя.

Я ударяюсь плечом о стену и обессиленно сползаю вниз.

— А если 6 ты его убил… — повторяю шепотом, пытаясь отдышаться.

Плесовских зло молчит. Тяжело дышит, тыльной стороной ладони стирая кровь с лица — острым наконечником я рассекла ему щеку.

— Ты даже не сам… ты такой трусливый урод, что даже морду ему сам набить не мог. Ну разобрался бы с ним, как это у вас говорят, по-мужски. Нет, бл*ть, ты к нему каких-то тварей подослал. К пацану! Тебя так задело, что я ушла к этому мальчишке? — В груди у меня что-то клокочет, и помимо воли я начинаю смеяться. — Тебя мальчишка обошел. Да-да! Малолетка… выскочка… тебя обошел. Наглый засранец, у которого в кармане ничего нет, кроме зачетки, тебя уделал, — захлебываюсь от смеха.

Это бесит Плесовских. Вижу, как вздуваются вены у него на шее.

— Ой, как тебе, наверное, хреново, — вкладываю всю свою язвительность. — Ты просто не знаешь, что с ним сделать. Какой же ты больной трусливый урод. И послал таких же трусливых уродов к мальчишке. Ты действительно думал, что после этого у тебя есть хоть какой-то шанс? Ты меня поражаешь своим тупизмом. Ты просто идиот.

Демьян резко надвигается, у него на роже написано отчетливое желание размазать меня по стене. Но сегодня слишком много произошло, чтобы я еще беспокоилась, что это ничтожество посмеет поднять на меня руку. Даже если так, в долгу я не останусь.

Оттолкнувшись ладонью от пола, поднимаюсь на ноги. Смотрю этому дебилу в лицо, в глаза, и говорю со всем презрением, на какое способна:

— Уйми свое битое самолюбие и оставь нас в покое. Ты ничтожество, и таким будешь всегда. Ты никогда не сломаешь его, а я никогда не буду с тобой. Я этого так не оставлю.

Все еще не могу отдышаться. Тошнота подкатывает к горлу — еще минута и вывернет наизнанку. Захватив балетки, выскакиваю на площадку босиком и обуваюсь в лифте. Еле успеваю выбежать на улицу. Меня выворачивает прямо у дверей подъезда.

— Настя, тебе плохо? — кидается ко мне Тося.

— Поехали домой, быстрее домой…

Еле переставляя дрожащие ноги, иду к машине и сажусь на пассажирское сиденье. Тося, понимая все без слов, юркает за руль.

— Это он?

— Да.

— Вот скотина!

— Тось, тихо, — морщусь я.

Такое чувство, что это Плесовских меня поколотил, а не я его — голова раскалывается. Было видно, что подруге страсть как хочется расспросить меня, но, кивнув, она затихает, и дальше мы едем в полной тишине. Теперь мне точно известно, что такое аффект. Если бы у Плесовских дома мне под руку попался нож, а не зонт, я бы его воткнула ему в грудь и вырезала бесчувственное сердце.

По дороге мне удается немного успокоиться, но в прихожей квартиры я тут же натыкаюсь на отрезвляющее напоминание о случившемся — на кровь Леднёва. Засохшая, потемневшая, она резко выделяется на светлом коврике. Я немедля бросаюсь за ведром и тряпкой, чтобы все это отмыть.

— Я помогу, — говорит Тося.

— Нет. Я все сделаю сама, — отказываюсь от помощи подруги таким тоном, что второй раз мне не предлагают. — Ложись спать, тебе тоже досталось, — отправляю ее, и она устало уходит к себе в комнату.

Еще черт знает сколько времени отмываю кровь с пола и ковра, но мне кажется, она никогда не исчезнет. Ее запах преследует, намертво прилипнув к носоглотке.

На рассвете забираюсь в постель, но так и не могу сомкнуть глаз. Не могу заснуть, без конца прокручивая все в голове. Я готова пообещать Богу все, что угодно. Готова молиться кому угодно, лишь бы с моим мальчиком все было в порядке. Если надо, я завтра же брошу его, только бы он больше не подвергался таким испытаниям. Он этого не заслужил.

— Настя, тебе надо поесть, ты очень бледная. Так можно и заболеть.

— Не хочу. — Некоторое время назад я уже пыталась съесть банан, откусила пару раз, а пятнадцать минут спустя его из меня вытошнило.

Попив воды, радуюсь, что она осталась внутри.

— Тогда поехали? — Тося натягивает ветровку.

— Поехали. — Я тоже одеваюсь теплее. В горле першит, видать, ночные бдения в футболке и шортах не пройдут мне даром.

Приехав в больницу, с облегчением узнаем, что Никиту перевели в обычную палату. Мы поднимаемся двумя этажами выше и идем в конец коридора. Будто уже зная о нашем присутствии, навстречу нам идет отец Ника. Поздоровавшись с ним, Тося деликатно отходит в сторону, оставляя нас наедине.

— Я знаю, кто это сделал, — предвосхищая вопросы, выдаю ему Плесовских. Кто он и где его можно найти.

— Все говори.

Под жестким давящим взглядом рассказываю о нелицеприятных подробностях, о которых стоило бы молчать, но другого выхода нет.

— Я с этим сам разберусь, — выслушав, обещает Валерий Николаевич. — А ты оставь Никиту в покое. Чтобы я вас вместе больше не видел. Все вы, бабы, одним местом думаете, а мы потом ваши проблемы разгребаем. В палату ни ногой, не дай бог узнаю, что ты к нему ходишь.

Валерий Николаевич уходит, я расстроенно опускаюсь в кресло, судорожно сжимая в руках медицинский халат, который так и не накинула на плечи. Пусть хоть сколько горит и болит душа, но отец Леднёва прав: пора все это прекратить. Перестать гробить себя этими отношениями. Может быть, взять паузу. Приостановить этот бешеный бег. Мы уже не встречаемся, не радуемся, не кайфуем от каждого прикосновения друг к другу. Не наслаждаемся каждой минутой, проведенной вместе, мы постепенно хороним наши чувства под налетом боли, чужих и своих упреков.