Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
— Сдала анализы, — неохотно ответила она на его вопросы.
— Когда результаты?
— Послезавтра.
Что-то было в ее тоне — отчуждение, раздражение, сомнение?
Он не стал разбираться и выяснять — не интересно. Для себя Больших уже все решил, если у нее есть повод обижаться, значит, так тому и быть.
А назавтра его срочно вызвали на работу, на большую аварию на подмосковном заводе. Он вернулся домой глубокой ночью полуживой от усталости и завалился спать.
Рано утром следующего дня, начальство отправило Больших на серию новых тренировок на полигон, в казарменный режим.
Весело.
Он все время помнил о Стаське! Думал о ней каждый день — с утра до вечера и ночью. Когда не работал, думал только о ней!
И надо же случиться такой засаде? А?
В тот момент, когда он понял все, решился, набрался смелости, как птица перед полетом, — и такая невезуха глобальная!
Он несколько раз пытался позвонить ей, набирал номер, но в последний момент нажимал «отбой».
Что он ей скажет по телефону?
Все, что он хотел, рвался ей сказать, можно говорить, глядя в глаза! Сказать — и заграбастать ее, и больше не отпускать от себя!
Вера, когда он позвонил, холодно и отстранение отчиталась ему, что результаты анализов получены, ей поставили диагноз: пиелонефрит, назначили лечение и какие-то дополнительные обследования.
— Ничего страшного. Спасибо тебе за заботу и что настоял на посещении врача, — произнесла она чужим ровным тоном.
— Не расстраивайся, — подбодрил Степан, — пиелонефрит — это излечимо и действительно не так страшно.
— Да, — согласилась тем же тоном она.
И первый раз в своей практике доктор Больших не довел дело до конца — не перезвонил врачу лично узнать результаты обследования, не съездил и не посмотрел сам.
В конце концов, решил он, Вера взрослая, грамотная женщина, главный бухгалтер солидной фирмы и отдает себе отчет, что отвечает за свое здоровье, да к тому же одна поднимает ребенка.
Что это было?
Нежелание углубляться в ее проблемы, решение поскорей расстаться или оскорбленное «фи» на игнорирование его профессионализма и участия?
Или общий раздрай, непонятный, засевший в его душе?
Что-то муторное происходило с ним и мучило. Он осознал, что прошло десять дней с того дня, когда он прилетел в Москву и готов был бежать, мчаться к Стаське, и не то что не доехал — не позвонил, находя оправдание в невозможности такого разговора по телефону. Степан, вернувшись с тренингов и стоя в своем доме у окна, спросил самого себя:
— И в чем дело?
И, стараясь быть честным с самим собой, Степан Больших ответил темноте за окном:
— Не звоню и не еду. Оттягиваю этот момент! А потому что страхи, от которых так легко и просто было очистить душу, как лук от шелухи, в том суровом горном пространстве, где важность и значение имели только настоящие чувства, дела, поступки, неведомым образом прочистившие мозги от неглавного, по возвращении в привычный мир, в общение с людьми с погружением в их проблемы, дела, поступки, незаметно вползли назад и удобно устроились на старом месте!
И так же незаметно вернулось на круги своя осознание того, что Станислава — это некое неизвестное явление в его жизни, с которым он, Степан Больших, никогда не сталкивался. И никакие полунакалы, получувства с отстраненностью и закрытостью душевной в отношениях с ней неприемлемы.
Да ничего из прошлого накопленного опыта общения, проживания с женщинами, в отношениях со Стаськой неприменимо и не работает. Это не Вера, и не Надя, и не одна из женщин, прошедших через его жизнь!
Если он придет к ней — то навсегда! Придет, чтобы не расставаться! Осознание этого вызывало чувства, схожие с теми, которые испытываешь, когда стоишь на краю бездны — страшно до жути и до жути хочется совершить этот полет — прыгнуть и изведать нечто такое!
И только чувство самосохранения останавливает от последнего шага…
И это пугало его до смерти — что никак по-другому у них не получится!
Доктора Больших пугало и останавливала от того самого последнего шага невозможность компромисса и привычной необремененности чувствами. Все он понимал и имел смелость признаваться себе без поблажек, стоя у темного окна, что вариантов-то всего два — либо он с ней, весь, с потрохами, всерьез и навсегда, — либо без нее, и тоже навсегда.
Мужик в тридцать девять лет — это не мальчишка в двадцать три и не юноша в тридцать!
Это мужчина, создавший, устроивший свой мир, удобный, комфортный, уютный и оттого безопасный, таким образом, который его устраивает больше всего, и ломать, внедряться в этот обустроенный мир он не позволит никому!
Но и жить без Стаськи перестало получаться!
Как-то исподволь и незаметно эта обыденная, каждодневная жизнь превратилась в серое, утратившее краски и радость бытие. И только воспоминания раскрашивали эту серость в цвета, заставляя мгновенно реагировать тело, когда перед глазами вставало, как у них все было, как она смотрела на него и кричала под ним от счастья!
Вот и выбирай!
Но он пока не выбрал.
Дав себе малоприятные характеристики, честно оценив свою трусость, все сказав себе мысленно, — он так и не выбрал!
За него выбрало уставшее подсознание. Само.
А достал потому что!
А может, ангел какой помог.
Степан отвез родителей, сидевших с Дениской, пока Анька была в больнице у мужа, домой, попил с ними чайку, поговорил. Дела семьи, родных он неизменно держал на контроле — помогал, устраивал, решал, разруливал, созванивался каждый день, если не находился в дальней командировке.
Уход за Юрой в больнице родственники распределили между собой, согласовав график — его родители, Юрины и Анна, Степана в распорядок не внесли, как участвующего в ином непростом рабочем графике. Он и так при любой возможности заезжал в больницу, проверял, как идет процесс восстановления, и развозил всех по домам.
Родители уговаривали остаться переночевать, но он отказался.
Услышав по «Авторадио» об ожидающей его впереди пробке, Степан свернул в объезд и, занятый своими мыслями, автоматически вел машину.
Когда Больших осознал и увидел, кудаон приехал, холод пробежал у него по позвоночнику — не отдавая себе отчета, не думая о дороге, он оказался у Стаськиного подъезда!
Все возможные места парковки были заняты, был здесь и ее фордик. Стиснув зубы, Степан крутанул руль, вскарабкался на тротуар и остановил машину прямехонько у подъезда, выключил двигатель и остался сидеть на месте.
«И что дальше?»
Он пожалел, что не курит. Достал бы сигарету, прикурил, подумал, оправдывая сидение причиной: «Вот сейчас докурю!»
Ни причин, ни отговорок не находилось, хоть наизнанку вывернись!
«Что ты сидишь?! Делай что-нибудь! — приказал он себе. — Заведи машину и уезжай, если боишься до усеру! Или выйди и иди к ней!»
Препротивно пропищав домофоном, открылась железная подъездная дверь, выпуская на улицу женщину с детской коляской.
Одним движением Степан выскочил из машины, громко хлопнув на ходу дверцей, подлетел к женщине, придержал тяжелую дверь, пока она выкатывала коляску.
— Спасибо, — поблагодарила юная мать.
— Пожалуйста, — ответил автоматически Степан, вытянул руку, нажимая кнопку сигнализации на брелоке. Джип отозвался писком, оповестившим о включении охраны от разнообразных посягательств.
Больших шагнул в подъезд, дверь за его спиной медленно и плавно затворилась. Он постоял, прикрыл ладонью глаза.
«Стаська…» — подумал.
И вдруг сорвался с места и понесся, проигнорировав лифт, по лестнице, перемахивая по три ступеньки, и, не останавливаясь, не раздумывая больше, нажал кнопку звонка в ее квартиру и не отпускал!
Стаська переводила особо замороченный абзац любовной саги из французской жизни. Это и по-французски звучало как графоманская белиберда с ярко выраженным эротическим уклоном, а по-русски ей все какие-то «ланиты» в комплекте с «устами» лезли в голову, и от раздражения тянуло присовокупить «взор горящий со спертым дыханием»!
