Коктейль под названием «муж» - Ларина Арина (бесплатные серии книг txt) 📗
Глава 19
В конце дня Людвиг пришел сам.
– Давай у тебя.
Маша, весь день страдавшая и бившая себя по рукам, чтобы не позвонить мужу, успела начисто забыть о Людвиге. Рабочее время было плотно заполнено мыслями об Алексее.
Сначала она хотела просто позвонить, чтобы заботливо поинтересоваться, не случилось ли чего у любимого. Ни в коем случае не упоминая странное ночное возвращение и ранний уход, больше похожий на бегство. Ей очень хотелось сделать это именно по телефону, так как глядя ему в глаза, она, скорее всего, сорвется и если не расплачется, то обязательно наорет, скатившись до банального выяснения отношений.
Потом эта идея перестала казаться правильной, так как унижала ее женское достоинство. Действительно, как это так: муж возвращается ближе к утру, молча идет в ванную, не оставляя сомнений в причине отсутствия, а потом еще и ложится отдельно, чего никогда в истории их семейной жизни не было! И после этого лебезить, заглядывать в глаза и пытаться сохранить благоприятный климат в семье? Да, может, и семьи-то уже никакой нет! По логике получалось, что надо потребовать объяснений. Но с этим Маша уже опоздала. Надо было припирать супруга к стенке еще вчера, а сегодня он или успел придумать подходящее объяснение, или укрепился во мнении, что раз вчера не попало, то и сегодня «не долетит».
Ближе к вечеру Маша уже перебрала все возможные варианты и поняла, что правильный выход известен только мужу, поскольку у него больше информации по волнующей обоих теме. В том, что его все это тоже волнует, она не сомневалась, так как Алексей не звонил. Почему-то этот аргумент казался веским. Чем больше человек переживает, тем больше боится, а чем больше боится, тем меньше в нем решительности. Поэтому в результате получалось, что муж не решается позвонить.
Визит Людвига совпал с судьбоносным решением «не начинать разговор первой». А для этого, как минимум, следовало прийти позже мужа, если тот вообще планирует вернуться домой.
«Если прибежит бегом, то чувствует себя виноватым, а виноватого и обвинять легче, а если придет опять ночью или не придет вообще, то…»
– Маша, я говорю, давай у тебя, – робко повторил Людвиг.
– Давай, – машинально кивнула она, тут же спохватившись: – Чего давай?
– Я решил, что только ты достойна стать первой читательницей моей книги. Она дописана, – прозвучало это так торжественно, словно он сообщал о предстоящей коронации мадам Князевой. Во всяком случае, честь ей, видимо, выпала высочайшая.
– Ух ты, – глупо ухмыльнулась Маша. Ее настроению сейчас больше соответствовала пьянка в ближайшем клубе, такая, чтобы до полного беспамятства, а вовсе не чтение какой-то книги. Да еще, похоже, Людвиг собирался устроить декламацию своей нетленки: он шлепнул на стол кипу листов и деловито прокашлялся.
Интеллигентный человек всю жизнь вынужден страдать от последствий чрезмерно правильного воспитания. Маша давным-давно поняла, что дипломатия слишком сложное искусство, чтобы пытаться им овладеть и пользоваться без ущерба для собственной психики. Если вы терпите рядом с собой зануду, разглагольствующего на абсолютно неинтересные вам темы и ежедневно крадущего минуты и часы вашего драгоценного времени, то это уже глупость, а не воспитание. Никто не обязан латать прорехи в чужих недоработках, и если вышеупомянутому зануде не привили в детстве чувство меры и такта, то окружающие точно не обязаны компенсировать чужие просчеты. Если кому-то кажется, что подробное изложение симптомов начинающейся у него простуды, описание некупленной кофточки, рассказ про соседей и ремонт или пересказ предыдущих ста шестидесяти серий пропущенного вами фильма собеседнику безумно интересны, то следует его разубедить, дабы сэкономить и свое, и его время. Вам кажется, что это неприлично и надо обязательно поддержать диалог? Запомните: вам это только кажется. Вы обманываете зануду, дезориентируете его, создавая видимость разговора, на всем протяжении которого строите сами себе рожи, представляя оппонента то тонущим в море среди акульей стаи, то воткнутым сосулькой в сугроб далеко за полярным кругом. И ненавидите себя за мягкотелость.
Маша «мягкотелой» уже не была, но некоторая заинтересованность в продолжении общения с писателем Людвигом хотя бы на этот вечер у нее имелась, поэтому она, мило улыбнувшись, перебила его на вдохе:
– Я столько слышала про эту книгу.
– От кого? – напрягся Людвиг, трепетно прижав к груди рукопись.
Тут же вспомнив презрительно брошенное в курилке кем-то из менеджеров «когда мужику совсем нечем похвастаться и нечего показать, он переквалифицируется в писатели и начинает делать вид, что все земное ему чуждо», Маша вдохновенно соврала:
– Так весь офис гордится, что у нас настоящий писатель работает.
Эта совершенно топорная лесть Людвига не смутила. Он понимающе кивнул и пообещал:
– Я никогда не забуду своих первых поклонников.
– Людвиг, а можно я сначала познакомлюсь с тобой поближе? В смысле – до чтения книги. Для меня это важно, – проникновенно спросила Маша.
– Понимаю, – он деловито оглядел «поклонницу таланта» и одернул кургузый пиджачок. – Какие будут предложения?
Маше хотелось выпить. То есть не просто выпить, а напиться так, чтобы все проблемы, сомнения и горести захлебнулись. Но предлагать это приличному человеку, будущему, можно сказать, гению, было никак нельзя. Как ни странно, выпить ей хотелось непременно в компании представителя противоположного пола, хотя проще было пригласить на девичник Гусеву с Шульгиной, и им же поплакаться. Наверное, подсознание противилось обсуждению личной жизни с подругами, а, кроме того, наличие рядом хоть и писателя, но некоторым образом все же мужчины, казалось эквивалентом возможного наличия рядом с ее мужем какой-то женщины. Запутавшись в психологических обоснованиях своего поведения, Маша решительно сдула челку и встала:
– Прокати нас, Петруша, на тракторе!
Наверное, у кого-то из присутствующих были временные проблемы с чувством юмора. Вполне возможно, что у обоих. Во всяком случае, Людвиг застыл с выражением крайнего недоумения на лице.
– Я имела в виду, – любезно пояснила Маша, – что давай поедем куда глаза глядят. А по пути сообразим.
Как выяснилось, глаза Людвига глядели в метро.
Когда пара миновала парковку, Маша с ужасом поняла, что грядет поездка на общественном транспорте. Настроение было ужасным, и душа требовала комфорта, а вовсе не борьбы за место в вагоне. Автомобиль казался Маше естественным атрибутом любого мужчины, как брюки или галстук. Собственно, и Людвиг рассматривался именно в тандеме с четырехколесным другом: проехаться с музыкой, пококетничать, то есть – провести время без пользы, но хотя бы с удобствами. Так интеллигент, рвущийся на природу, желающий слушать на рассвете пение птиц и дышать свежим воздухом, забывает об отсутствии в вожделенном месте благ цивилизации.
Людвиг оказался старой хибарой с удобствами во дворе.
Мало того, что всю дорогу он излагал концепцию какого-то задуманного им «сиквела», призванного потрясти литературную общественность, так еще и денег на приличное кафе ему оказалось жалко. Концепцию Маша благосклонно выслушала, поскольку поезд ревел, как бешеный бизон, заглушая клекот Людвига, а вот культурную программу не одобрила.
На одной из станций Людвиг вдруг начал продираться к выходу, и спутница вынуждена была последовать за ним. Писатель двигался уверенно и, казалось, совершенно ушел в свой монолог, не замечая Машиных едких реплик. Скорость движения пары стала выше средней, и Маша, окончательно запыхавшись, дернула кавалера за локоть:
– Куда бежим?
– А куда ты хочешь?
– С тобой, Людвиг, куда угодно, но ты так целеустремленно таранишь встречный поток, что я просто решила уточнить, куда мы так торопимся. Может быть, осознание конечной цели придаст мне сил.
– Я домой иду, – пожал плечами рыцарь.
– А я что? Провожаю тебя, что ли? – ошарашенно спросила Маша.
