Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Правда? Веришь мне? — В глазах такая надежда, что даже сердце щемит.
— Если бы не верил тебе, моя валькирия, меня бы давно здесь не было.
Она слабо улыбается, но потом снова принимается рыдать:
— Я так испугалась, что ты его убьёшь…
— Не убил же, хотя это было и тяжело, — усмехаюсь, а Ася бьёт меня ладошкой по плечу и вытирает слёзы. — Может, начистить ему всё-таки пятак? Чтобы больше не появлялся?
— Не надо, — отрицательно машет головой и хмурит брови. — Скоро нас разведут официально, отстанет. Должно же до него дойти, что я не хочу его видеть?
— Ты слишком веришь в людей.
— Пусть так, но не нужно руки об него марать. Не стоит он того, придурок.
В дверь стучат, и параллельно с этим мой телефон чуть из кармана не выпрыгивает, настолько яростно звонит.
— Тут какой-то парнишка в одних трусишках вокруг вашего домика прыгает, — говорит Карл, а его голос двоится, раздаваясь ещё и из-за двери. — Мне тоже нужно раздеться, чтобы вы меня впустили в вашу обитель порока?
Кладу трубку, поднимаюсь на ноги и говорю:
— Ася, мой друг приехал.
— Тот, которые с двойным сердцем? — улыбается и поправляет волосы.
— Он самый.
Распахиваю дверь, а Карл снимает солнцезащитные очки, заглядывая в комнату через моё плечо. Ася взвизгивает, а этот придурок хохочет.
— Барышня, не нужно стесняться. Что я, голых баб не видал?
— Я не голая! — возмущённо кричит валькирия, а Карл снова смеётся.
Вот и познакомились, однако.
— Подожди минуту, хорошо?
Карл кивает, и я возвращаюсь в домик.
— Ася, ты пока оденься, а я с Карлом кое-что обговорю, хорошо?
— Конечно, общайтесь.
Быстро целую её в губы, подбираю шмотки шалуна-благоверного и выхожу из домика.
Карл сидит на стуле, положив себе на колени букет, и будто бы спит. Он часто так замирает, весь уйдя в себя, но, знаю точно, всё видит и слышит, просто так он восстанавливается.
— Где этот, в трусах который?
Карл пожимает плечами и указывает рукой в сторону. Прищуриваюсь и вижу Асиного бывшего, сидящего на декоративном пеньке в тени сосен. Плечи опущены, локтями опирается на колени и что-то рассматривает в телефоне.
— Эй, муженёк, — зову, а он вскидывает голову, ища источник звука. Когда видит меня, мрачнеет, а я поднимаю вверх его шмотки. — Штанишки забери, а то задницу простудишь и геморрой заработаешь.
— Не знаю, кто это, — говорит Карл, поднимаясь и кладя аккуратно букет на стул, — но лучше бы ему одеться, а то сейчас Роджер появится и доведёт парнишку до нервного срыва своими шуточками.
Чёрт возьми, букет!
— Секунду, — говорю, хватаю цветы и иду обратно в домик.
Когда открываю дверь, Аси в комнате нет, зато слышны звуки льющейся воды — значит, в душе. Кладу чёртов веник на кровать, отрываю от настенного календаря лист, нахожу на столике чёрный маркер и размашисто пишу:
“Я люблю тебя, моя валькирия”.
16. Жанна
Я никогда не спала с мужчинами младше себя — что-то вроде правила. На разнообразных светских раутах, помпезных приёмах и благотворительных вечерах, коих посетила за годы жизни в столице великое множество, не раз приходилось воочию наблюдать сонм престарелых бабёнок, упорно убегающих от возраста под ручку с молодыми хлыщами, в глазах которых светилась лишь жажда наживы, а больше ничего. Мне казалось это настолько противным, отвратительным даже, что, вздрогнув, неизменно отворачивалась. Возможно, просто боялась, что меня тоже когда-нибудь решат вот так вот использовать, давая взамен лишь молодость тела и красоту лица. Всегда знала, что за удовольствие нужно платить, но к настолько высокой цене морально не готова.
Но сейчас лежу на смятых простынях в тесной комнатке, заваленной всяким хламом, а рядом, на соседней подушке, размеренно и глубоко дышит спящий Гена. Поворачиваю голову в его сторону, протягиваю руку и дотрагиваюсь до коротко стриженых волос, колючих на вид и наощупь. Их обладатель точно такой же — колкий, саркастичный и очень разочарованный в жизни мальчик. Зачем мне он? Зачем мне всё это? Сама не знаю.
— Спи, — раздаётся хриплый со сна голос, а тяжёлая рука ложится на бедро. Мне почему-то становится больно дышать, словно в горло воткнули раскалённый прут, да ещё и проворачивают его. — Ещё рано.
— Не спится, — отвечаю и скидываю руку.
Срочно нужно покурить, а иначе задохнусь в липком мареве комнаты и своей почти разрушенной жизни. Вылезаю из-под тонкого пледа, пахнущего прогорклым маслом и страстью, и иду в кухню. Квартирка совсем маленькая, сугубо холостяцкая, и, судя по сваленной в кучу на всех доступных поверхностях грязной посуде, женская рука ни к чему здесь не притрагивалась уже очень давно. Можно даже возгордиться, что удостоилась такой чести, да что-то не получается — противно. От самой себя, Гены и всей этой ситуации, в которую попала из-за собственного идиотизма и дурацкой жажды приключений. Нужно одеваться и уходить отсюда, пока Гена спит, а иначе не знаю, чем всё в итоге обернётся — больно плохое предчувствие покоя не даёт.
Подхожу к окну, распахиваю створку, чтобы впустить свежий ночной воздух в крошечное помещение. На подоконнике лежит полупустая пачка сигарет — совсем не те, к которым я привыкла, но сейчас не время перебирать возможностями: просто хочется курить, о комфорте подумаю как-нибудь потом. Ветер врывается, путается в волосах, покрывает кожу мурашками, а я чиркаю спичками и примерно с пятой попытки, но удаётся подкурить. Блаженно прикрываю глаза, а в голове — вакуум. Где-то там, за тонкой стеной, сопит Гена — голый и довольный после секса, а я застряла в этой искривлённой реальности с очень слабенькой надеждой вернуть себе хоть какое-то подобие нормальной жизни.
“Деньги, деньги”, — настойчиво бьётся в голове мысль, и я понимаю, что дальше тянуть некуда. Нужно срочно найти Жданова и снова поговорить с ним, а иначе не знаю, что буду делать дальше. Можно, конечно, пойти работать, да только с моими обширными талантами и способностями, разве что полы в подъездах мыть, а этим, боюсь, много не заработаю, даже если возьму на себя повышенные соцобязательства и вылижу языком целый микрорайон.
Права была мама: нужно было в школе лучше учиться, в институт поступать, а не бежать взамуж в восемнадцать лет по залёту, но сделанного не воротишь. Снова наполнив лёгкие терпким дымом слишком крепких сигарет, оглядываю кухню с облезлыми обоями и грязными плинтусами и нахожу то, что поможет расслабиться — бутылку вина. Вчера так и не успели её выпить, как-то очень быстро приступили к физическим упражнениям на горизонтальной поверхности. Не знаю, что на меня нашло, но я отдалась Гене с какой-то иступляющей, дикой страстью, словно в последний раз. Что-то есть в этом мальчике, что выделяет его на фоне других. Угрюмое спокойствие и клокочущая на дне души ярость, когда, кажется, можно сгореть в её огне, даже не заметив этого — дикий и необузданный контраст.
Что-то похожее я испытала когда-то к Жданову — Витя ведь из тех, кого нельзя не любить: слишком красивый, напористый, цельный, а в душе настоящий вулкан клокочет.
Вспоминаю, как впервые увидела Жданова в окно нашего старенького автомобиля, когда въезжали всей семьёй в новую жизнь, на которую тогда возлагали большие надежды. Я должна была поступить в хороший институт — так решили родители, — выучиться, стать настоящим профессионалом и «выбиться в люди». Смешно, в самом деле, я школу закончила по чистой случайности, куда мне ещё и институт. Нет, тупой не была, просто не хотела учиться — ленилась, наверное. Но моя семья хотела для единственной дочери-красавицы лучшего будущего. Вот и приволокли меня, вырвав из привычного окружения, в этот город растрескавшегося асфальта и дымных заводских труб.
Но я увидела его. Стоял, сложив руки на широкой груди, и о чём-то разговаривал с рыжим парнем. Смеялись, что-то обсуждая, почти пополам сгибались, а я поймала взгляд серых глаз и поняла, что пропала, до того он показался нереальным, сказочным, словно сошедшим с картинки. В городе моего детства мальчики были на порядок проще и без затей. Самые обычные мальчики были, потому Витя пронзил меня в самое сердце. Девочкам в семнадцать ведь нужны красивые юноши рядом, чтобы все подружки обзавидовались и в обморок рухнули одномоментно.
