Если ты меня простишь (СИ) - Джокер Ольга (читаемые книги читать .TXT) 📗
Здравствуйте, - сказала я, широко улыбаясь.
Добрый день. К кому назначена встреча?
О, нет, мы не назначали встречу. Мы хотели бы сдать в ваш пансионат нашу бабушку, - солгала я. – Не могли бы мы посмотреть территорию и палаты?
Охранник довольно улыбнулся и конечно же пропустил нас, не желая отказываться от потенциальных клиентов. Я ступила на территорию дома престарелых и меня окутал ужас. Пенсионеры не казались несчастными, но они выглядели безумно одинокими. В глазах светилась надежда, когда они смотрели на нас с Ваней, что мы пришли именно к кому-то из них. Я старалась улыбаться всем – задумчивым пенсионерам, игравшим в шахматы и милым бабушкам, передвигающимся с помощью инвалидных кресел. Преодолев яркую напыщенную цветами аллею, мы оказались у входа в главное здание хосписа. Охранник сказал, чтобы мы зашли к директору дома престарелых, и он бы нам показал территорию и палаты, но я решила самостоятельно отыскать Марину Евгеньевну. Поймав за рукав проходящую мимо медсестру в розовом халате, я протянула ей в потяенный кармашек деньги, шепотом спросив:
Мне нужна Стежникова Мария Евгеньевна.
Палата номер восемь, - так же тихо ответила медсестра, незаметно ускользнув за поворотом коридора.
Мы с Ваней бродили по зданию, всматриваясь в золотистые таблички с номерами палат. В помещении было чисто и комфортно, яркие стены обоев радовали глаз. Здесь же была столовая, комнаты отдыха, спортзал. Когда мы дошли до палаты номер восемь, я предварительно постучала в двери. Тихий шелестящий голос сказал, что можно войти. Я толкнула красивую белую дверь и вошла внутрь. Возле окна на единственной кровати лежала старушка, укутанная одеялами. Я видела лишь ее глаза, которые выглядывали из-под цветастого пледа. Она тяжело дышала и не смотрела в мою сторону. Палата была небольшой, прямоугольной, с плазменным телевизором, столиком для трапезы и двумя стульями.
Кто вы? – спросила старушка, возраст которой явно перевалил за девяностолетний рубеж.
Здравствуйте. Мы не знакомы, но у меня к вам огромная просьба, - сказала я, подвигаясь все ближе к Марине Евгеньевне.
Ее глаза все так же безжиненно смотрели в стену напротив. Только находясь вблизи старушки, я поняла, что она совсем слепа.
Чем я могу Вам помочь? – удивленно спросила женщина.
Я достала из пакета большую коробку конфет и сок и поставила на журнальный столик.
Не знаю, можно ли Вам сладости, но я принесла Вам гостинцы, - сказала осторожно я.
Спасибо. Мне уже все можно, - ухмыльнулась она. – Так с чем пожаловали ко мне?
Марина Евгеньевна, - начала я. – Я знаю, что Вы всю жизнь проработали заведующей роддома номер три. Знаю, что Вы награжены премией президента в области медицины, знаю и учитываю все Ваши заслуги... Но мне нужна информация от Вас. Я надеюсь Вы вспомните свою работу и 1962 год. Февраль, к вам поступает молоденькая девочка Косминина Зоя, ей шестнадцать, она преждевременно рожает...
Марина Евгеньевна тяжело вздяхает и отворачивается к стене. Я молчу, боясь продолжить. Я не знаю, слышит ли она меня, хочет ли продолжать и я боюсь ее трогать. Внезапно она поворачивается ко мне и смотрит в мою сторону, она меня не видит, но уверена чувствует, как трепещет мое сердце.
Я помню все, милочка. Каждый день в своей жизни, каждого пациента. Я утратила зрение, но не разум. Я расскажу тебе все, что помню, возможно даже исповедаюсь именно тебе за свою не всегда правильную работу. У меня нет родственников и близких, я самостоятельно оплатила свое пребывание здесь, в хорошем хосписе для тяжелобольных, потому что знала, за свои грехи я буду умирать долго и мучительно.
Она шелохнулась, закрыла глаза и стала говорить. Мы с Иваном сели на стулья и стали слушать.
Я окончила мед вуз, по распределению отправилась работать интерном в роддом номер три. Мне нравилась моя профессия, нравилось все, что я делаю, нравилось быть ответственной за жизнь людей – роженицы и ее ребенка. Мне нравилось сообщать им, что у них родился ребенок. Но не все этому радовались. Бывали отказники, бывали нерадивые мамаши, которым страшно было доверять детей. Люди все разные. Я училась, я старалась, и мои старания были замечены. Закрутив роман с женатым человеком из Министерства здравоохранения, я знала, о чем его попрошу вскоре. Заведующая третьего роддома уходила на пенсию, ее возраст перевалил за семьдесят. А я молода и опытна, я старательна и хочу работать более масштабно на благо нашего роддома.
Товарищ К. замолвил за меня словечко и вот в моих руках руководящая должность. Вместо этого он стал просить меня о некой помощи. Ему было выгодно поставить меня на этот пост, так как часто к нему обращались люди с нетрадиционными просьбами. Через меня он научился действовать в своих и моих интересах, получая за это материальное вознаграждение. Я получила квартиру, у меня был свой водитель, я купалась в роскоши и ни о чем не сожалела. Постепенно мы так оборудовали наш роддом, что он стал лучшим в городе, и чтобы получить туда направление, нужно было вертеться в хороших престижных кругах. Товарищ К. часто направлял ко мне знакомых, родственников, друзей. Просьбы были разными – поздние аборты на больших сроках, чистки знатных дам. Я бралась за все, что он просил, потому что знала – мне прилично заплатят. А их решения и грехи не на моих плечах. Я просто воплощаю их желания... Я помню Космининых. Они приехали из Москвы. Сама история ее беременности банальна – связалась с простым пареньком, тот сбежал, а девочке всего шестнадцать – вся жизнь впереди и перспективы тоже.
Товарищ К. вызвал меня к себе и познакомил с Анной Космининой. Она вкратце рассказала, что нужно сделать. Девочка рожает ребенка, пишет отказ, мы делаем так, чтобы ребенок попал в хорошие руки и приличную семью. Сумма на кону стояла немаленькая. Отец Зои работал в Кремле, и отказать таким людям не представлялось возможным. Мы пожали руки друг другу и договорились, что когда отойдут воды или начнутся схватки они приезжают в наш роддом. Но что-то пошло не так. Роды начались слишком рано, даже для нашего роддома. Девочка родила сына, маловесного и недоношенного. Ее мать твердила, что та напишет отказ, но доктор принимавший роды у Зои показал ей ребенка, приручил ее и девочка стала сопротивляться, говорить, что никакого отказа писать не будет.
Ко мне явилась Анна. Она вручила новый конверт и попросила, чтобы ее дочери сказали о смерти ребенка. Мальчик был подключен к аппаратам, не дышал самостоятельно, но он был жив. Мы сообщили Зое неправду, солгали, подделали документы, но мальчик попрежнему жил. Мы выписали Зою и стали лечить младенца. Вскоре он задышал самостоятельно, стал набирать вес и шел на поправку. Нужно было определиться куда его отправлять дальше. Прихал отец Зои из Москвы и сказал, что ребенка нужно перевести в столицу, дальше все уладит уже там. Я подписала документы и мальчика отправили в первую московскую больницу и о дальнейших манипуляциях я уже не знала.
Марина Евгеньевна умолкла. Она хватала ртом воздух и хрипела. Я подошла к ее кровати и осторожно коснулась ее морщиноистой сухой руки. Марина Евгеньевна встрепенулась и успокоилась. Ее дыхание стало ровнее и тише. Спустя еще минуту она обрела способность говорить дальше.
