Искупление (ЛП) - Ван Дайкен Рэйчел (электронная книга txt) 📗

— Но… — Борис перевел взгляд на боссов за моей спиной. — Он бы скорее сел в тюрьму.

— Возможно, — я пожал плечами и закатал рукава рубашки, затем спокойно вдохнул и выдохнул, преувеличивая свои жесты настолько, чтобы Борис подражал мне, не задумываясь. Всегда было легко манипулировать теми, кто слаб умом, а разум Бориса был подобен пластилину. Так легко проникнуть в глубины его сознания. С другой стороны, это касается любого из головорезов Петрова. Потому что каждый из них был под контролем… Под моим контролем. И это еще одна причина, по которой Петров решил сохранить мне жизнь — у него осталось пятьдесят солдат, которых он тестировал и изменял посредством промывания мозгов, позволяя мне проверять на них свои теории до тех пор, пока я не овладел ими. И я мог обратить тех же самых мужчин против него, лишь щелкнув пальцами. Лишь пожелав этого.

— Борис… — я наклонил голову, и наши взгляды встретились. — На что ты надеялся?

Он начал извиваться на сиденье. Они всегда так делали, когда с ними устанавливали зрительный контакт.

— Спокойствие, — едва успел прошептать я, пока он не моргнул, после чего медленно закрыл глаза, словно не мог удержать их открытыми. — Ах, вот так-то лучше. Чувствуешь себя лучше, Борис?

— Какое, к черту, колдовство он только что сделал? — услышал я бормотание Чейза позади себя.

— Это слово русские используют для успокоения, — объяснил Фрэнк, удивляя меня своим знанием языка. — Вероятно, это один из его триггеров.

— Борис, — я слегка ударил его по голове. — Никакого сна, Борис. Я разрешу тебе поспать, когда ты ответишь на вопросы.

— Я устал, — ответил он.

— Конечно, ты устал! — я громко рассмеялся. — Ты не спал семь дней подряд!

— Я не спал? — он потряс головой. — Тогда понятно, почему я такой уставший.

— И голодный. Ты днями жаловался на количество еды... Но самое худшее… это жажда, не так ли?

Мгновенно он захрипел, как будто у него во рту пересохло.

— По ощущениям во рту, как наждачная бумага.

— И так будет до тех пор, пока ты не дашь ответы, которые мне нужны. Не те, которые я хочу услышать, а правду, ты понимаешь, Борис?

Он кивнул, или это должно было быть кивком — когда он опустил голову, подбородок коснулся груди.

— Да, Ник.

— Серджио Абандонато. Ты пробирался в его дом... дважды. Как?

— Когда я получу воду?

— Один ответ, тогда мы сможем обсудить воду.

— Энди, — он снова низко опустил голову.

Я похлопал его по правой щеке.

— Не засыпай и объясни. Энди помогала тебе?

— Нет, — он начал кричать. — Хочу пить, Ник, дай мне воды!

— Борис, — мой тон был спокойным. — Вода, — я щелкнул пальцами. — Хорошая работа, Борис. Ты получил свою воду, теперь расскажи мне о том, как ты пробрался в дом Серджио.

— Прослушивающее устройство было пришито к чемодану Энди, камера располагалась рядом с ручкой. Это был подарок от ее приемного отца, его привезли и оставили у входа на кухню, — Борис глубоко вздохнул. — Это была удача.

— А во второй раз? — потребовал я.

— Глупость! — воскликнул Борис. — Он не включил сигнализацию. Итальянец думал, что включил, но это было не так. Сигнализация не сработала, когда должна была. Наш план состоял в том, чтобы отключить сигнализацию и схватить его. Мы знали, что у нас есть несколько секунд, чтобы разоружить оставшихся пять человек охраны. Почти всю охрану он послал с ней.

Я вздохнул.

— Ты хорошо поработал, Борис.

— Спасибо за воду.

— Всегда пожалуйста, Борис. Последний вопрос, и я дам тебе поспать.

— Я так устал, Ник.

— Я знаю, Борис, я знаю, — я наклонился и прошептал ему в ухо: — Петров закончил с итальянцами?

— Пока что да, — ответил Борис быстро. — Он зализывает раны... Его дочь нуждается в помощи.

— Дочь?

— Майя, — Борис усмехнулся. — Он собирается ее убить.

— Спасибо тебе, Борис, — я достал нож из кармана и разрезал им веревку, обмотанную вокруг его рук, затем отдал его ему. — Спасибо тебе за помощь.

— Теперь мне можно поспать?

— Конечно, Борис, — я сделал шаг назад. — Ты никогда больше не проснешься.

— Спасибо! — слезы потекли по его лицу. — О, спасибо.

Еще шаг назад.

— Перережь себе горло.

Прежде чем люди позади меня смогли что-либо сказать, Борис провел острием ножа поперек своего горла, затем замертво упал в лужу крови.

— Мы могли бы пристрелить его, — предложил Текс.

— Я не мог допустить, чтобы кровь русского была на руках итальянца.

Артерии Бориса продолжали выпускать кровь... Я равнодушно наблюдал за этим, пока он икал, борясь за свой последний вздох. Смерть, по моему опыту, всегда должна быть быстрой. Со вздохом я подошел к нему, поднял нож с пола и перерезал остатки сонной артерии за его левым ухом. Кровь потекла быстрее, бульканье прекратилось, и он поник, когда последние остатки жизни покинули его.

— Должен признать, — сказал один из мужчин — не оборачиваясь, я не мог понять, кто именно, — что есть что-то расчетливое в том, чтобы знать, какую точно артерию надо перерезать. Знаешь еще какие-нибудь трюки?

Я обернулся и увидел Чейза, он смотрел на меня с ухмылкой на лице.

— Достаточно, — я встал, вытирая нож о брюки, делая мысленно заметку сжечь штаны позже. — Но на то, чтобы обучить тебя, понадобилась бы целая жизнь, а я не рассчитываю на то, что ты проживешь долго.

— Он тебя сделал, — Никсон фыркнул, смеясь, а затем оттолкнулся от стены. — Спасибо тебе, Николай, мы обязаны тебе.

— Нет, — я проглотил ком эмоций в горле, вызванных не свежей кровью на руках — кровь на моих руках всегда была свежей — а тем, что я никогда не смогу возместить им все, что они сделали для Энди, — я полагаю, что все еще обязан вам.

— В таком случае, — Фрэнк достал свои ключи, — ты можешь купить нам ящик вина.

— Всегда с вином, — я тряхнул головой.

— Для Фрэнка вино — это и мирная жертва, и жизненная необходимость. Я бы купил его, — Чейз похлопал меня по спине.

Как только мы вышли, в комнату зашли несколько мужчин, и я представил себе, что это команда по зачистке. Они спокойно поговорили с Тексом и Никсоном, затем обошли стороной Феникса и прошли позади нас вглубь комнаты. Очевидно, все еще были волнения между семьями, если они настолько не признавали Феникса. Он вступил в должность босса Николаси, хотя и не являлся им по крови, а кровь для итальянцев значила все.

По пути назад Фрэнк молчал. Когда машина остановилась, я потянулся к ручке двери, но Фрэнк положил свою ладонь на мою руку.

— Ты будешь говорить. На похоронах.

— Я планировал это, — но также и боялся этого.

— Хорошо, — Фрэнк отпустил мою руку. — Спасибо тебе.

— Как он?.. — спросил я. — На самом деле.

Фрэнк усмехнулся.

— Предложи все, что хочешь... свою силу по промыванию мозгов, пообещай помочь забыть ее — он все равно ответит отказом. Почему бы ему захотеть забыть светлейшую часть его существования?

— Да, действительно, — я сжал губы. — Но предложение все равно останется в силе, это меньшее, что я могу сделать... Если боль станет невыносимой.

— Боль всегда будет невыносимой, — прошептал Фрэнк. — Жизнь полна боли точно так же, как полна сожаления. Именно так мы реагируем на боль в тот самый момент, который определяет, к какому типу людей мы относимся. Когда ты перестаешь чувствовать боль, когда перестаешь хотеть этого, тогда теряешь свою человечность.

Его слова преследовали меня в течение всего вечера, пока мы распивали несколько бутылок вина. Прошло много лет с того момента, как я позволял себе потерять контроль и выпить больше, чем организм мог выдержать. Но итальянцы и их шумная компания каким-то образом заставили меня почувствовать себя членом семьи, которой у меня никогда не было.

У меня была Жак.

Но можно ли считать ее семьей сейчас?

Мы оба испачканы в крови.

Кровь разрушила всю мою семью.

Я наполовину зашел, наполовину ввалился в спальню, которую Никсон выделил мне, скинул ботинки, стянул штаны, а затем снял рубашку через голову. Полностью обнаженный, я потянул одеяло на себя и был потрясен видом спящей Майи.