Потерянное сердце (ЛП) - Райан Шэри Дж. (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Это была моя вина, — говорит она. — Я была просто ужасной. Когда нашла маму повешенной, я должна была позвонить 911. Буквально за час до этого я злилась на нее за то, что она не позволила мне купить что-то настолько незначительное, что даже не могу вспомнить что. Она говорила, что у нас нет денег, но я не понимала, что она имела в виду. У нас никогда не было проблем с деньгами, пока отец не ушел. Я довела ее в тот день.
Тори делает глубокий вдох и на мгновение закрывает глаза.
— Я долго смотрела на свою мертвую мать, глядела, как бледнеет ее лицо, пытаясь убедить себя, что она всего лишь спит. Я была слишком напугана, чтобы позвонить 911. Я знала, что меня с сестрой заберут или передадут дедушке и бабушке, которые будут меня ненавидеть, даже если примут. Но они даже не взяли меня к себе.
Образы, возникающие перед глазами, отвратительные и страшные. Я не знаю женщину, сидящую передо мной (знаю, что говорил этого себе миллион раз за последний год). Правда в том, что я знаю только ее внешнюю оболочку. Сейчас понимаю, почему она никогда не говорила правду. Ее бы осудили, заклеймили. Правду нельзя спрятать или похоронить. Ее можно только принять.
— Мы должны помочь тебе, — говорю я ей.
А что еще можно сказать? Я не помню себя в двенадцать, не помню, как сильно любил или как сильно ненавидел. У меня была хорошая жизнь с мамой и папой, они заботились обо мне и даже баловали. Так как я могу помочь? Как я могу согласиться или не согласиться, как могу сказать, правильно или нет то, что она сделала? Я только знаю, что шок может вызвать психическое расстройство, и это, по-видимому, именно то, что случилось с ней.
— Никто не может мне помочь, — говорит Тори. — Когда мы встретились и согласились двигаться только вперед, я решила, это шанс для меня оставить все позади. — Она делает несколько быстрых вдохов, прежде чем продолжить: — Но ребенок напоминает мне о днях, когда моя сестра умирала от голода. Я не смогла помочь ей, поэтому не могла снова рисковать и заботиться о ком-то. Это уничтожает меня. Я вижу свою мать всякий раз, как смотрю в зеркало — ее трусость и слабость. И всякий раз, когда Гэвин плачет, у меня сжимается сердце. Я чувствую, что еще секунда его плача, и я просто сорвусь.
— Ты никому не навредишь, Тори, — утверждаю я, чувствуя, что в груди все сжимается.
— Моя сестра плакала целыми днями, потому что была голодна. Я не могла больше это выносить, ЭйДжей. Я не могла больше вынести и минуты ее плача.
— Тори, — прерываю я. Что, черт возьми, она пытается сказать?
— Я знала, что нужно достать ей еду, а у меня не было денег, поэтому привела ее в местную церковь и оставила там, чтобы самой попытаться выяснить, что делать дальше.
— Почему ты просто не позвонила в полицию? Вы были всего лишь невинными детьми.
Я не понимаю.
— Я боялась, что нас разлучат. Нас бы отдали в какой-нибудь приют. Она была так напугана, и я не могла так с ней поступить. Моя сестра была всем, что у меня осталось, и никто не мог отнять ее у меня.
Тори притягивает колени к груди, обнимает их и продолжает плакать.
Думаю, я кое-что понимаю. Она привела свою сестру в церковь. Но тогда как она умерла?
— А потом?
Тори смотрит на меня в течение долгой минуты, словно вспоминает, складывает кусочки в своей голове.
— Она плакала на ступенях церкви, звала меня. Она была в своей любимой пижаме с котятами, с растрепанными волосами. Я пыталась их пригладить, но она была слишком беспокойная. — Она смотрит на меня широко открытыми глазами и продолжает: — Она тянула ко мне руки, когда я переходила улицу. Я хотела украсть еду из местного магазина, и не хотела, чтобы она была причастна к чему-то такому.
Она замолкает, взгляд становится пустым и потерянным.
— Тори?
— Она побежала за мной. Я просила ее не делать этого. Я видела, как она бежала по дороге, и как к ней неслась машина. Было темно. Последнее, что я слышала, это ее крик, а затем стало очень тихо. — Тори шумно и тяжело дышит. — Я должна была позаботиться о ней, ЭйДжей. У нее была только я. Ты знаешь, каково это — видеть на земле раздавленного ребенка после того, как его сбила машина?
— Тори, остановись. — Я не смогу этого вынести. Не думаю, что смогу.
— Я побежала к ней. Упала на нее сверху, сжимая то, что осталось целым — то, что осталось от нее, и этого было не так много. Я не могу выкинуть это из головы, ЭйДжей. Она была такой красивой, идеальной и самой милой маленькой девочкой, в отличие от меня. Это должна была быть я. Я заставила свою мать покончить с собой, а потом... я была так глупа, что убила свою младшую сестру.
Она перестает говорить, а я, кажется, перестаю дышать.
Тори вытягивает руки и отталкивает меня на кровать, бежит в ванную, и я слышу, как ее сильно рвет.
Я дрожу так сильно, как никогда в своей жизни. Медленно встаю с кровати и иду мимо ванной, где Тори все еще рвет. Разум затуманен историей, которую я только что услышал. Я бегу вниз к Гэвину, который все еще играет с игрушкой, сидя на высоком стульчике. Я поднимаю его и крепко прижимаю к себе, не зная, что делать. Из ванной доносятся крики, и я слышу стук, а затем звук, похожий на стук флакончиков с таблетками, падающих в раковину. Господи, все заново. Я смотрю на Гэвина в течение долгой секунды, отчаянно желая, чтобы он этого не слышал. Надеюсь, он не сможет вспомнить такое раннее детство. Я понимаю, что должен унести его из дома, но боюсь того, что Тори сделает с собой, если уйду.
— Дружочек, — шепчу я, — я пойду, проверю мамочку. Сейчас вернусь.
Заставляю себя улыбнуться, чтобы он знал, что все в порядке, потому что он выглядит напуганным. Возможно, он не понимает, что происходит, но знает, что что-то не так.
Взбегаю по лестнице к ванной и вижу, как Тори молча наполняет ванну.
— Пожалуйста, уходи, — говорит она. Ее голос звучит ровно, но в раковине лежит полдюжины флаконов таблеток.
— Что ты делаешь, Тори? — спрашиваю я, сохраняя свой голос спокойным.
— ЭйДжей, если ты любишь меня, как говоришь, ты уйдешь из дома прямо сейчас. Возьми Гэвина и уходи.
— Я забираю таблетки, — говорю я ей.
Прищурившись, она смотрит на меня.
— Отлично, вон! — Тори со всей силы толкает меня.
Шок от того, что она толкнула меня, вынуждает сделать шаг назад и вылететь в коридор. Она хлопает дверью перед моим лицом и запирается.
Бью кулаком по дереву и слышу еще больше треска и ударов изнутри. Понятия не имею, что, черт возьми, она может делать.
Забираю таблетки, оставляя Тори в ванной наверху, хватаю Гэвина и ухожу. Оказавшись в машине, я звоню 911. Я говорю им, что это срочно, ради Тори. Говорю им, что для того, чтобы ванна наполнилась, требуется ровно семь минут, и что, как только это произойдет, у них останется всего пара минут, чтобы помешать моей жене покончить с собой. Это если она не решит убить себя током. Ужасно, но за прошлый год я научился учитывать каждый возможный метод самоубийства. Я чувствовал, что должен быть на шаг впереди Тори. Возможно, она выглядела хорошо и чувствовала себя лучше с тех пор, но я не терял бдительности и не доверял ей. Я был уверен, что она достаточно здорова, чтобы заботиться о Гэвине — так мне сказал доктор по окончании курса реабилитации. Тем не менее, я не спускаю глаз с дома, когда она одна с Гэвином. Наши соседи знают о ситуации, и они по очереди заглядывают, пока меня нет, прикрываясь дружеским визитом.
Я все еще сижу в машине, размышляя о том, что правильно и неправильно, и что, черт возьми, делать, как из дома, крича и плача, выбегает Тори. Она останавливается у машины и хлопает по окну ладонями.
— Я сожалею обо всем! — кричит она. Ее лицо мокрое от слез, а глаза почти вылезли из орбит. Волосы торчат в разные стороны и падают на лицо. Если кто-то посмотрит на улицу или услышит ее, вызовет полицию. Все на нашей улице знают, что у нас маленький ребенок, и эта ситуация явно небезопасна для него. — Я хотела бы все исправить. Я не хотела заставлять свою мать делать то, что она сделала, не хотела оставлять свою сестру!
