Нью-Йорк – Москва – Любовь - Берсенева Анна (прочитать книгу txt) 📗
Но сейчас она все же обратила внимание на то, с каким выражением сказал о ее внешности Полиевкт. Что-то жадное проступило вдруг в его лице, какой-то отсвет вожделения… Поскольку он не испытывал к ней никакого физического влечения, это Алиса чувствовала наверняка, природа его вожделения была ей совершенно непонятна.
Но не спрашивать же полузнакомого человека, который к тому же чуть не втрое тебя старше, какие именно чувства он к тебе испытывает!
– Вам пора идти? – спросила Алиса.
– Почему вы решили?
– Потому что вы украдкой посмотрели на часы, – улыбнулась она. – И я подумала, вы стесняетесь мне сказать, что спешите. Русские вообще никогда не говорят о простых вещах прямо – почему-то боятся обидеть прямотой. По правде говоря, это раздражает.
– Да вы ведь и сами в большой мере русская, – пожал плечами Полиевкт. – В гораздо большей мере, чем вы думаете. Но я действительно спешу, вы правы. У меня сегодня вечером заседание Английского клуба.
– Это тот, который описан в «Войне и мире»? – удивилась Алиса. – Я думала, после революции он закрылся.
– Не совсем тот, но с претензией на преемственность, – усмехнулся Полиевкт. – Для избранных.
Алисе было непонятно, зачем тратить время на то, в чем сам же видишь одну только претензию. Но обсуждать это с Полиевктом она, конечно, не стала.
– Послезавтра День благодарения, – сказал он. – Вы не забыли?
– Нет, конечно, – улыбнулась Алиса. – Я впервые встречаю его одна и без индейки. Но странно, что о нем вспомнили вы.
На День благодарения она всегда приходила к маме и Джеку. Бабушка этот день не праздновала: она вообще не любила праздников – говорила, что они напоминают ей об одиночестве. То есть, может быть, она праздновала День благодарения, когда жив был дед, и даже наверняка праздновала, но Алиса тех времен уже не застала.
– Просто я предположил именно это – что вы встречаете День благодарения одна и без индейки. И оказался прав. В таком случае… Алиса, может быть, мы отметим этот праздник вместе?
Алиса не была уверена в том, что ей хочется отмечать какой бы то ни было праздник вместе с Полиевктом. Но предложение было высказано так вежливо, что отказаться от него показалось ей неудобным.
«Я в самом деле гораздо больше русская, чем могла предполагать!» – насмешливо подумала она.
А вслух сказала:
– Спасибо, Пол. Я с удовольствием приму ваше приглашение.
– Тогда послезавтра в восемь вечера я заеду за вами в отель.
Глава 2
Кусты были разбросаны по всему широкому газону, и казалось, что в траве, по-ноябрьски пожухлой, гуляют какие-то фантасмагорические существа.
– Летом, когда на кустах листья, все сразу понятно, – сказал Полиевкт. – Вот жираф, вот носорог. Вот пудель – видите, лапку задрал. Особенно трудно было с жирафом: еле нашли куст такого сорта, чтобы можно было выстричь длинную шею. Но ландшафтный дизайнер оказался настоящим профессионалом, не зря мне его рекомендовали.
Приглядевшись, Алиса различила в переплетениях голых веток те самые фигуры, о которых говорил Полиевкт.
– Выглядит по-американски, – сказала она.
– Да, я тоже заметил, что газон в Америке – это святое, – кивнул он. – На нем, насколько я понял, даже цветов не сажают, только траву?
– Да, кажется, – пожала плечами Алиса. – Я не очень этим интересовалась.
– Вы, наверное, вообще равнодушны к быту. То есть вряд ли посвящаете себя его тяготам.
– Вообще не посвящаю, – улыбнулась Алиса. – В Нью-Йорке ко мне раз в неделю приходит мэйд и убирает квартиру. У меня очень маленькая квартира, потому что она на Манхэттене, там дорого иметь большую. В промежутках между уборками я не делаю по дому ничего, только мою посуду. В посудомоечной машине. Но у нас все так живут, ничего исключительного. Американский быт очень функционален.
– А еду домой вы покупаете в китайском ресторанчике по дороге с работы, а если обнаруживаете на джинсах пятно, которое не отстирывается в машинке, то сдаете их в химчистку, – улыбнулся в ответ Полиевкт. – Я часто бываю в Штатах по работе, поэтому хорошо себе представляю, как организован ваш быт. Он правильно организован. Если бы со мной жила женщина, я устроил бы ее быт только по-американски, – безразличным тоном добавил он.
Что в его доме никакая женщина не живет, Алиса уже поняла. То есть какая-то женщина, судя по порядку и чистоте, была, но это наверняка была вот именно приходящая уборщица – мэйд, – такая же, как у нее в Нью-Йорке. Да и весь этот загородный дом, а не только газон перед ним, выглядел очень по-американски. Он был до пустоты просторен, в нем совсем не было того, что в России называлось уютом, а Алисе казалось захламленностью: бесчисленных полочек, ковриков, комодов, тяжелых, как гробы, деревянных шкафов и прочего подобного. Когда Маринка пригласила ее в гости к своей маме, которая жила в маленькой квартирке в Медведкове, Алиса едва не задохнулась от пыли, глубоко въевшейся во весь этот сомнительный уют.
В доме Полиевкта ничего такого не было, и дышалось в нем легко. Но в безразличности тона, которым он сказал о том, что обеспечил бы живущей в этом доме женщине американский быт, Алиса слишком явственно расслышала нарочитость.
«Не надо было сюда приезжать, – подумала она. – Прекрасно обошлась бы без индейки».
– Кстати, индейка уже на столе, – словно подслушав ее мысли, сказал Полиевкт. – По-моему, лучше съесть ее горячей.
Индейка оставалась горячей потому, что серебряное блюдо, на котором она возвышалась посередине стола, было воодружено на серебряную же жаровню.
– А это уже голландское изобретение, – показывая на жаровню, сказал Полиевкт. – Я его в Амстердаме и приобрел, когда был в командировке.
– Вы много ездите, – заметила Алиса, садясь за стол.
– Ну, экономику везде изучают, – пожал плечами он. – У нас университетский обмен с пятнадцатью странами.
Алисе все же казалось немного странным, что университетский профессор, пусть и в такой актуальной области, как экономика, живет в загородном доме, который, будь он построен в пятнадцати минутах езды не от Москвы, а от Нью-Йорка, стоил бы несколько миллионов. Но, в конце концов, что ей за дело до доходов русских профессоров и до их недвижимости?
Окинув взглядом стол, Алиса поняла, что не сможет попробовать и половины расставленных на нем блюд.
– Я столько никогда в жизни не съем, Пол! – сказала она почти с ужасом.
Полиевкт засмеялся.
– Я что, произвожу впечатление рачительного хозяина, который требует, чтобы его гости вылизывали корочкой тарелки? Вы попробуете то, что захотите. Вот этот салат, например. Кстати, во всем мире его называют русским, и без всяких на то оснований. Вообще-то он называется «Оливье» и имеет французское происхождение. Ну вот, попробуйте его. И индейку, разумеется, тоже. Или можете есть только овощи и фрукты. Ведь вы наверняка на диете?
В отличие от абсолютного большинства актрис, Алисе сидеть на диете как раз таки не приходилось. Она обладала счастливым свойством, которое вызывало жгучую зависть коллег: не поправлялась ни от какой пищи и любую могла поглощать в любых количествах. Наверное, это было какое-то генетическое свойство, передающееся по женской линии: мама тоже не поправлялась ни от чего, и бабушка до старости сохранила девичью фигуру.
– Я попробую все, – сказала Алиса. – С моей фигурой ничего не случится.
– С таким решительным видом, я думаю, Наполеон принимал решение о Египетском походе, – улыбнулся Полиевкт. – Вы бываете трогательны, Алиса. Трогательная юная женщина…
Собственные двадцать пять лет не казались Алисе юностью. Но возражать она не стала. Что-то насторожило ее в Полиевктовой интонации, но что именно, понять она не успела…
«Я уже три месяца скольжу по самой поверхности жизни, – подумала она. – Скольжу, ни во что не углубляюсь, и мне хорошо. Почему я вдруг должна разбираться в каких-то неочевидных нюансах чужой речи?»
К тому же это была речь человека, который не вызывал у нее никаких эмоций, кроме разве что легкого любопытства.
