А у нас во дворе (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Во-вторых, Юля кормила меня, как маленького ребёнка, скребя ложкой по подбородку и нижней губе, торопилась запихнуть мне в рот следующую порцию - жуй, жуй, глотай. Только что "ложечку за маму, ложечку за папу" не говорила, но считала, что стоило бы. Ела я омерзительно мало, сама огорчалась.
В-третьих, Юля физиологически не умела молчать, болтала практически непрерывно. Её легкомысленная трескотня угнетала меня необычайно. Я замыкалась, ускользала от общения с ней в свои невесёлые думы, и Юля обижалась. Между тем, как выяснилось впоследствии, тайны и серьёзную информацию она умела хранить свято, ни звуком не обмолвившись о вещах, крайне для меня значимых.
С разговорами окружающих людей, с их попытками шевелить меня, примириться не удавалось. Моё существование напоминало прослушивание больших радиоспектаклей и маленьких радиопостановок. Утомляло до чёртиков.
Больше всего я любила, когда приходил дядя Коля Пономарёв. Тогда не было радиоспектакля. Имел место диалог, неторопливый, с хорошими паузами для обдумывания свежей мысли или подозрительного аргумента. Тема всякий раз новая, интересная. Не то, что у Шурика.
Родионов законопослушно приходил через день, тогда как остальные запрет лечащего врача нарушали в хвост и в гриву. Он вёл со мной, по сути, один разговор, прерываемый только его уходами.
Обычно я грызла чищеные орешки, которые он приносил, а Шурик, отдохнув денёк и, соответственно, испытывая прилив свежих сил, вёл наступление. Учил меня жизни. Как-то внезапно спросил:
- У тебя Воронин бывает?
- Бывает, - ответ получился невнятным из-за набитого орехами рта.
- Прожуй, не то подавишься.
- Угу, - не стала артачиться, но чуточку внутренне завелась от легко усвоенной Шуриком общепринятой теперь манеры обращаться со мной, как с малышом. Хм, Родионов - бяка...
- А почему ты его не выгнала? - голос у Шурика сердитый, требовательный.
- Зачем? - я скопировала интонации медсестры Юли, работая под недалёкое существо. - Пусть ходит, всё развлечение.
- Тошка! Но ведь если бы не его язык... - потихоньку начал заводиться и Шура. Я быстренько вставила свои "пять копеек", не желая заново перемалывать одно и то же:
- Мы все виноваты, только в разной степени. Как там Горби говорит? Коллективная ответственность.
- Уж прям-таки все? - Шурик казался недовольным.
- Все. И вы тоже, - новая порция фундука отправилась мне в рот.
- Нашла виноватых! Мы здесь причём?
- А как же? Ты мне говорил, что вы всё видели? Говорил? Говорил. Видели и не остановили никого из нас, - теперь в наступление перешла я.
- Во-первых, - Шурик опустился до защиты, правда, весьма агрессивной, обвинительной, - тебя-то пытались остановить. Я ведь с тобой несколько раз разговаривал.
- Последний раз слегка запоздал, не находишь? - невинно промурлыкала я.
- Не важно, - пропыхтел явно смущённый Шурик. - Мы тебя предупредили.
Ага, враг переходит к позиционным боям! Так его! Надо немного добавить.
- Хорошо предупредили. Вразумительно. Ничего толком не объяснили. Одни лозунги "Что делаешь?", "Опомнись!", "Одумайся!"
- Ты пойми, - отдувался Шурик, - не могли мы тебе правду говорить.
- Почему, собственно, нет? - отказалась я входить в положение парней, сунула в рот ещё несколько орехов. Уг-м-м, вкуснотища!
- Какая ты непонятливая, - огорчился Шура. - Раскинь умишком, надеюсь, он у тебя сейчас в порядке. Я же не от него тебя предупреждал, я от ребят приходил. Как я мог говорить за Серёгу? Тем более, без его ведома.
- А ты бы сказал мне то, что потом у аптеки выболтал с перепугу, - я не собиралась дразнить Шурку, случайно получилось, - может, ничего бы и не случилось.
- Легко со стороны судить, - судя по звукам, Родионов поднялся, прошёл по палате, остановился в том месте, где я предполагала окно. - Он бы меня убил за трёп. Он иногда простобешеный.
- Не надоело вам на него напраслину возводить? - заступаться за Логинова было приятно, не всё же ему за меня. - Он один из самых спокойных, самых уравновешенных людей, кого я знаю.
Вообще-то, я начала уставать. Не столько от самого разговора на волнующую тему, сколько от его подспудного эмоционального накала. Теперь, только ухом, я воспринимала любое напряжение собеседника значительно острее, чем раньше ухом и глазом одновременно.
- Да ты его вовсе не знаешь, - уязвил меня Шурик, начиная кружить по палате. - Спокойный, да. Пока тебя поблизости нет. Особенно в последнее время. Он сатанеет, в натуре, если речь о тебе идёт. Не вообще, а так... Ну, ты что-нибудь отмочила, например, или тебе что-нибудь угрожает. Спокойное бешенство, холодное, оно пострашнее обычного будет. Помнишь, осенью тебя били? Он с этими уродами так разбирался потом, пух и перья летели.
- То-то трое из них позже решили повторить эксперимент. На моей и своей шкуре.
- Это не те, другие. Лаврушка других подписала.
Зачем мне сейчас Родионов сладкие песни пел? Мне нельзя о Логинове думать. Всё слишком изменилось.
- Шурик, - попросила жалобно, опасаясь расплакаться. - Не будем больше говорить об этом. Мне вредно волноваться.
- Хорошо, не будем, - уступил Родионов и сразу непроизвольно сорвался. - Да ты же просто уходишь от разговора!
- Я пожалуюсь врачу, - пообещала ему почти искренно, - и тебя больше ко мне не пустят.
- Да я и сам больше не приду, - оскорбился Шурик. Ушёл, хлопнув дверью. Тогда он тоже дверью хлопнул, штукатурка с потолка сыпалась. Он ведь не за Воронина тогда переживал, для Логинова старался.
Я долго обмозговывала наш разговор с разных сторон. Вот чего Родионов хотел от меня? Почему не сказал прямо? И неужели нельзя было подождать, пока я поправлюсь, смогу волноваться и плакать без диких головных болей в итоге? Казалось бы, всех посетителей изначально предупреждали, о чём со мной можно говорить и о чём нежелательно.
Я поинтересовалась у дяди Коли причиной нелогичного поведения моих друзей. Не один Шура отличался. Воронин грешил постоянно. Да почти все. Следователь когда приходил, у меня после непременно истерики случались, с трясучкой и конвульсиями, на целый вечер. С трудом останавливали. Пономарёв объяснил просто - ничем не излечимый человеческий эгоизм. Следователю простить можно. Он человек подневольный, у него работа такая, с него государство требует. Остальные? Всех не вылечишь. Эгоизм - штука хроническая. У некоторых в клинической форме. С такими экземплярами надо либо расставаться, либо принимать их как данность и не заморачиваться. От практического рассмотрения конкретных случаев проявления эгоизма мы с дядей Колей перешли к теоретическому исследованию данного, широко распространённого явления. Общими усилиями пришли к выводу: эгоизм - характерная черта детства, вероятно, заложенная природой и необходимая для наиболее успешного выживания. Она или усиливается в процессе воспитания и становления личности, или, наоборот, слабеет, стирается. От конкретных условий зависит. Мне понравилась мысль, что взрослый эгоист - всего лишь кособоко развитая личность, маленький ребёнок во взрослом теле. И возник следующий вопрос:
- Дядя Коля, а что такое личность?
Всегда особенно любила Пономарёва за умение в процессе беседы очертить тему для нового обсуждения, рассматривать проблемы в спокойном тоне, без оскорблений, уважая чужое мнение, пусть и не согласен с ним. Увы, он приходил реже, чем эгоисты-ровесники.
Эгоисты-ровесники рассаживались долго и со вкусом, бегая в коридор за дополнительными стульями. У меня в палате имелся всего один стул для посетителей. Второй стул, насколько мне было известно со слов Юли, вместе с маленьким столиком и раскладушкой обычно занимал тот, кому приходилось дежурить в палате.
Эгоисты-ровесники устроились недалеко, кряхтели и смущённо посапывали. Я, в нарушение установок лечащего врача, принимала сразу троих: Геныча с Лёнькой и... Гарика Новосёлова. Для чего за парнями увязался этот мелкий, осталось неясным. Вдруг он у них временно меня заменяет? Помолчали вежливо.
