Вне рамок приличия: Друг моего сына (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" (книги без сокращений TXT) 📗
Болтали, ели, смотрели телик, занимались сексом. Хотя Лиза время от времени начинала волноваться за Жеку. А не вернётся ли он? Набирала сыну, но когда слышала, что всё нормально, он пока отлёживается, успокаивалась.
Потом Лиза опять впадала паникёрство и депрессию: «Нам нужно расстаться. Мы аморальны…». И мне приходилось её зацеловывать. Хотя, что греха таить, никогда и никого я не целовал с таким упоением.
А ночью спал как убитый.
Впервые в своей жизни спал от и до с той, кто грела не только постель, но и моё сердце. И, наконец, я узнал, какого это, дышать той, кто стала моим кислородом! Слушать ту, кто подчинял моё сердце себе. Без оглядки быть с той, в чём тепле я утопал…
Впервые я был там, где не чувствовал себя чужим. Был с той, кого искренне и неустанно желал, потому не торопился, как с другими, спустить пар и уйти.
Здесь, рядом с Лизой, я хотел оставаться всегда!
Наутро она меня всё же выпроводила.
То мягко подталкивая, то строго, не поддаваясь на уговоры и шантаж. Ей на работу, а мне… Меня ждали в клубе. Там дел накопилось, да и с тренером нужно бы объясниться. И естественно нам с Жекой прилетело…
Но убедившись, что мы хоть и помяты, но живы, допустили к тренировке. Тему Марины и драки подняли лишь по завершению трени, когда шли в сторону парковки. Маришка была на работе, а Жека без «колёс», ну и обмолвились парой слов.
Я видел, как он себя скверно чувствовал, но мне нравился этот парень.
— Да перестань, ситуация конечно не ахти, — остановился возле своего «корыта», — но на будущее, лучше подруг друзей не уводить. Не все как я отреагируют.
— Ты её не любишь, — буркнул Жека, поправив лямку сумки. Он успел с утра сгонять на квартиру Лизы и собрать шмот для тренировки. — Я это видел. И она знает. Мы не хотели тебе больно делать… Собирались поговорить. И… это был наш первый поцелуй, зуб даю… Она никогда не позволяла к ней даже прикасаться.
— Отлично, значит, мои рога не буду мешать при ходьбе, задевать люстры и не испортят крышу тачки. Запрыгивай, подвезу.
На самом деле, я остро понимал, что вообще не имел права предъявлять что-либо. Солгал бы, если бы сказал, что опечален случившимся. Что моё сердце в клочья. Что такого предательства от друга не переживу. И уж тем более порву какие-либо отношения с Маришкой и её семьёй. Неа. Всё будет отлично и цивилизованно.
Наши семьи, конечно, будут в шоке… Они там много чего придумали на наш счёт. И будущее было таким радужным что пугало…
Так что случившееся, мне было на руку.
И напрягало не стол семейство Маришки, как реакция моего бати. А если учесть, что между нами была ещё и Лиза… дело принимало опасно эпический окрас.
Что будет, если он узнает, что я сплю с женщиной, на которую он положил глаз?
Война!
Однозначно
И тут дело не чувствах и разбитом сердце.
Между мной и Германом вражда так давно, что истинных корней уже не найти. Мы просто ненавидим друг друга. Мы непримиримы. И мы терпимы друг к другу.
Я не за себя волновался. В данной ситуации думал не о том, как это всё коснётся Лизы, и каковы для неё будут последствия.
Насчёт её не шутил, но и окончательно сближаться, не спешил. Идиотом не был. Уже давно романтические порывы поистрепались. И бросаться словами «люблю», «брак», — не моя тема.
Я знал наверняка, что нас не примут.
Общество зло, в особенности к чужим щепкам в глазах.
Нас осудят…
Да, между нами страсть.
У меня бы язык не повернулся назвать это любовью.
И Лиза ни слава не проронила о своих чувствах. Значит, зачем торопиться?
Если только, чтобы отцу не досталась.
— Ты с моим отцом уже поговорила? — встретил Лизу после работы. Она просила в клинику не приезжать… пока. И я, как преданный пёс, зная точное время приезда хозяйки и отсутствие Жеки, караулил её у подъезда.
— По телефону такие вопросы не решаются, — тотчас перестала улыбаться Лиза.
Знал, как ей неприятен разговор, но дело было важным, да и горело оно мне, вот и давил.
— Но ты порвёшь… — не спрашивал, утверждал в категоричной форме.
Глава 24
ЛИЗА
— Почему ты на меня напираешь, Русь? Если я с ним порву, не значит, что буду готова к нам с тобой во всеуслышание.
— Это неважно, — парень уминал заказанный в ресторане бефстроганов. — Главное, чтобы держалась подальше от отца!
Его упрямость уже казалась маниакальной.
— Это принципиально? — смотрела на него в упор. — Не себе, не ему или есть…
— Нет, Лиз, он гондон, — вот так просто брякнул Рус, отставив пустую тарелку и придвинув другую с салатом. Да уж, аппетит у парня был отменный.
— Ни тебе, никому другому не пожелаю жизни с этим… — сам себя заткнул порцией салата.
— Да, у него сложный и властный характер, — тяжко вздохнула, вспоминая, что мне предстоял нелёгкий разговор по душам.
— Он последний человек, кого бы я спасал, случись что… И то, после животных, шмота и прочего, что показалось бы важным, — убил признанием Руслан.
— Русь, он всё же твой отец, — попыталась смягчить его заявление. Парень горьковато хмыкнул:
— И что? Кровное родство не делает его лучше. Десять лет! Десять лет его не видел после того, как он оставил меня с бабушкой и дедом.
— Я думала, — мотнула головой. — Вернее я так поняла со слов твоего отца, что твоя мать умерла немногих позже того, как тебя родила.
— Мне было тринадцать, когда она умерла, но периодически, мать время проводила в клинике, сражаясь с раком. И насколько помню, вполне успешно. Поэтому чёрт его знает, сколько бы ещё прожила, если бы не стычки с папашей.
— Герман говорил, что вас почти не навещал. Редко…
— Редко, — кивнул Рус, — но метко. Его до тринадцати помню кровавыми урывками…
— Что значит «кровавыми»? — зацепилась за странное сравнение. Моё сердечко болезненно ёкнуло.
— После того, как он навещал мать, мы от крови отмывали пол, стены… а мать, тем временем, в больнице откачивали.
Теперь меня холодом сковало.
— Ты когда-нибудь видела комнату, где всё забрызгано кровью? Повсюду отпечатки руки, ног… багровые лужи… даже сгустки…
Я судорожно мотнула головой:
— Прошу не… — меня аж перекосило от ужаса.
— А я несколько раз, — цыкнул Руся без показушничества и желания нагнать большего страха, чем уже. Просто делился воспоминанием. — Громов это называл «поговорить по душам», а мать… никак… — красноречиво помолчал, словно не находил слов.
Я тоже не знала, что сказать.
— Она его любила, прощала и позволяла… Увы, её любовью к этому монстру я не проникся. И её зависимости не понимал. Но не виню только его. Они оба были… неправильными. Насильник и жертва… связанные и зависимые. Вот она его и продолжала любить… болезненной любовью. Думаю и он её, вот такой извращённо садисткой… Как это модно сейчас называть «Стокгольмский синдром».
— Но Герман говорил, что твоя мать ему изменила…
— И ты поверила? — после секундного молчания, вскинул брови Рус. — Она бы даже под угрозой смерти этого не сделала. Типичная жертва. По малолетству я с пеной у рта орал, что отец — зло! А мать несчастная! И на защиту с возрастом стал бросаться, огребая от бати, как и она, пока не окреп настолько, чтобы ему дать отпора. А потом она умерла, и Громов перестал приезжать. Я его ненавидел… И сейчас ненавижу, но уже не так категорично. Мать могла уйти, могла прервать этот порочный круг. Подать на отца в суд, в конце-концов. Но не желала этого, тем самым развязывая ему руки.
— А ты не думал, что это из-за страха, что отец тебе…
— Это уже не важно… — покачала головой Руслан. — И рассказал не для психологической консультации, в поиске детской травмы, а чтобы предупредить… Не связывайся с ним!
— Я уже догадалась, что твой отец не ангел, — кивнула, неосознанным жестом смахнув чёлку со лба Руси. — И увижусь с ним только через неделю. Он же в командировке… — не договорила, Руслан меня рывком к себе подтянул и на себя усадил.
