Игрушка для хищника (СИ) - Шарм Кира (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Меня разорвало. Взорвало и разметало по всему острову. Собственный вопль оглушил. Так не бывает. Неужели мое тело способно чувствовать ТАКОЕ? Это запредельно, невозможно, просто нереально!
Он все еще вдалбливается в меня, теперь уже гораздо быстрее, с рычанием, и я сжимаюсь так, что, кажется, или расплющу сейчас его, или он пронзит меня насквозь. Его палец на моем клиторе творит что-то совершенно безумное, — и меня накрывает новой волной, обжигая все тело, взрывая кожу и внутренности током.
Я еще сотрясаюсь, ору, кусаю губы, — и совсем не чувствую себя саму. И он, с ревом прижимается к моему плечу, покрывая его лихорадочными поцелуями и выплескиваясь внутри меня так сильно, что меня снова начинает подбрасывать на столе.
Перед глазами — темно и полыхающие искры. Сплетенные, мы еще оба дрожим, — и нет сил ни пошевелиться, ни двинуть языком, чтобы произнести хоть слово.
Только дрожь эта сумасшедшая и оглушительное биение сердца.
Даже мне, без опыта, понятно, — это было за всеми гранями.
Это — не секс, не оргазм, это что-то настолько огромное, что даже определение ему дать страшно, — голова кружится похлеще, чем на вершине этой скалы.
Мы будто срослись в одно целое, стали одним организмом. Разлетелись, разметались все условные грани между нами, — и теперь уже — не разъединить, не оторвать.
Вздрагиваю, когда он касается плеча поцелуем. Кожа сейчас такая чувствительная, как никогда раньше, — даже намек на прикосновение обжигает.
— Зря ты не уехала, когда отпускал, девочка. Теперь уже — не отпущу, — хриплый, такой хриплый сейчас его голос, а у меня мурашки снова, — там где-то, внутри.
Поднимает меня под ягодицы к себе, выше и несет наверх, второй рукой зарывшись в мои волосы. Что-то шепчет прямо в них, — а я, — то ли не слышу, то ли просто разобрать ничего не могу. Но от этого голоса, от интонации, — плавлюсь и растекаюсь по его груди, как тот самый джем.
А дальше… Дальше было просто безумие.
Он ласкал меня всю эту лихорадочную ночь.
Нежно, — так пронзительно нежно, что я задыхалась от этой ласки.
Целуя губы, грудь, все тело, каждый миллиметр кожи, — так медленно, так неторопливо, бережно касаясь руками, — а я выгибалась и стонала ему в ответ.
Страстно, — врываясь пальцами вовнутрь, жадно раздвигая ноющие и до безумия чувствительные складочки, дразня языком клитор, втягивая его, прикусывая, доводя меня до новых и новых ослепительных вспышек перед глазами, до новых воплей, до крови на закушенных губах… До полной невозможности говорить и двигаться. До неспособности даже выдохнуть «люблю». До… Провала наконец в полусон-полубеспамятство. В котором я все равно чувствовала его руки, перебирающие мои волосы. И тихий шепот с легкой хрипотцой…
Когда я очнулась, солнце уже слепило глаза настолько ярко, что без взгляда на часы было понятно, — примерно середина дня.
Свела вместе так и распахнутые во время сна ноги, — без всякого смущения от того, что он все это видел утром, наоборот, — с какой-то слишком сладостной улыбкой, чувствуя, как саднит между ног. Стоило только вспомнить хотя бы отдельную минуту прошедшей ночи, как внизу живота начинал пылать пожар, а все лицо — реально полыхать, заливаясь краской на фоне все той же улыбки. Кажется, она не сойдет сегодня с моего лица, — а вот я точно не сойду по ступеням вниз, — ноги совсем не слушаются. До душа бы доползти… Или провалиться в новый сон, в котором он опять будет целовать меня? Это гораздо приятнее, чем реальность, в которой приходится его ждать…
Оборачиваюсь, чтобы двумя руками обхватить его подушку и впитать его запах, оставшийся на ней, — хотя этот запах сейчас на всем моем теле, я, наверное, просто пропиталась им насквозь.
«Оказывается, я больше всего на свете люблю сливовый джем», — читаю на ободранном листке бумаги на его подушке. Надо же! А казалось, что ему уже ничем меня не удивить!
Кстати, простыни тоже им перепачканы, этим самым джемом. Но у меня совсем нет сил их сейчас снимать.
Зарывшись в подушку, начинаю догадываться, что этот джем станет навсегда моим самым любимым из всех блюд, сколько их есть на свете. И правда, — разве может быть хоть что-нибудь вкуснее? Нееееееет!
Глава 14
Артур.
Счастье.
Смешное, нелепое слово, которое бывает только в детских сказках и то, чего не существует в реальности. Тем более — у таких, как я, которые и сказок-то в детстве не читали. И не мечтали никогда и ни о чем. У которых, в общем-то, две цели в жизни, — оказаться сильнее, чтобы выжить, и уничтожить своего врага. Розовых соплей и единорогов в нашей жизни не бывает. Да у нас даже слова такого нет! Буквы, блядь, в него не складываются в паззле нашей жизни!
А теперь — счастье, это вот самое, несуществующее, — наполнило мою жизнь. Пропитало меня всего.
Оно стало живым, осязаемым. Как тот самый джем, — пеленой повисло над потолком моего дома. Со своим вкусом и запахом. Его даже, кажется, потрогать рукой можно. Оно окутывает сразу же, лупя по коже, как брызги воды из душа. Нет. Сильнее. Всепоглощающе. Как ливень.
У счастья ее глаза. Ее улыбка. Ее запах.
Вхожу в дом, и чувствую его — висит. Даже руками потрогать хочется.
И каждый раз не верю, — ведь — секунда, иллюзия, даже где-то ложь. Знаю, что в любой момент все рассыплется, оставив по себе острую крошку, до крови из всех пор. Знаю. И все равно — сдохну за каждую еще одну его секунду.
По утрам мне нужна вся моя воля, чтобы заставить себя оторваться от нее и уйти.
И все равно, — где бы я ни был, какие бы вопросы не решал, — я всегда не там, всегда рядом с ней.
Запахом ее, воздухом ее, улыбкой ее невозможной, все вокруг, — и даже меня изнутри самого, — светом озаряющей.
Проведет пальчиком по коже, едва касаясь, — а меня уже всего скручивает, от одного прикосновения.
И улыбаюсь, — вот так, ни от чего, просто потому, что так щемящее-сладостно внутри.
И каждый раз лечу домой, как сумасшедший.
Потому что все, что происходит вне ее, — будто странный сон. Только она — настоящее, живое, сама жизнь. Только с ней я — тоже живой. Даже не представлял никогда, насколько неживым все было, и я сам.
И каждый раз сердце останавливается, когда выхожу из машины и замираю, ища ее глазами. Каждый раз опускается вниз, — боюсь, что больше не ждет. Она может уехать в любой момент, куда угодно, я больше ведь не держу. Давно не держу. Это она меня уже держит. Это меня никогда уже не отпустит. А она — свободна.
И начинает бешено колотиться снова, когда вижу ее на том самом окне сидящую. Или слышу топот ее ног, — сбегает вниз навстречу. Через закрытые двери дома слышу. И только тогда начинаю дышать.
Подхватываю ее на руки и кружу, целую, а самому хохотать и подбрасывать ее вверх, как ребенка, хочется. А она отбивается, со звонким смехом лепечет, что у нее кружится голова и что я специально хочу ее до потери сознания довести, чтобы делать с ней потом, что захочу.
Это она со мной, что угодно делать может. Только почему-то не понимает этого.
А ведь я уже — весь ее. До донышка. Без остатка. Сдохну, если ее не будет, если улыбки ее не увижу.
— Ты забываешь про наш дресскод — шиплю, стягивая с нее футболку. Сам уже ворох тряпок ей притащил, а она — все равно мои таскает.
— Тиран, — надувает губы, а в глазах лучики так пляшут, что готовы выпрыгнуть прямо на меня.
— Даааа… Тот еще тиран, — зарываюсь губами в ее волосы. И кулаки сжимаю, потому что — сам себе не верю. Не верю, что держу свое это маленькое счастье на руках, а оно — вот так ко мне тянется.
— Ты хоть когда-нибудь можешь поесть сначала? Я ведь старалась… — а голос у самой уже срывается на хрип и ладошкой своей маленькой, миниатурной, меня по щеке гладит.
— Тебе не надо стараться, Лучик. Тебе надо просто быть. В тебе — все, что мне нужно, — несу ее по ступеням на второй этаж, а она сама уже к губам моим тянется, подрагивает под моими руками в нетерпении и ток нас простреливает на двоих, одинаково.
