Завтра будет вчера (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (чтение книг .TXT) 📗

— Хочу зеленую фасоль с мясом и долма, сделаешь, мам?

— Ты же не любишь долма, — я слышу усталое понимание в ее голосе и готова сжать ее в объятиях, встряхнуть, чтобы ожила. Ради меня. Мы еле вытащили отца после тяжелейшего инсульта, и я не могу позволить и матери скатиться в эту пропасть. Мне просто страшно остаться совершенно одной на самом краю.

— Мам, ты так давно не готовила ее. Я, правда, хочу. Только давай не с виноградными листьями, а с капустой?

Она грустно улыбается и идет к двери, ненадолго остановившись в проеме:

— Ты Артема тоже пригласи к нам, милая. Давно не заходил.

— Хорошо. Обязательно приглашу.

Не заходил, потому что я не хотела. Поначалу даже голос слышать его не могла. После того, как не ответил… как оставил совершенно одну. Я его номер, подобно роботу, безостановочно набирала, снова и снова выслушивая безучастное "абонент временно недоступен". Мне казалось, если он приедет, то все это окажется шуткой. Жестокой, несмешной шуткой. Розыгрышем на мой день рождения. Мне казалось, если он приедет, и все это будет все же правдой, то он сможет удержать меня на этом чертовом краю бездны, не позволит, ни за что не позволит упасть в нее.

Он перезвонил слишком поздно. Когда чувство вины перед погибшим братом стало слишком большим, слишком всеобъемлющим, чтобы я ответила ему. Чувство вины, потому что знала, Артур до последнего не принял мой выбор.

Артем писал, звонил, психовал. Я чувствовала, что психует, сходит с ума от желания поговорить, и все равно не спускалась вниз, даже когда он приезжал. Была уверена, что злится, бесится там, в гостиной, не смея подняться в мою комнату при таком количестве народа, и все же не могла заставить себя спуститься. Потому что знала, что не смогу устоять. Что вся уверенность в принятом решении в крах рассыплется, как только увижу его. Презирала сама себя за то, что боялась, кинусь к нему на шею, если вдруг увижу.

"Я варила кофе, когда дверь на кухню тихо распахнулась, а затем раздался щелчок замка. Не оборачиваясь, уже знала, что это он. Знала и стиснула зубы от злости на саму себя, потому что на какое-то мгновение сердце радостно встрепенулось.

— Нари, — тихим голосом, осторожно шагнув ко мне, но я не смотрю, расставляя на подносе чашки, — Мышка, здравствуй.

Обнял меня сзади, и я закусила губу, чтобы не закричать.

— Отпусти меня.

Так же не поворачиваясь к нему, затаив дыхание, чтобы перестала кружиться голова от его запаха, от близости этой, которая окутывала предательским ощущением радости и спокойствия. Впервые за эти дни.

— Не отпущу, — выдыхает мне в волосы, сильнее прижимая меня к своей груди, — не отпущу больше никогда, слышишь?

— Ты не отвечал.

— Психанул.

— Ты не отвечал, — вцепившись в край стола, чтобы не всхлипнуть.

— Я пришел, — губами касается затылка, и я закрываю глаза, расслабляясь в его руках.

— Оставил меня одну…

— Больше никогда, — медленно целуя в шею, запуская тысячи мурашек под кожей.

— Обещаешь?

— Обещаю, — разворачивает к себе, лаская одними губами глаза, нос, скулы.

Позволить себе наслаждаться его прикосновениями, тонуть целую вечность в такой непривычной с ним нежности с оттенком грусти, пока в голове лихорадочно пульсирует чувство тревоги. Он снимает его своим голосом, осторожными, но такими уверенными движениями. Смотрю в его глаза и понимаю, что снова лечу вниз, не отрывая взгляда от того шторма, который бушует в них. Он тянет ко дну, закручивая в каком-то мрачном ледяном вихре.

— Он не простил бы мне этого, — уткнувшись в его грудь, пытаясь сдержать рыдания, рвущиеся из груди.

— Его нет, — сказал таким холодным тоном, что я вздрогнула и отстранилась от него, ошарашенно глядя, каким напряженным стало его лицо. Схватил меня за плечи, больно впиваясь пальцами в тело — его нет, но есть мы. И я не позволю никому похоронить НАС. Понимаешь? Даже тебе.

Приник к моим губам, а я хочу оттолкнуть, мне многое нужно сказать. Мне нужно сказать, что теперь мы — это не просто неправильно. Теперь мы — это предательство. Грязное, мерзкое предательство ЕГО памяти.

Но он не дает отстраниться, сильнее сжимая ладони, раздвигая языком плотно сжатые губы. Оттянул мою голову назад за волосы и прорычал сквозь зубы:

— Отвечай.

Отрицательно качаю головой, отталкивая его локтями.

— Отвечай, — снова набросился на мои губы, прижимая к столу, — даже тебе, Нари, понимаешь? — и снова голодным поцелуем, заставляя невольно застонать, — Моя Мышка. Не отпущу, — рычит в самые губы, и я всхлипываю, со слезами на глазах отвечая на поцелуй."

Телефон на столе завибрировал, и я подошла к нему, очнувшись от воспоминаний.

"Мышка, я жду тебя в машине".

Собрала волосы в высокий хвост и, схватив куртку, спустилась вниз, заглянув по дороге в кабинет отца.

— Папуль, я ненадолго уеду.

Он поднимает голову, отрываясь от бумаг, которые изучает, и, устало улыбнувшись, подзывает меня к себе.

— Куда едет моя девочка?

— С девочками в кафе посидим.

— Я их знаю?

— Не всех, пап. Из наших там Аня и Света будут.

— Возвращайся вовремя, Нарине.

Чмокнула его в щеку и направилась к двери, когда он окликнул меня.

— Дочь, ты же с Артемом едешь?

— Конечно, пап.

Он, наверняка, видел машину, заезжающую во двор.

— Молодец, дочка. Пока Грант в Испании, никуда без Артема, поняла? И скажи, пусть заходит. Хоть поговорим, а то в последний раз только в больнице его и видел.

Я молча кивнула и выскочила за дверь. От воспоминаний, из какого состояния нам удалось вытащить отца, сердце сжалось. Мать практически переехала в больницу, и именно Артем стал тем, кто не позволил отчаяться. Тем, кто держал крепко за конец невидимого каната, обвязав его вокруг себя и не давая упасть. На время к нам переехала из Еревана бабушка, но Артем приезжал ко мне каждый вечер, иногда пробираясь в мою комнату через балкон.

Мы могли даже не разговаривать, просто молчали, сидя на моей кровати. Мне важно было просто чувствовать его дыхание на своих волосах, чувствовать, как сильные руки прижимают меня к его телу. Мне важно было просто чувствовать его рядом. Важно было видеть, насколько он со мной. И я видела это в его глазах, то светло-голубых, то подернутых темной вуалью страсти. И мне до боли в пальцах хотелось коснуться длинных ресниц, которыми он пытался притушить слишком яркие всполохи своего желания от невольных прикосновений. Быть с ним каждый день всегда было настолько естественно… теперь же это превратилось просто в необходимость. Артем медленно, но верно учил заново смеяться, заново радоваться тому, что он рядом. И мысли о том, что могла отказаться от него… могла лишиться его, казались теперь такими кощунственными.

Села в машину, и мы молча тронулись с места, а уже через квартал Артем резко дал по газам, сворачивая в сторону, и повернулся ко мне.

— Соскучилась?

— По тебе?

— Нет, бл**ь, по соседу.

— Ни капли.

Схватил за шею так быстро, что я от неожиданности даже вскрикнула.

— Ни капли не скучала, говоришь? — процедил в мои губы, а в глазах смешинки пляшут.

— По соседу дяде Жоре? — пожала плечами, — Нет. Он утром был у нас. Пренеприятнейший тип.

— Ведьма маленькая, — впивается в губы голодным поцелуем, стискивая ладонью бедро. Оторвался и улыбнулся чему-то, глядя прямо в глаза.

— Была бы ведьмой, приворожила бы тебя, Капралов, чтоб только моим был, — тянусь к нему за новой порцией поцелуя, зарываясь пальцами в волосы. Закрываю глаза, отдаваясь во власть его губ, млея от этой властности его.

— Уже, — отстранился и снова улыбнулся, отворачиваясь к рулю, — околдовала так, что даже по сторонам смотреть больно. Особенно налево.