Бродяга - Яцкевич Владимир (лучшие книги .TXT) 📗

Один из пассажиров показался Раджу подходящим клиентом. Толстый, взмокший от спешки господин в роговых очках, с длинными усами и с чванливым выражением на одутловатом лице, он гнал перед собой высохшего, как пальмовый корень, кули, который тащил пару дорогих кожаных чемоданов с многочисленными наклейками, показывающими, что хозяин чемоданов побывал во многих странах.

Радж вошел в вагон вслед за ними, посмотрел, как кули раскладывает чемоданы по полкам в пустом еще купе. Толстый господин расплатился с носильщиком и уселся на сиденье, отдуваясь и вытирая лицо огромным платком.

– Господин, это не вы потеряли? – Радж показал пассажиру толстый бумажник. – Я нашел его в коридоре, – невинно сказал он.

Толстый господин начал шарить по карманам, потом неуверенно сказал:

– Пожалуй, это моя вещь.

– Хорошо, господин, только давайте, я отдам вам бумажник на платформе в присутствии полицейского, чтобы не было никаких недоразумений.

Алчный господин прошел на выход.

– Подождите меня здесь, – сказал Радж, – а я пойду поищу полицейского. Знаете что, пожалуй, подержите сами этот бумажник, а я сейчас приду.

Он всучил толстому господину кошелек, и тот остался стоять, держа его перед собой.

Вскоре зазвенел звонок. Толстый господин, так и не дождавшись ни любезного молодого человека, ни полицейского, отправился обратно в вагон. Когда он нашел свое место, чемоданов там уже не было, а в бумажнике оказалась старая газета.

Радж был очень доволен. Хотя размеры одежды, обнаруженной им в чемодане не слишком ему подходили, но все вещи были вполне добротные и за них можно было получить хорошие деньги.

Толстый господин оказался коммерсантом: в одном из чемоданов лежали аккуратно завернутые в бумагу дорогие портсигары из розового дерева. Радж переложил в один из них свои папиросы.

Теперь можно было спокойно отправляться домой. Такой важный человек, в дорогом костюме с иголочки, да еще с заграничными чемоданами – ну чем не директор банка?

Радж вышел из тихого сквера, где он исследовал содержимое своих новых чемоданов, перешел через дорогу и оказался на шумной площади. До дома было совсем недалеко, но Радж хотел произвести на всех совсем уж сокрушительное впечатление.

Небрежным жестом он подозвал такси, настоящий автомобиль, а не какую-нибудь тележку. Радж погрузил чемоданы в багажник, не спеша уселся на заднее сиденье и сказал шоферу-сикху адрес.

Тот внимательно выслушал, склонив голову в замасленном голубом тюрбане, и со скрежетом погнал свой автомобиль.

Радж подставил лицо прохладному ветерку, покачиваясь в дребезжащей, словно ситара, машине.

Как тягостна тишина в доме, где живешь, в одиночестве. Эту тишину знает только тот, кто успел приобрести привычку к другой жизни. Еще недавно дом наполняли крики, беготня, капризы и веселье твоего ребенка. А если малыша уносило на улицу, то в комнатах стояла другая тишина – тишина недолгой передышки перед новыми бесконечными хлопотами все о нем же: постирать, помыть, перешить, приготовить… Та тишина звалась коротким отдыхом и желанным покоем, эта – одиночеством.

Она проникала повсюду и живет во всем, даже в звуках. Только в домах, где человек один, так скрипят половицы, дверцы шкафов, так воет бегущая по трубам вода, так бьется ветер в стекла. Даже вода в забытой кастрюльке, давно кипящая на огне, булькает обиженно и гулко.

Эта тишина действует как сонный дурман, лишающий воли. Принимаешься за какое-нибудь дело, в сущности, никому не нужное, садишься, берешь что-нибудь в руки и замираешь над этим. И кто знает, сколько времени сидишь так, думая о чем-то… О чем? Эти мысли так неясны, нечетки, они бесформенной массой заполняют пространство, ничего не оставляя после себя – ни решений, ни планов. Даже часы не считают этих минут. Они упрямо отстают или спешат в таких домах, всем своим поведением показывая, как нелепо работать для того, кто не знает истинной цены их движению.

Лиля жила одна уже несколько месяцев, слушая эту тишину и погружаясь в нее. Ее сын отсутствовал долго, слишком долго, дольше, чем она могла вынести. Сначала Лиля не позволяла себе думать о разлуке. Он загружала себя делами, которые с редкой изобретательностью придумывала для того, чтоб некогда было усесться на стул и положить на колени руки. Она мыла и чистила, приводя в порядок комнату Раджа – единственное место в доме, где еще было что убирать, так как Радж не слишком приветствовал наведение порядка – при нем или без него. Очень скоро комната блестела так же, как и все остальные, устраивать беспорядок и приносить грязь с улицы и пачкать вещи стало некому, ее занятия скоро почти совсем иссякли.

По заведенной много лет назад привычке она просыпалась очень рано. Каждое утро шла на базар, долго ходила среди рядов, выбирала, стараясь покупать поменьше, так, чтобы было за чем идти завтра. Потом задумчиво брела обратно, выбирая улочки поспокойней, где поменьше этих дымных автомобилей, не перестающих пугать ее скоростью, визгом и смрадом.

Вежливо здороваясь с соседями, поднималась к себе, и, поставив на стол маленькую корзиночку, ложилась на тахту отдохнуть. Она закрывала глаза, чтобы увидеть самое дорогое – маленького Раджа: совсем малыша, тянущего пухлые пальчики к ее сережке; постарше – ковыляющего на нетвердых ножках по грязной улочке, на которой они тогда жили; Раджа – первоклассника, важного от серьезности того, что ему предстоит в школе, и очень довольного своим портфелем из кожи. Дальше ей не нравилось вспоминать, последующие годы таили в себе смутное беспокойство, поглощенное стремительной и полной испытаний их тогдашней жизнью. Теперь, когда появилось время, она впервые попробовала ответить самой себе на вопрос, что же все-таки было в тех годах, что заставляет ее не любить воспоминаний о них?

Она думала об этом часто, но вспоминалась болезнь, месяцы в городской лечебнице для нищих, тягостное беспокойство за сына, которого, как ей сказали, взяли соседи. Потом возвращение домой, исхудалый Радж, где-то набравшийся отвратительных словечек, но такой же нежный и ласковый, как всегда.