Золотая чаша - Плейн Белва (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
ГЛАВА 5
После ужина Фредди сидит в своей комнате и, как считают домашние, делает уроки. Ему надо еще решить двенадцать задач и обозначить на контурной карте крупнейшие реки мира, но сегодня он не в состоянии думать ни о цифрах, ни о реках. Он может думать только о том, что случилось днем. Охваченный печальными мыслями, он кладет голову на руки.
А начался день так хорошо. По дороге в школу к нему подошел и дружелюбно заговорил с ним Боб Фишер, до этого не обращавший на него внимания, на завтрак ему положили в портфель пакет с большим куском яблочного пирога; за сочинение он получил А с минусом; и, самое главное, мистер Кокс попросил его сыграть на собрании в пятницу вместо заболевшего учителя музыки.
Фредди выбегает из школы, даже не дождавшись Боба Фишера; он должен поскорее рассказать об этом папе, ему не терпится увидеть, как тот обрадуется. Отец хочет, чтобы Фредди стал профессиональным музыкантом и часто повторяет, что у него есть для этого все данные. Он не рассердится, если Фредди придет к нему в лабораторию с такими новостями.
Фредди бежит всю дорогу, портфель колотит его по ногам. Он на полной скорости огибает углы, лишь изредка, когда начинает совсем задыхаться, замедляя свой бег, подбегает наконец к двери и звонит. Никто не отвечает. Но папа должен быть там. Он всегда работает в лаборатории в это время дня. Вдобавок, день сегодня пасмурный и видно, что внутри горит свет. Фредди звонит еще раз, подольше. Звонок уже не звенит, а воет, как гудок, противный звук, хочется заткнуть уши. Но все равно никто не открывает.
Может, папа задремал наверху? Или… не мог же он умереть, как Лиина мама. Фредди охватывает страх, который, правда, быстро проходит. Надо же вообразить такое. Затем он вспоминает, что у него есть ключ. Ну конечно! Он у него во внутреннем кармане портфеля вместе с ключом от дома, который ему дали на случай непредвиденных обстоятельств – вдруг, вернувшись из школы, он обнаружит, что дома никого нет, как в тот раз, когда маму арестовали. Правда с тех пор ничего подобного не случалось. Фредди тогда очень не понравилась вся эта история. Он не хочет, чтобы она участвовала в таких ужасных вещах, как драки и забастовки.
Он достает ключ и открывает дверь. Отца в лаборатории нет. Свисающие с потолка лампы освещают его бумаги и разложенные на столе штепсели и предохранители и разные другие приборы, в которых Фредди ничего не смыслит и которые его нисколько не интересуют. Значит, отец был здесь; должно быть, он наверху.
Фредди идет вглубь помещения. Он собирается подняться по лестнице и тут до него доносятся голоса. Он останавливается. Что-то удерживает его на месте… Кто-то смеется приятным журчащим сопрано… Кто? Не мама, в этом он уверен.
Слышится голос отца: «Ты самая чудесная, самая веселая девушка…»
Фредди словно примерз к нижней ступеньке лестницы.
Голос отца: «Останься подольше, мы же только начали». Приглушенный ответ. Смех. Молчание. И звуки, звуки. Фредди кажется, он знает, что означают эти звуки. Он не уверен, но, наверное, это то, о чем говорят старшие ребята в школьном туалете. Нет, он знает это наверняка, хотя предпочел бы не знать. Ведь это его отец. Его отец…
Он зажимает уши руками и стоит, уставившись в стену. В углу под потолком висит паутина, оставшаяся с прошлого лета. И как это паук забрался сюда? Он сосредоточенно размышляет над этим вопросом, чтобы не думать о том, что сейчас происходит наверху. Потом вдруг хватает свой портфель и идет, чуть ли не бежит – на сей раз на цыпочках – к входной двери.
Он плетется домой, еле волоча ноги, чувствуя себя больным. Ему ясно одно: он ни с кем не должен говорить об этом, и отца тоже не должен спрашивать, ни за что. Он и сам толком не понимает, почему этого не следует делать, знает лишь, что это было бы ужасно. А может, ничего и не было. Может, у него разыгралось воображение. Нет, воображение тут ни при чем.
Женский смех. Какое у нее право находиться в этой комнате наверху? Внезапно его охватывает гнев на эту неизвестную женщину.
Дома за ужином отец ведет себя так же, как всегда: войдя, целует маму, садится, разворачивает салфетку и начинает обсуждать все то, что заинтересовало его в сегодняшней «Нью-Йорк таймс». Фредди не в состоянии смотреть на него, не в состоянии ни о чем говорить. Зато Лия болтает без умолку. Собственно, Фредди и в обычные дни часто молчит, ему больше нравится слушать Лию, она так забавно обо всем рассуждает.
Его мысли обращаются к Лии. Уже год прошел с тех пор, как она к ним переехала. Она больше не плачет, но и в начале плакала не много. Она мужественная девочка. Смотрит в будущее как, по словам мамы, и положено нормальному человеку, а не сокрушается бесконечно о прошлом. А может, смерть легче перенести, чем предательство. Лия лишилась матери, но сохранила о ней прекрасные воспоминания. Воспоминания дают душе хоть какое-то утешение. Лия не сталкивалась ни с чем столь отвратительным, как…
Фредди поднимает голову. «Сегодня я чего-то лишился, – думает он. – Отца. Не в прямом смысле слова, конечно, но мое отношение к нему никогда не будет прежним».
И лучше бы ему не просить меня сыграть для него сегодня. Лучше ему этого не делать.
Вздохнув, он открывает учебник по математике.
ГЛАВА 6
Наступила рождественская неделя. В один из вечеров – он выдался промозглым и ненастным – Флоренс с Уолтером отмечали двадцать третью годовщину со дня своей свадьбы. Дом Вернеров, производивший обычно мрачноватое впечатление – это впечатление усиливалось в погожие ясные дни – в этот вечер, благодаря царившей в нем праздничной атмосфере, казался светлым и приветливым.
В большой квадратной столовой, как в бархатной коробке, сидели за столом гости. Стены, отделанные полированными дубовыми панелями, мягко поблескивали в свете полдюжины канделябров. На окнах висели тяжелые жаккардовые занавеси цвета сливы, пол закрывал персидский ковер того же цвета. Прямо над столом, накрытым на двадцать четыре персоны, висела большая люстра из богемского стекла. В ее рубиновом свете ярко-белыми огоньками вспыхивали бриллианты и серебро.
Гости доели черепаховый суп, супницу унесли, и Уолтер, сидевший во главе стола, принялся разрезать зажаренный целиком огромный кусок мяса. Две молоденькие горничные ходили вокруг стола, обслуживая гостей. Стол был заставлен серебряными блюдами, вазами, графинами, кувшинами с различными яствами и напитками: спаржа, мусс из омара, устрицы, персики в вине, салаты, соусы, суфле, пудинги, сыры, печенье, виноград, всевозможные вина.
Флоренс сидела в конце стола. Конец стола, мелькнула у Хенни мысль, превратился в почетное место, потому что там сидела Флоренс. У Флоренс был величественный вид; Уолтер в очках и с редеющими волосами выглядел не так внушительно. Следовало отдать Флоренс должное: ее роскошный туалет – платье с низким вырезом, расшитое бисером и отделанное по вырезу оборкой из гофрированного кружева – был ей к лицу и выгодно подчеркивал достоинства ее фигуры. Шею обвивала бархотка с бриллиантовой звездой. Да, Флоренс производила впечатление. Она держалась очень прямо и казалась выше, чем была на самом деле.
Мама не сводила с Флоренс глаз. Она так гордится этой своей дочерью, сумевшей окружить себя той роскошью, в которой недолгий период своего детства и юности жила сама мама.
К собственному удивлению, Хенни пребывала в отличном настроении. Ее нисколько не смущало, что она здесь чужеродный элемент – женщина «идущая не в ногу со светом», подвергшаяся однажды аресту, хотя и кратковременному. Пожалуй, это ее даже забавляло. Семья есть семья. Родственники могут расходиться во взглядах, но при этом оставаться в хороших отношениях.
Она с удовольствием ела и пила, радуясь триумфу сестры. Их старое тайное соперничество осталось в прошлом. Теперь Хенни чувствовала себя ровней Флоренс: обе замужние женщины, обе матери, исполненные того особого достоинства, которое приходит к женщинам с годами замужества и материнства.
