Всё как есть - Меркина Ирина (полная версия книги txt) 📗
Утро сверкало и переливалось. Сверкали капельки росы в солнечных лучах, переливались птичьи трели над нашими головами. Воздух был свежим и душистым, как букет. Да могло ли быть иначе, ведь сегодня мой день рождения!
Об этом я сообщила Володе, когда мы снова собрались у сосны после утреннего туалета и умывания за разными кустиками. Росы хватило даже на то, чтобы кое-как утолить жажду.
— Да ну? — удивился он, притопывая, чтобы размять затекшие от сидячего сна ноги. — А раньше не могла сказать? У меня для тебя и подарка-то… погоди… А ты знаешь, кажется есть.
Эти слова он произнес, засовывая руку в один из своих бесчисленных карманов и к чему-то прислушиваясь. Сперва было тихо, если не считать ликующего звона лесного утра. И вдруг на нас обрушилась какофония мерзких, пронзительных звуков, от которых птицы должны были не просто замолчать, а немедленно улететь обратно в теплые края, а листья — пожелтеть и осыпаться. Но для нас это противное завывание было райской музыкой. Мы подпрыгнули от неожиданности, бросились друг другу на шею и помчались сквозь заросли к родному «лендроверу», который скулил, как огромный щенок, в двух шагах от нашего ночлега.
— А почему ты вчера этого не сделал? — спросила я, прожевав сыр с огурцом. Мы сидели в кабине, словно опасаясь снова потеряться в лесу, и самозабвенно поглощали мои запасы, смешивая все цвета радуги.
— Идиот потому что! — радостно крикнул Володя, запихивая в рот кусок красной, а совсем не фиолетовой говядины.
ИЮЛЬ
Ананас разбушевался
Специалисты утверждают, что нейролингвистическое программирование действует практически на всех нормальных людей, у которых есть глубоко осознанное желание похудеть.
Оно заключается в мысленном представлении «запретных» слов («жирное, сладкое, шоколад, торт, колбаса» и т. п.) написанными самым неприятным для вас шрифтом, да вдобавок еще и дурно пахнущими, отвратительно произносимыми и противными на ощупь буквами. Можно представлять себе мерзопакостное начертание этих слов, а можно — и превращение самих продуктов в какую-нибудь дрянь. Очень хорошо действует.
Представляя себе, как очаровательный тортик превращается в кусок ненавистного грязно-желтого сала на моем животе, я пару раз довела себя аж до брезгливого передергивания плечами.
Очень важное правило: если что-то «заколдовывается», то надо эту потерю возместить чем-то другим. Торт превратился в несъедобную пакость, зато капуста как слово и как образ превращается в самое замечательное, самое желанное. И вот я мысленно пишу слово «капуста», пишу так, как сделала бы это для самой завлекательной рекламы, адресованной лично мне. И добрый голос произносит: «Капуста…» И солнышко подсвечивает нежно-салатные буквы… И у меня так славно и тепло на душе от этого солнышка… А как красива капуста на грядке — изумрудная роза, прохладная, тугая, живая. Прелесть какая, и почему это я раньше капусту на дух не переносила?
(Методика Людмилы Стояновой)
— Короче, продано у нас на двести восемьдесят восемь тысяч двадцать пять рублей, что, по-моему, для летнего месяца не так уж плохо.
Сашка журчал уже полчаса, и я чувствовала, что меня укачивает от его голоса и духоты. До сих пор цифрами и бумажками занималась у нас наемная бухгалтерша, приведенная еще Зинкой. Но братец Кролик решил взять отчетность в свои руки, усовершенствовал какую-то общепринятую бухгалтерскую программу, притащил на работу ноутбук и теперь регулярно изводил меня полученными рублями и копейками. Он хотел, чтобы я тоже научилась подводить баланс, высчитывать налоги и зарплату и заниматься прочими тошнотворными вещами, от которых я всю жизнь спасалась. Дело не в экономии на оплате бухгалтера, а в том, чтобы я представляла себе «полную картину», настаивал Сашка. И потеряла весь кайф от работы, про себя добавляла я.
Продажи у нас действительно поднялись после моих телепередач. Правда, народ огорчался, не застав свою любимую Катюшу Артемьеву в магазине, а я бывала там все реже. Потому что — и это тоже результат телевизионной популярности — в студию начали звонить разные народные умельцы и предлагать свои изделия в качестве талисманов для «Теремка». Среди них попадались очень интересные, например крошечные, вышитые бисером подушечки с малоизвестными народными пословицами. Их делала бывшая библиотекарша и моя тезка Екатерина Степановна из Звенигорода. А москвич Ипполит Павлович отливал настоящих оловянных солдатиков и других героев андерсеновских сказок. Так что теперь я целыми днями разъезжала по Москве и области, встречаясь с мастерами и изучая их изделия. По большей части это были удивительно приятные, светлые люди, и я все время капала на мозги Володьке и Черепанову, чтобы их начали приглашать на передачу. Но мужики были непоколебимы. Одного, пожалуй, можно, говорили они, сама выбери, кто выигрышнее, но проект называется «Шар удачи», а не «Сделай сам». Менять формат никто не собирается. О, это сладкое слово «формат», сколько лентяев и консерваторов оно защитило и сколько погубило прекрасных идей!
Прошло две недели с нашего знаменитого путешествия в дебри Тульской области. Деревню Филатово мы нашли по карте и выехали к ней через сорок минут после того, как обнаружили наш дорогой джип мирно пасущимся за деревьями.
Но дальше нас ждал облом. Оказывается, тетя Маруся Климова в деревне Филатово уже давно не живет. Кажется, уехала нянчить внуков, сказала загорелая девушка в модном открытом сарафане. Но старожил деревни Елизавета Филипповна, к которой нас отвели, только фыркнула. Никаких внуков у Маруси нету, она одна как перст, и куда ее черти понесли на старости лет, неизвестно. Продала дом и поминай как звали.
— А к ней никто не приезжал? — не выдержала я.
Елизавета Филипповна посмотрела на меня подозрительно, и я поняла, что из этой партизанки ничего больше не вытянешь. В доме Маруси действительно жили другие люди, та самая загорелая зазнайка, ее брат-подросток и моложавая бабушка, которая тут же, к моему изумлению, стала строить глазки Брянскому. Они были из Тулы, а деревенский дом использовали как дачу.
Почему-то провал поисковой экспедиции нас так расстроил, что мы поспешили убраться из деревни Филатово (подозреваю, что Володя хотел прежде всего сбежать от кокетливой бабули).
— Поедем в Ясную Поляну, — сказал он.
И мы поехали. Сначала проехали через вполне симпатичный город Тулу. На дороге действительно продавали пряники и самовары. Брянский божился, что ближе к городу начнут торговать пистолетами ТТ и другим оружием, которым также славится Тула, и в доказательство спел мне песню: «Тула веками оружье ковала, стала похожа сама на ружье». Его отец, оказывается, одно время ездил сюда в командировки и иногда брал с собой Володю, отсюда и знание местных реалий.
В Ясной по случаю понедельника (бывший красный день календаря, о, прощай, прощай, моя веселая диета) было безлюдно. Мы пробрались в заповедный парк, где нельзя было топтать траву, некошенную со времен Льва Николаевича (впрочем, он, кажется, не косил, а только пахал), и в эту некошеную, нетоптаную, непуганую траву рухнули вместе так, как это давно уже должно было случиться. Потом мы поели, что бог послал, без различия цветов и калорий, в ресторанчике на станции, а вскоре обнаружили неподалеку от усадьбы гостиницу. Она оказалась очень кстати, потому что после дня наступила ночь, но мой день рождения не кончался, и это был самый классный день рождения в моей жизни.
В цивилизованной Ясной Поляне мобильники работали, поэтому на следующее утро мне дозвонился Сашка и сказал, что шухер отменяется и можно возвращаться. Инквизиторов, налетевших на мой магазин, не поймали, но у милиции есть точные сведения, что они покинули Москву. В каком направлении — это, простите, тайна следствия. Уж не понесло ли их искать бедную Алену в Нижний Новгород, Кривой Рог или куда там я их послала? Там их, с божьей помощью, и накроют.
